Деревенька, как деревенька. Живет себе помаленьку: от барина до советов.
Кто работает, кто пьет, а кто и пьет, и работает. Только Гошка с Генкой
не пьют и не работают, а балду пинают, рыбу ловят, по лесу шастают за
грибами и ягодами, лошадям хвосты крутят. Не положено им работать –
каникулы у них, и лет им обоим по 11.
А сегодня их Василь Федорович с пруда погнал. Идите, говорит, отсюда, я
тут со вчерашнего дня прикормил, это теперь мое место. Куркуль - одним
словом. Его так вся деревня и зовет. Дом громадный, крашеным тесом
обшит, крыша шиферная, корова одна, телок две, свиньи, овец четыре
десятка с курами, если считать. Куркуль, точно. И не прикормил он на
пруду: верша у него там стоит. И не одна. Куркуль - он и есть куркуль.
Обидно, что погнали, до чертиков. Рыбу-то можно и на верхнем пруду
половить.
В деревне прудов три штуки каскадом. Деревенские мужики рыли при барине
еще. Верхний, средний и нижний. Нижний без барина загадили за
ненадобностью металлоломом: керосинки там старые, примусы, ведра-тазики,
колеса и прочая рухлядь. Холодильник даже один есть. Вода прозрачная -
все видно. Средний пруд - самый большой. И купаются там, и рыбу ловят, и
белье полощут. А верхний зарос по берегам. Репейник с крапивой в два
человеческих роста, прям до самой воды. Рыбу ловить можно, но все равно
обидно, что с насиженного места погнали. Среди зарослей лопуха и крапивы
кривая тропинка спускалась к пруду. Возле самой воды лежала куча
подгнившего старого картофеля. До пруда кому-то было ближе, чем до
помойной ямы.
- Надо бы ему яблоки оборвать, куркулю этакому, - Генка был зол и
непримирим, - и клубнику тоже потырить и потоптать.
- Можно и оборвать, но собака у него очень злая, - Гошка ткнул острым
концом орехового удилища в кучу картошки, как копьем, - в прошлый раз
еле удрали. Ты же полштанины на заборе оставил, а Ванька прям в крапиву
с забора сиганул.
- Надо чего-нибудь еще придумать, – Гошка потряс удочкой, пытаясь
стряхнуть наткнувшуюся на нее крупную картофелину. Картофелина сидела
крепко и не отцеплялась.
- Вот зараза, прицепилась, - Гошка с силой взмахнул удилищем, как
спинингом при забросе. Двухметровый ореховый прут свистнул, рассекая
воздух, картофелина сорвалась с конца и унеслась в синее небо.
- Нифига себе, - офигел Генка, следя за полетом картошки, - на два
километра небось летит, или метров на пятьсот точно. Ты где научился так
картошку удочкой кидать?
- Это я в книжке прочел, - тут же соврал Гошка, у которого все
получилось совершенно случайно, но возможность задвинуть приятелю байку
он не упускал никогда, - один немец, по фамилии Шульц, в книжке писал,
что таким образом северо-американские индейцы конкистадоров Кромвеля
потатом закидывали. Потат – картошка такая американская, для кидания в
конкистадоров.
- Врешь? – спросил Генка, отвязав леску с удочки и пытаясь найти
подходящую, по его мнению, картофелину.
- Честное пионерское, - Гошка скрестил пальцы в кармане, - давай Куркулю
двор картошкой закидаем?
- Давай, - согласился Генка и взмахнул своей удочкой, - смотри, точно
ведь метров на пятьсот летит. А может и дальше. Только потренироваться
надо, а то точность маленькая. Вон липу видишь? Спорим, не попадешь?
- Я не попаду?! – обиделся Гошка, - это ты не попадешь, а я запросто.
Ну, вот видишь, почти ж попал, - добавил он, когда пущенная им
картофелина просвистела в метре от верхушки пятнадцатиметровой липы, -
но потренироваться не помешает.
А в это время…
Навстречу, не попавшей в липу картофелине ехал из леспромхоза домой на
мотоцикле Генкин старший брат Вовка. Вовка был сильно пьян, мучим
предчувствиями скандала и похмельного синдрома. Он не обратил никакого
внимания на шлепнувшую его по каске картошку, а просто съехал на
мотоцикле в кусты, где и заснул.
А вот тракторист Петр Николаевич, ремонтировавший свой трактор возле
самой большой деревенской лужи, следующую картофелину очень даже
заметил, но не узнал. Пущенный неизвестной силой предмет вошел в лужу с
сильным бульком и без брызг, всего в паре метров от трактора. Петр
Николаич оглянулся по сторонам и посмотрел в небо. В небе высоко летали
стрижи.
- Не, это точно не они, - мелькнуло в голове у тракториста, - стрижи так
не могут. Метеорит это. Денег в музее дадут, если сдать. Он снял сапоги,
закатал штаны повыше и вошел в лужу.
Тетя Катя застукала своего кота Павлика за охотой. Зловредный кот,
распластавшись, как японский ниндзя на потолке додзё, заходил к петуху в
хвост. Его исконный враг, а теть Катин петух, ковырял навоз шпорой и
хорохорился, сзывая кур на червяка и продолжение. Петуха было жалко,
Катерина подхватила изрядный кусок доски, чтоб огреть несчастного
охотника по загривку, но и замахнуться не успела, как неведомая сила
вышибла доску из рук.
Совхозный бугай-производитель Борька был ведом зоотехником Федором на
очередную случку. Он уже совсем было дошел до места, он уже видел чей-то
призывно задранный хвост, как получил картофелиной между глаз. Удар не
причинил быку телесных повреждений. Тот просто воспринял его, как
попытку соперничества со стороны зоотехника. Шустро загнав Федора на
ближайшее дерево, он победно замычал и отправился по своим бычьим делам.
Тетка Марья у колодца мирно обсуждала с теткой Ариной статью из техники
молодежи об НЛО и инопланетянах. И только успела ей рассказать о кругах,
вытоптанных в американской кукурузе зелеными человечками, как что-то
темное, упавшее прямо с пролетевшего самолета (обе тетки клялись и
божились, что именно с самолета, а не из какой-нибудь летающей тарелки)
мелькнуло у неё перед глазами, сбило стоявшее на парапете ведро обратно
в колодец и пропало.
Скоро Генка и Гошка пришли к выводу, что с такой точностью бросков
закидать двор Куркуля картошкой им не удастся, потому что картошка у
пруда кончилась.
Вечером того же дня почти все жители деревеньки собрались возле
завалинки председателя сельсовета. Мужики курили Беломорканал и Приму, а
тетки бездымно обсуждали события и рассматривали метеоритный камень,
вытащенный трактористом из лужи. Метеорит был ужасно похож на кусок
шлака.
А в это время…
Генка и Гошка опять ловили рыбу. Не клевало и Гошка пересказывал
приятелю книгу Шульца «Моя жизнь среди индейцев». Врал Гошка безбожно,
но Генке нравилось.