Моя мать 1936 г.р. пережила оккупацию. История с ее слов. Как запомнила происходившее маленькая девочка. Как запомнил ее рассказы я. Сейчас, увы, спросить про детали уже больше не у кого.
Мать помнила, что когда только-только война началась, бабки-соседки перешептывались, мол немец придет - хоть порядок наведет. Немец пришел. Первым делом перестреляли всех собак. Если немец во дворе или доме видел что-то, что ему было нужно, он это просто брал. Не таясь и не скрываясь. По праву сильного. Если хозяйка пытались возражать, мог просто кулаком стукнуть, а мог и застрелить на месте.
Были еще румыны. Они никогда ничего не брали открыто. Но воровали безбожно, все что угодно.
Такие вот национальные особенности.
Жили они на Славкурорте. Голодно было очень. Мать вспоминала, как бабушка собирала палую листву из-под первого снега и из нее варила похлебку. Как ночами бабушка и другие женщины пробирались ползком на развороченное бомбами и снарядами колхозное поле за остатками картошки, которую собрать еще не успели. Вдоль поля ходил немецкий патруль. При их приближении нужно было замереть и слиться с землей. Немцы могли фонариком посветить. А могли и очередь из автомата дать. На всякий случай.
Когда стало совсем плохо, младшая сестра бабушки пришла за ними из Краматорска, чтоб забрать к себе. Там вроде полегче было. На обратном пути их, двух молодых девушек еще по сути (бабушка была 1914 г.р.) и двух детей (мать и ее младшего брата) взял немецкий патруль. Отвели в комендатуру. Повезло, переводчик при немцах был поляком. А бабушкина сестра свободно по польски говорила. Прикинулись польками. Как могли объяснили, куда идут и почему. Переводчик о чем-то пошептался с дежурным немецким офицером.
Вместе с другими их затолкали в кузов грузовика и повезли куда-то под конвоем. Думали, что на расстрел. Отъехали далеко. Грузовик остановился. Их ссадили. Сказали идти. Мать помнила, как бабушка держала ее за руку и шептала: "Только не беги. Только не беги." Думали в спину стрелять будут. Но грузовик уехал. Тех, кого в нем оставили, расстреляли как партизан и их пособников.
А пособничеством действительно занимались. Откуда-то приходили наши листовки с информацией. Бабушка оборачивала ими мать, подвязывала их, одевала сверху пальтишко, и пятилетний ребенок шел по домам, разносил эти листовки. При этом прекрасно осознавая, что если поймают, то расстреляют всю семью.
Еще мать с благодарностью вспоминала толстого повара Отто из офицерской столовой при немецком аэродроме. Толстый повар Отто брал детей на работу, чистить картошку. За это из остатков офицерского обеда наливал каждому по миске супа. Есть надо было прямо на месте, при поваре. Отто следил, чтобы старшие не отнимали еду у младших. Если после первого круга в котле еще что-то оставалось, Отто наливал добавку самым маленьким. Были "хитрецы", которые быстро съедали свою порцию и пытались встать в очередь снова, как будто им еще не наливали. Таких Отто тут же выгонял из очереди.
А еще Отто позволял детям забирать домой картофельные очистки. На этих лушпайках выживала вся семья.