Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
У меня есть друг. Пять лет назад он впервые сел за руль. Это была старенькая «шестерка». За полгода он проехал по области больше двадцати тысяч километров, после чего созрел для покупки новой машины. Пригнали ему ВАЗ 2111. Очень он был доволен обновкой. Ну, еще бы, - после шестерки-то. Собрался на ней ехать к теще в Киевскую область. Пригласил меня на совет. Я к тому времени наездил больше полумиллиона километров по СССР и СНГ. Потому со знанием дела надавал ему рекомендаций насчет маршрута и различных дорожных ситуаций. Зная его слабости, (в том числе и к прекрасному полу), я особо подчеркнул опасность путешествия в одиночку. Говорю: «В дороге никому не останавливай. Машина все-таки не самая дешевая. За нее не только убьют, но и закопают». Через две недели он, вернувшись, пригласил нас на Киевский торт. Конечно, где торт, там и «Зубровка», «Перцовка», а особенно нам понравилась водка «Чумацкий шлях». Рассказал он и о дороге. Выехал он вечером. В сумерках, увидел на левой обочине «пятерку» с мигающей «аварийкой». Возле машины стоял понурый мужик, держа в руках пластмассовую флягу и шланг, рядом две женщины отчаянно махали руками каждой машине. Все проносятся мимо. Кругом лес. Наш герой бьет по тормозам, и достает из багажника двадцатилитровую канистру с бензином, которую на всякий случай взял с собой. Тут я прервал его рассказ: «Зачем ты остановился? Я же тебя предупреждал! » А он отвечает: «Так ведь уже смеркалось. И лес кругом. А ночью-то им вообще никто не поможет. И бензин у меня был, как специально…» Через часа полтора, он увидел на обочине бортовую «Газель», с «аварийкой», возле которой суетились два мужика. Опять остановился. Взял в машину одного из них. В восемнадцати километрах дальше по трассе была их деревня, откуда тот должен был взять какие-то инструменты и запчасти для ремонта. Я опять его прерываю: «Ты обалдел. А если бы тебе по башке дали? » Возражает: «Так ведь я осторожно. Проехал чуть дальше, оставил машину на первой передаче, нога на сцеплении, если бы почувствовал угрозу, - газанул бы и уехал. В машину посадил только одного». В эту ночь он останавливался еще. Довез какого-то незадачливого водилу с канистрой до заправки, и в какой-то деревне подобрал мужика в камуфляже, - вез его километров семьдесят. Ну, этот, зато оставил на сиденье сколько-то денег в благодарность. С пограничного пункта он вез украинского таможенника-отпускника. И, потом, еще одной его пассажиркой, была древняя старушка. Я подытожил: «Йопть! Ему сказали «Никому не останавливай!», а он, как таксист ехал». Так до сих пор и ездит. Больше того, он так и ходит. На днях звонит мне на мобильник. Спрашивает, не знаю ли я, где у нас в городе можно платно воспользоваться факсом. Я ответил, что такая услуга есть на центральном переговорном пункте и поинтересовался, что случилось. Оказывается, с этим вопросом к нему на улице подошел какой-то дальнобойщик, чью машину задержали гаишники. Что-то с документами не в порядке, и тому теперь надо факсом получить с Уфы копию ПТСки. Ну, представьте, подходит к вам на улице незнакомец с вопросом. Ответа вы не знаете. Другой так и скажет: «Извините, я не знаю». И идет дальше. А этот чешет репу, и начинает обзванивать всех знакомых, чтобы помочь. Все хочет мир спасти. …Помогай ему Бог.
Водитель такси был словоохотлив. - Домой везти? Не удивляйся - я тебя уже подвозил раз - помню. Ты, ведь, игрушками торгуешь? Хорошее дело! Сейчас много игрушек всяких. И красивые, и ходят и разговаривают. А, вот я тебе про одну игрушку расскажу.
Алешке - моему двоюродному брату - пять лет тогда исполнилось. И он со двора привел мальчишек к себе на день рождения. Времена простые были. Кто-то из них сразу пошел в гости, а один забежал домой за подарком. Просто из своих игрушек что-то выбрать. Принес плюшевого зайца. Брат, как его увидел - зайца этого - обнял, прижал к себе, и весь вечер не расставался с ним. Другие подарки посмотрел, и все, а зайца не выпускал из рук. И потом этот заяц был его любимой игрушкой. Мать ему как-то сказала: - У тебя и машинки, и солдатики, что ты в этого зайца вцепился? Брат согласился с ней. Собрал машинки и другие игрушки в охапку, вынес на улицу и раздал ребятам. Одного этого зайца оставил.
Подросли когда, он уже, конечно, не играл с ним. Другие интересы появились. А зайцем завладела его младшая сестра – Иринка.
Мы росли, а заяц старел. Однажды тетка разбиралась в кладовой. Отнесла на помойку мешок хлама. А Иринка, возвращаясь домой из техникума, шла мимо помойки и увидела, что из мешка на нее этот заяц смотрит. Принесла его домой, отстирала, высушила, и забрала к себе в комнату. Матери скандал закатила: "Разве можно было так с ним поступить!"
Прошло еще несколько лет. Приезжаю к ним в гости я со своей двухлетней дочкой. Ну, уже понятно, да? Сейчас Ксюхе пять, и она с ним не расстается. Вот, скажем, куклу ей подарят, день-два поиграет, а потом в куклиной кофточке уже заяц красуется. Я думал - распороть его по швам, снять выкройки и нового такого сшить. Не стал. Это, ведь, уже не он будет. Правда, мы его постепенно обшиваем новым плюшем. Ксении объяснили, что у него будет вырастать новая шерстка. Туловище уже обшили. А то, - мало, что плюш вытерся, уже и ткань протираться стала. Ведь, брату его двадцать лет назад подарили, и он уже не новый был.
И, знаешь, что интересно, - вот приходит она с ним в садик, или на улицу выходит к ребятам, - все они бросают свои игрушки, и тянутся этого зайца подержать, или хотя бы потрогать. Неодушевленный предмет, - значит, души у него нет. Но, что-то есть, ведь, в нем, как ты думаешь?
Я записал номер телефона этого таксиста, и, через несколько дней, созвонившись, приехал посмотреть этого зайца. Ксюша неохотно протянула мне его и ревниво наблюдала, как я его разглядывал. Обычная неказистая игрушка советских времен. На ножки его были натянуты кукольные носочки, а на ушках повязан аккуратный розовый бантик.
Отец с вещами шел впереди, прокладывая дорогу в вокзальной толпе, мама со мной – трехлетним - старательно не отставала. Вдруг они услышали громкий плач. У стены стояла девушка, и рыдала в голос. Две какие-то сердобольные женщины её утешали.
Пассажиры с узлами и чемоданами останавливались, и, любопытствуя, вытягивали шеи.
Отец решительно свернул, извинился, нечаянно толкнув кого-то, поставил возле девушки чемодан и рюкзак, и спросил у неё – что случилось?
Всхлипывая, девушка объяснила, что она приехала в Киев из Томска поступать в институт, экзамены завалила, собралась возвращаться домой, но сейчас - на вокзале - у неё украли кошелек с билетами, и всеми деньгами.
Отец повернулся к собравшимся, снял с головы кепку, положил в неё трешницу, и громко сказал: - Так! Граждане! Давайте быстро поможем девушке! Деревенские тетки отворачивались к стене, и доставали из-за пазух узелки с деньгами. Мужики полезли в карманы. Кепка быстро наполнялась.
Позже, когда после смерти отца уже прошли годы, мама вспоминала:
«Я просто стояла рядом, и держала тебя за ручку. Чтобы не потерять тебя в толпе. Ты очень шустрый был. Стояла, наблюдала за Колей, и гордилась им. Вот он подошел к какому-то военному. Тот копался в портмоне. Я знала, что офицеры все богатые. Но подивилась – сколько у него в бумажнике крупных купюр. Он достал одну банкноту, и я обрадовалась, что этих денег девушке уже точно хватит. Но он прикинул, сколько денег в кепке, и сказал, что там еще мало ему на сдачу. Когда люди еще добавили, он положил свою купюру в кепку, вытащил оттуда, сколько посчитал нужным, и ушел. Я и Коля посмотрели ему вслед и переглянулись. Мы очень хорошо понимали друг друга. Девушка уже не плакала. Она стеснялась внимания людей. Очень смущена была и тем, что вот ей незнакомый мужчина помогает. Отец твой был очень мужественно красив. Ты помнишь, да? И фотографии есть. Девушка эта уже стала говорить: «Хватит! Тут уже хватит на билет!» Николай посмотрел на часы, и ответил: «Сейчас еще немножко, Вам же и кушать в дороге нужно».
Потом он отдал ей деньги, вскинул рюкзак на плечо, поднял чемодан, и сказал мне: «Бежим! Опаздываем!»
Говорили о квартирных кражах. Монолог одного из участников мне так понравился, что я его воспроизвел.
Нет, мужики, самое лучшее спасение это собака. Вот ты говоришь – вневедомственная охрана. А твоя вневедомственная охрана будет у тебя в доме жить? – Нет! А собака живет.
Я еще мальчишкой был, когда мы взяли щенка ротвейлера. Заводчик сказал мне, чтобы я и не думал в нем злость воспитывать! Он, говорит, сторож от природы. Мы с моим Каро вместе росли. Всю нашу семью он, конечно, знал, но хозяином признавал только меня. Когда я ложился спать, он приходил в мою комнату и плюхался у двери. И никто не мог войти. Он сразу нос морщил, клыки показывал и порыкивал. Мать моя кормила его. Он ей руки лизал. А разбудить меня в школу, она могла только из коридора. Твоя вневедомственная будет у тебя на полу у входа спать? Драться он любил с чужими собаками. Глаза при этом у него под лоб как-то закатывались. Вроде прямо белками смотрел. Или не смотрел вовсе. Я, помню, еще не знал, что дерущихся собак надо за задние лапы растаскивать, когда он с соседским кобелем сцепился. Я, пытаясь их разнять, между ними влез. Он, сгоряча, и хватанул меня пару раз за ногу. В дырки от клыков мизинец влезал.
Раз цыгане хотели нас обчистить. Дед в огороде ковырялся, а я в доме был. Пес спал где-то в тенечке за домом. Цыгане же наглые.
Идут гурьбой по улице. Видят, что один дед в огороде ковыряется, в доме тихо, окна и двери нараспашку. Ну, человек шесть отделились от толпы, и шасть через калитку к нам во двор. Деду бросили коротко: «Мы попить». А сами через двор к дому. Быстренько. Я из своей комнаты их увидел, услышал, только и успел подумать: «Собака же не привязана». А они уже от собаки бегут. Один разорванную клыками ляжку рукой придерживает. Они даже в калитку все не поместились. Через забор перемахнули. Пес успел-таки еще двоих цапнуть. Но он спокойный был. Посмотрел им вслед, и снова за дом ушел.
Я уже говорил, что всю нашу семью он знал. И в степени родства разбирался. Вот тетка моя жила неподалеку и часто к нам заходила. Он ей позволял заходить и выходить, даже если никого из нас дома не было. Только брать ничего не разрешал. Вот принесла она рассаду. Выложила ее из ведра, посадила, хотела взять лейку, чтобы полить, он зубы показал. Ага, нельзя значит. Хотела свое ведро забрать, - черта с два! Тоже нельзя! Принесла, поставила, - значит уже наше.
Гулять я его мог и одного выпускать со двора. Он любил приходить к песочнице и смотреть, как детишки играют. Лежал рядом, поглядывал, подремывал, и снова поглядывал. Других собак отгонял. Деткам надоедали их формочки и ведерки, они с ним играли. Сыпали ему песок в глаза и уши. Я тогда еще удивлялся – чего у него глаза красные? Бабульки поначалу его побаивались, сердились на меня, потом привыкли.
- Это хорошо, что он здесь. Вот вчера его не было, так бродячие собаки в песочнице нагадили. Ты, его почаще сюда присылай. Только и сам временами подходи. А то он нам не разрешает детей из песочницы забирать.
Татьяна Исаковна увидела ребенка, стоящего на подоконнике второго этажа. Он, прижавшись носом к стеклу, наблюдал за детьми, играющими на участках. Всех детишек уже вывели на прогулку после полдника, а этот глазел на них из окна спальни…
Вообще-то это был я. Я очень редко спал в «тихий час», и в тот раз воспитатели решили меня наказать, заперев в спальне на время прогулки. Я вылез на подоконник. Татьяна Исаковна вела на прогулку свою группу, когда увидела меня, опасно стоящего. Ужаснулась, нехорошо высказалась в адрес моей воспитательницы, прибежала и забрала меня в свою группу. Насовсем.
Она вообще была человек решений и действий. Несколько лет спустя мы с ней ехали в Москву. На электричке. Мы – это я и мама. Мы тогда уже сдружились с ней и её семьёй. И вот зашли мы в электричку, двери зашипели, закрываясь, с лёгким толчком состав тронулся, я начал высматривать место у окошка, когда в тамбуре люди взволнованно загомонили, и снаружи женский крик послышался. Эта женщина не успела заскочить в вагон. Полу её пальто зажало дверьми, и теперь электричка тащила её по перрону.
Кто-то из мужчин тщетно пытался разжать двери. А Татьяна Исаковна, расталкивая мужчин и женщин, метнулась к стоп-крану в тамбуре, откинула две такие желтые ручки на нем, и за эти ручки повернула штурвал. Электричка встала. Двери открылись. Мы прошли снова в вагон. Я сидел у окна, и, не замечая проносившиеся пейзажи, думал: «Откуда она знает, как пользоваться стоп-краном? Почему именно она остановила состав? Как она поняла, что именно она должна сделать именно сейчас и именно это?..»
Ещё через двадцать лет ехал на электричке из Москвы. Это было днём. Вагон полупустой. Я поглядывал в окно и по сторонам, обращая внимание на молодых женщин. В тамбуре какая-то стояла с коляской. Выходить собиралась. Через стекло двери мне было её толком не разглядеть, и я думал, что вот когда она сейчас выйдет, через окно вагона оценю её фигурку.
Электричка остановилась. Женщина покатила коляску к выходу. А на перроне не появилась. То есть она в тамбуре осталась. Хотя явно собиралась выходить. А машинист уже сказал: «Осторожно, двери закрываются». Я сообразил, что вероятнее всего, колесо коляски опустилось между краем перрона и порогом вагона. И застряло. Другого объяснения просто не было. В подтверждение моей догадки из тамбура послышался слабый встревожено-жалобный крик.
И никто в вагоне этого не мог видеть. И перрон был пуст. Кинулся через половину вагона к стоп-крану, и дёрнул вниз красную ручку. Пассажиры смотрели на меня круглыми глазами. А я выскочил в тамбур и увидел, что она уже на перроне, нервно плачет, и коляска на перроне рядом с ней, и какой-то мужчина рядом стоит, который, видимо, ей помог.
А в вагоне никто ничего не видел и не понял. Представляете, как изумлённо они меня разглядывали?!
Если бы не тот поступок Татьяны Исаковны, сейчас я бы не догадался рвануть стоп-кран. А если бы догадался, то не решился бы. Такое понимание пришло в детстве – бывают ситуации, когда нельзя оглядываться на других, а надо самому решать и решаться.
В 91 служил на окружных складах. Воинская часть в черте Москвы. Был дежурным по части, когда вызывали на КПП сообщением, что привезли к нам двоих новобранцев. Прихожу на КПП – в сопровождении офицера сидят два солдатика-дагестанца. Направлены к нам на прохождение срочной службы. Предвижу кучу проблем в связи с этими ребятами, забираю документы на них у сопровождающего офицера, иду с бумагами к командиру части. Тот хватается за голову, и начинает названивать по телефону. От одного дагестанца ему удалось отказаться, а второй остался у нас. Он был единственным кавказцем в части, и ему пришлось хлебнуть лиха. Синяки не раз мы у него видели, а однажды даже челюсть ему в казарме ночью сломали. Я ему говорю: «Скажи – кто». Мы его сразу под трибунал, а тебя выведем из части. Надо – в другую переведем. А дагестанец всегда – «Это я сам. С табуретки упал». Прикидывал я - как его отделить от остального личного состава. Спрашиваю: - Что умеешь делать? Может строительные какие работы знаешь? Говорит: - Знаю строительные. Дома всё, что нужно, сам строил. - Штукатурить умеешь? - Умею. Показываю ему склад. Здание ещё дореволюционной постройки. Метров четыреста длиной. - Фасад сможешь один заштукатурить? - Смогу! Я ему тогда сказал, что, если эту работу сделает, получит отпуск и благодарность от командира части. И вот каждый день после утреннего развода он брал тачку, инструмент, цемент, и шел к этому складу. Соорудил себе из подручных средств мостки, стремянку и каждый день – туда. Рота на другие работы, а он – приносит себе цемент с другого склада, воду ведрами, замешивает, штукатурит и штукатурит. В столовую без строя ходит. В казарму – после отбоя приходит. Сам по себе – и на виду всё время. Деды и вся борзота перестали его дергать. Зампотылу его работу проверяет. «Качественно», - говорит. Я про него уже и забыл, - проблем же не создает, - когда однажды приходит: «Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться!» - Что такое? - Ваше приказание выполнено! Склад оштукатурен! - Ну, молодец! А чего пришел-то? Мнётся… - Вы про благодарность говорили. Тут я внутренне охнул. Про обещанный отпуск он молчит, а я вспомнил. Напомню – 91 год. В армии нищета, и война на Кавказе. Отпускать его домой никак нельзя – велики шансы, что не вернется, придется за ним кому-то ехать, а кто поедет – тоже могут не вернуться. Да и бланков «Благодарность» нет. Хорошо – были у меня большие открытки типа к 23 февраля, но без надписей. Там орденская лента, героические лица бойцов, ещё что-то соответствующее. На этой открытке машинистка штаба написала под мою диктовку примерно следующее: - Уважаемая Хатима Магомедовна (имя-отчество здесь условны)! Ваш сын … … с (дата)… по настоящее время исполняет почетную обязанность защитника Родины в вверенной мне воинской части №… За время несения службы рядовой …(фамилия) показал себя … проявил… Благодарю вас за воспитание… С искренним уважением – командир войсковой части № …. подполковник … Дата подпись, печать. Командир подписал, печать в штабе поставили, отдал эту открытку бойцу. Он, как я потом узнал, отправил эту открытку матери заказным или даже ценным письмом, что подразумевало вручение адресату лично в руки. Что касается отпуска, - ему объявили отпуск по месту дислокации части. То есть, - после утреннего развода он волен покидать территорию части, гулять по Москве, приходить или не приходить на приём пищи в солдатскую столовую, снова покидать территорию части, но в 21-00 возвращаться в казарму. Не будем углубляться – насколько это поощрение соответствовало уставу. Но я пообещал, и моё обещание командир реализовал таким образом. Отгулял парень свой отпуск. В роте его отношения с сослуживцами давно уже нормализовались, когда в часть пришло заказное письмо из Дагестана. Мама этого парня на двух страницах каллиграфическим почерком и с безукоризненной грамматикой благодарила командира части за полученное письмо о сыне. Сообщила, что это письмо прочитали все ближние и дальние родственники (это я здесь нам говорю «дальние» а у них нет дальних родственников. Все ближние.), сказала, что гордится своим сыном, и рада, что он попал служить в такую хорошую часть, с такими хорошими командирами и сослуживцами. Тогда, среди других дел и обязанностей, я выбрал время пообщаться с парнем. Его отец рано умер, и их троих воспитывала мама – учительница русского языка в маленькой школе. На медкомиссии в военкомате у него нашли что-то в лёгких, и маме пришлось назанимать у родственников денег, подмазать врачей, чтобы парня признали годным к воинской службе. И это письмо командира части о хорошей службе сына мама отвезла одним родственникам, те отвезли другим… Письмо это прочла половина Дагестана. Такая вот история. Чуть не забыл сказать, - за всё время моей офицерской службы, этот дагестанец был единственным из знакомых мне солдат, который писал по-русски с безупречной грамотностью.
Приехала раз ко мне очень богатая супружеская пара. Такие просто так, с улицы, не приезжают. Предварительно звонок был от моего высокого начальства, что, дескать, очень важные и нужные люди привезут кота на осмотр и лечение. И, мол, надо принять должным образом. Ну, приехали они, достают из переносной клетки разжиревшего и ленивого кота, а на стол кладут историю болезни сантиметра три толщиной. Выслушал долгий и взволнованный рассказ хозяйки, что кот потерял интерес к жизни и всё такое… Между тем, кот живет в собственных апартаментах, размером больше моей квартиры, у него собственная прислуга, и нужды ни в чём не знает. Тревогу они забили. когда он начал отказываться от паштетов из гусиной печёнки. Историю болезни я сразу отодвинул в сторону, а хозяину шепнул, чтобы он жену отослал из кабинета. Когда тот попросил супругу принести что-то из машины, посоветовал ему отправить её недельки на три-четыре на какие-нибудь Карибы. Чтобы мы за это время могли животное без помех вылечить. Звонит вскоре. Сообщает, что жена улетела, и он готов привезти кота. «Кота, - отвечаю, - не надо. Сам приезжай». Приезжает. Я ему объясняю, что кота надо недельку не кормить вообще. Только воды давать вволю. Потом купить на «Птичке» штук шесть лабораторных мышей («Птичка» ещё на старом месте была в Москве), поставить в клетке в его комнате, и, когда он проявит интерес, клетку открыть. Ещё через пару недель звонит – сообщает, что кот выздоровел полностью. Скачет по апартаментам, ловит мышей, играет, требует кошку. А месяца через два я случайно узнал, что вернувшейся с островов хозяйке прислуга сообщила об издевательствах над её любимцем, и она развелась с мужем.
Народный врач Дегтярев О его мастерстве хирурга, универсальности врача, рассказывали легенды, которые оказывались реальностью, и реальные истории, похожие на легенды. Прокопий Филиппович Дегтярёв возглавлял Барановскую больницу три исторические эпохи – довоенный период, послевоенный и развитого социализма. С 1935 по 1974 год, с перерывами на Финскую и Великую Отечественную войну исполнял он обязанности главного врача. Предоставим слово людям, его знавшим. Анна Григорьевна Романова 1927 года рождения. Медсестра операционного блока Барановской больницы с 1945 по 1989 год. В июне 45 года после окончания Егорьевского медицинского техникума меня распределили в Барановскую больницу. Прокопий Филиппович ещё с фронта не вернулся. И первую зиму мы без него были. Всю больницу отопить не могли – дров не хватало. Мы сами привозили дрова из леса на санках. Подтапливали титан в хирургии, чтобы больные погрелись. К вечеру натопим, больных спать уложим – поверх одеял ещё матрацами накрываем. Потом Прокопий Филиппович с армии вернулся – начал больницей заниматься. Сделал операционный блок совместно с родильным отделением. Отремонтировал двери-окна, чтобы тепло было. Купил лошадь, и дрова мы стали сами завозить, чтобы топить постоянно. Когда всё наладил – начал оперировать. Сейчас ортопедия называется – он оперировал, внутриполостная хирургия – оперировал, травмы любые… Помню, - к нему очень много людей приезжало из Тульской области. Там у него брат жил, направлял, значит. После войны у многих были язвы желудка. И к Прокопию Филипповичу приезжали из Тулы на резекцию желудка. После операции больным три дня пить нельзя было. А кормили мы их специальной смесью, по рецепту Прокопия Филипповича. Помню, - в составе были яйца сырые, молоко, ещё что-то… Позднее стали привозить детей с Урала. Диагноз точно не скажу, но у них было одно плечо сильно выше другого. Привезли сначала одного ребёнка. Прокопий Филиппович соперировал и плечи стали нормальные. Там на Урале рассказали, значит, и за 5-6 лет ещё двое таких мальчиков привозили. Последнего такого мальчика семилетнего в 65 году с Урала привозили. Уезжали они от нас все ровные. Он был очень требовательный к нам и заботливый к больным. Соперирует – за ночь раз, еще раз, и ещё придёт, проверит – как больной себя чувствует. Сейчас ожогами в ожоговый центр везут, а тогда всё к Прокопию Филипповичу. Зеленова девочка прыгала через костер и в него упала. Поступила с сильнейшими ожогами. Делали каркасы, лежала под светом, летом он выносил её на солнышко и девочка поправилась. В моё дежурство Настю Широкову привезли. Баловались они в домотдыхе. Кто-то пихнул с берега. И у неё голеностопный сустав весь оторвался. Висела ступня на сухожилиях. Прокопий Филиппович её посмотрел, говорит: «Ампутировать всегда успеем. Попробуем спасти». Четыре с половиной часа он делал операцию. В моё дежурство было. Потом гипс наложили – и нога-то срослась. Долго девочка у нас лежала. Вышла с палочкой, но своими ногами. Даже фамилии таких больных помнишь. Из Кладьково мальчик был – не мог ходить от рождения. Прокопий Филиппович соперировал сустав – мальчик пошел. Вырос потом, - работал конюхом. Даже оперировал «волчья пасть» и «заячья губа». Заячья-то губа несложно. А волчья пасть – нёба «нету» у ребенка. И он оперировал. Какую-то делал пересадку. Порядок требовал от нас, чистоту… Сколько полостных операций – никогда никаких осложнений! Гинеколога не было сначала. Всё принимал он. Какое осложнение – бегут за ним в любое время. Сколько внематочных беременностей оперировал… Уходит гулять – сейчас зайдёт к дежурной сестре: «Я пошёл гулять по белой дороге. Прибежите, если что». …Сейчас легко работать – анестезиолог есть. Тогда мы – медсестры - анестезию давали. Маску больному надевали, хлороформ капали. И медсестра следила за больным всю операцию – пульс, дыхание, давление… Надю Мальцеву машина в Медведево сшибла. У ней был перелом грудного, по-моему, отдела позвоночника. Сейчас куда-то отправили бы, а мы лечили. Тогда знаете, как лечили таких больных? – Положили на доски. Без подушки. На голову надели такой шлём. К нему подвесили кирпичи, и так вытягивали позвоночник. И Надя поправилась. Теперь кажется чудно, что кирпичами, а тогда лечили. Завешивали сперва их – сколько надо нагрузить. Один кирпич – сейчас не помню, - два килограмма, что ли, весил… И никогда никаких пролежней не было. Следили, обрабатывали. Он очень строгий был, чтобы следили за больными. Каждый четверг – плановая операция. Если кого вдруг привезли – оперирует внепланово. Сейчас в тот центр везут, в другой центр, а тогда всех везли к нам, и он всё делал. Много лет добивался газ для села. Если бы не умер в 77-ом, к 80-му у нас газ бы был. Он хлопотал, как главный врач, как депутат сельсовета, как заслуженный врач РСФСР… А что он фронтовик, так тогда все были фронтовики. 9 мая знаете, сколько люду шло тогда от фабрики к памятнику через всё село… И все в орденах. *** Елена Николаевна Петрова. Медсестра Барановской сельской больницы 06.12.1937 года рождения. Я приехала из Астрахани после медучилища в 1946-ом. Направления у нас были Южный Сахалин, Каракалпакия, Прибалтика, Подмосковье. Тогда был ещё Виноградовский район. Я приехала в райздрав в Виноградово, и мне выписали направление в Барановскую больницу. 29 июля 56 года захожу в кабинет к нему – к Прокопию Филипповичу. Посмотрел диплом, направление. И сказал: «С завтрашнего дня вы у меня работаете». Так начался мой трудовой стаж с 30 июля 56 года и продолжался 52 года. С ним я проработала 21 год. Сначала он поставил меня в терапию. Потом перевёл старшей медсестрой в поликлинику. Тогда начались прививки АКДС (Адсорбированная коклюшно-дифтерийно-столбнячная вакцина - прим. автор). У нас была больница на 75 коек. Терапия, хирургия, роддом, детское отделение, скорая. Рождаемость была больше полутора сотен малышей за год. В Барановской школе было три параллели. Классы а-б-в. 1200 учащихся. В каждой деревне была начальная школа – В Берендино, в Медведево, Леоново, Богатищево, Щербово – с 1 по 4 класс, и все дети привитые вовремя. Люди сначала не понимали, - зачем прививки, препятствовали. Но с врачом Сержантовой Ириной Константиновной ходили по деревням, рассказывали – что это такое. Придём – немытый ребёнок. На керосинке воду разогреют, при нас вымоют, на этой же керосинке шприц стерилизуем, - вводим вакцину. Тогда от коклюша столько детей умирало!.. А как стали вакцинировать, про коклюш забыли совсем. Оспу делали, манту… Детская смертность пропала. Мы обслуживали Богатищево, Медведево, Леоново, Берендино, Щербово. С Ириной Константиновной проводили в поликлинике приём больных, а потом уходили по деревням. Никакой машины тогда не было. Хорошо если попутка подберёт, или возчик посадит в сани или в телегу. А то – пешком. Придём в дом – одиннадцать детей, в другой – семь детей. СЭС контролировала нашу работу по вакцинированию и прививкам, чтобы АКДС трёхкратно все дети были привиты, как положено. Недавно показали по телевизору – женщина 35 или 37 лет умерла от коклюша. А у нас ни одного случая не было, потому что Прокопий Филиппович так поставил работу. Он такое положение сделал - в каждой деревне – десятидворка. Нас распределил – на 10 дворов одна медсестра. Педикулёз проверяли, аскаридоз… Носили лекарства по дворам, разъясняли – как принимать, как это важно. У нас даже ни одного отказа не было от прививок. Потом пошёл полиомиелит. Сначала делали в уколах. Потом в каплях. Единственный случай был полиомиелита – мама с ребёнком поехала в Брянск, там мальчик заразился. Вы понимаете, - что такое хирург, прошедший фронт?! Он был универсал. Оперировал внематочную беременность, роды принимал, несчастные случаи какие, травмы – он всегда был при больнице. Кто-то попал в пилораму, куда бежит – к нам? Ребенок засунул в нос горошину или что-то – сейчас к лору, а тогда – к Прокопию Филипповичу. Сельская местность. Привозят в больницу с переломом – бегут за врачом, а медсестра уже готовит больного. Я сама лежала в роддоме – нас трое было. Я и ещё одна легко разрешились, а у Зверевой трудные роды были. Прокопий Филиппович её спас и мальчика спас. И вон – Олег Зверев – живёт. Прокопий Филиппович и жил при больнице с семьёй. Жена его Головихина Мария Фёдоровна терапевт, он – хирург. Раз в две недели, через четверг, он проводил занятия с медсестрами – как наложить повязку, гипс, как остановить кровотечение, как кровь перелить, - всему нас учил. Мы и прямое переливание крови использовали. А что делать, если среди ночи внематочная… Кого бы ни привезли – с переломом, с травмами… К нему и из Сибири я помню приезжали. Он всё знал. Квалификация медсестёр и врачей – все были универсалы. Медсестра – зондирование. Он учил, чтобы мы были лучшими по зондированию. Нет ли там лемблиоза. Мы всеми знаниями обладали – он так учил. На операции нас приглашал смотреть. Он тогда суставы всё оперировал. Помню – врожденный дефект голеностопного сустава оперировал. Медсестёр собрал и врачей на операцию. Мальчик не мог ходить. Он его соперировал - мальчик пошёл. …На столе у него всегда лежал планшет «Заслуженный врач РСФСР» и он выписывал на нем рецепты, назначения… Какой день запомнился ещё – 12 апреля 1961 года. У нас через вторник проходила общая пятиминутка. Медсёстры докладывали все по отделениям, по участкам… И он вбегает в фойе больницы и прямо кричит: «Юрий Алексеевич Гагарин в космосе!» Он так нам преподнёс – все так обрадовались. И пятиминутки-то не получилось. Как раз все в сборе были. Большой коллектив! Одних медсестер 50 человек. 40 лет будет, как его не стало. Хоронили его все – барановские, Цюрупы, воскресенские, бронницкие, виноградовские… Такой человек! Мы сейчас говорим – почему мемориальной доски нет? Нас не станет – кто о нем расскажет. Нельзя забывать! Столько людей спас - они уже детей и внуков растят… Дети его разъехались, нечасто могут приехать, но люди за могилкой смотрят. Помнят его. И нельзя забывать! *** Виталий Прокопьевич Дегтярев. Доктор медицинских наук, профессор Московского медико-стоматологического университета, Заслуженный работник высшей школы Отец родился в Оренбургской области в крестьянской семье. Он и два его брата – Степан Филиппович и Иван Филиппович линией жизни избрали медицину. Отец учился в Оренбурге в фельдшерско-акушерской школе. Потом закончил Омский мединститут. В 1935 году он был назначен главным врачом Барановской больницы, в которой служил до конца, практически, своих дней. Был участником финской и Великой Отечественной войн. На Великую Отечественную отец был призван в 42-ом. Это понятно, что в сорок первом Барановская больница могла стать прифронтовым госпиталем, и главный врач, хирург, был необходим на своём месте. А в 42, как немцев отбросили от Москвы, отца призвали в действующую армию, и он стал ведущим хирургом полевого подвижного госпиталя. Это госпиталь, который самостоятельно перемещается вслед за войсками и принимает весь поток раненых с поля боя. Отец рассказывал, что было довольно трудно в период активных боевых действий. По двое-трое суток хирурги не отходили от операционных столов. За годы службы в армии он провел более 20 тысяч операций. День Победы отец встретил в Кёнигсберге. Он был награжден Орденом Красной Звезды, медалью «За победу над Германией», юбилейными наградами, а ещё, уже в послевоенные годы, - Орденом Трудового Красного Знамени. Ему было присвоено почетное звание Заслуженного врача РСФСР. После возвращения с фронта отец был увлечен ортопедией. Он оперировал детей и взрослых с дефектами верхних и нижних конечностей, плечевого пояса и вообще с любой патологией суставов. Долгое время он хранил фотографии пациентов, сделанные до операции, например, с Х-образными конечностями или с искривлённым положением стопы, и после операции – с нормальным положением конечностей. А в 60-х годах он больше сосредоточился на полостной хирургии. Он был истинный земский врач, который хорошо знает местное население, их проблемы, беды и старается им помочь. Земский хирург – оперировал пациентов с любой патологией. Травмы, ранения, врожденные или приобретённые патологии…. Все срочные случаи – постоянно бежали за ним, благо недалеко – жил тут же. По сути дела, у него было бесконечное дежурство врача. На свои операции отец собирал свободных медсестер и врачей – это естественное действие хирурга, думающего о перспективе своей работы и о тех людях, которые с ним работают. И я у него такую школу проходил, когда приезжал на каникулы из института. Он заботился о том, чтобы расширить помощь населению, старался оживить работу различных отделений и открыть новые. Было открыто родильное отделение. Оно сначала располагалось в большом корпусе. А потом был отремонтирован соседний корпус, и родильное перевели в него. Позже открыли ещё и инфекционное отделение. Долгое время было полуразрушенным здание поликлиники. Отец потратил много времени и сил на ремонт этого здания. Поликлинику в нём открыли. Отец очень хорошо знал население, истории болезней практически всех семей, проживающих в округе. Когда я проходил практику в Барановской больнице, после приёма пациентов случалось советоваться с ним по каким-либо сложным случаям. Обычно он пояснял, что именно для этой семьи характерно наличие такого-то заболевания… И то, что вызвало моё недоумение, по всей вероятности является следствием именно этого заболевания. Отца избрали депутатом местного Совета. И он занимался вопросами газификации села Барановское. Много сил отдал разработке, продвижению этого проекта… Своей долгой и самоотверженной работой он заслужил уважение и признательность жителей округи. На гражданскую панихиду, которая была организована в клубе, пришли жители многих окрестных сел, а после нее гроб из клуба до самого кладбища люди несли на руках. Он был настоящий народный врач. *** Главе Воскресенского района Олегу Сухарю поступило обращение жителей села Барановское с просьбой установить мемориальную доску на здании Барановской больницы, в память о П.Ф. Дегтярёве. Ещё жители просили, чтобы в районной газете «Наше слово» была опубликована статья о Прокопии Филипповиче. Доску глава заказал, место для неё определили, статью поручил написать мне, и в сегодняшнем номере газеты она опубликована. Текст вот этот самый, который вы прочли. В Барановском газету ждут. Добавлю ещё, что когда приезжал в Барановское сфотографировать эту самую дореволюционной постройки больницу, разговаривал ещё с людьми, и каждый что-то о Прокопии Филипповиче хотел рассказать. И ещё оказалось, что такие уникальные врачи разных специальностей и в разных больницах района ещё были. Мне их назвал наш уважаемый почетный и заслуженный главный врач станции переливания Станислав Андреевич Исполинов. Но, получается, - в нашем районе минимум четверо, и в других районах должно быть так примерно. Писать о них надо. Рассказывать.
Архангельский зимник Товарищ рассказал историю. В начале девяностых ехал он на «Москвиче» по Архангельской области. Узкая дорога, по обочинам высокие сугробы. Машин практически нет, но случилось так, что он уперся в «Жигуль», и такая же классика за ним шла. Шли друг за другом, потому что не обогнать, и скорость, видимо, всех устраивала. На обочине стоял мужик «голосовал». Первая машина прошла, а товарищ мой остановился, подобрал человека. А жигуль, что за ним ехал, заблокировал его, водитель вышел, спрашивает: «Ты подобрал мужика, а передний не остановился, что ли?» Потом этот, который спрашивал, запрыгивает за руль и с пробуксовкой рвет с места вдогонку за первым. Догоняет, притирает к сугробу, выходит, вытаскивает того первого водителя из машины, и мудохает его в кровь. Товарищ-то мой остановился, спрашивает – что, мол, случилось? Тот отвечает: «А ты представь, - мороз за сорок, ты на обочине стоишь, а машина мимо проехала? У нас так нельзя!»
Рассказал сын фронтовика Александр Васильевич Курилкин 1935 года рождения.
Моего отца звали Василий Андреевич Курилкин. Жили мы в деревне Хуторовка Муравлянского района Рязанской области. В семье было шесть человек – отец с матерью, бабушка и трое детей, из которых я – старший. Весной 1941 года отец продал корову, чтобы выучиться на шофера. Обучение было платным. Что такое для деревенской семьи с детьми лишиться коровы – на это трудно решиться. Но, видимо, дело того стоило. Стать водителем для колхозника с трехклассным образованием тогда было, как мы назовем теперь – социальным лифтом.
Отец прошел в Моршанске обучение, получил удостоверение «Водитель-стажер». И начал стажировку в организации «Райторф». Места у нас степные. И все организации отапливались торфом. Для населения выделялись участки, где жители сами копали себе торф, сушили его и потом вывозили.
Началась война
22 июня 41 года запомнилось мне сильной грозой, от которой загорелся дом напротив. Крыши у всех были соломенные. И на пожар сбежались люди, которых перед этим собрали в сельсовете объявить о начале войны. Телефон и тарелка радиовещания были только в сельсовете, размещенным в соседней большой деревне в полутора километрах от нашей Хуторовки. Прибежали они, и мама сказала: «Война!»
Через два дня отцу пришла повестка – явиться 27.06.41 в райвоенкомат. Я с соседской девочкой, которая была двумя годами старше, понесли повестку отцу в «Райторф». Он сразу рассчитался, пришел домой… Торф на отопление не заготавливали ещё в эти дни – вода недостаточно спала. Так отец, чтобы обеспечить нам тепло на зиму, срубил шесть ветел, что росли возле дома, напилил и наколол нам дрова на зиму, и ушел на войну. Уже годах в 70-х расспросил его обо всем.
Прибыли они мобилизованные в Ряжск. Их построили. Скомандовали шоферам и трактористам выйти из строя. Отец вышел – показал удостоверение стажера. Его сразу привели к фотографу, и в этот же день выдали удостоверение шофера. Потом – Москва, Алабино, где формировался полк реактивных минометов «Катюша». Назначили его водителем полуторки – не с реактивной установкой, а машины обеспечения. Из Алабино он написал домой: «Голодно! Если можете, - пришлите посылку. Хоть сухарей…».
Мама сходила в правление – там выделяли хлеб семьям красноармейцев. Дали хлеб, мама насушила, отправила посылку, потом – ещё и еще. Всего отправила четыре посылки. Но получил он только первую – попал в окружение. Письма от него шли сначала. В октябре – прекратились.
В окружении
В первой половине октября сформировали из них колонну с воинским имуществом и отправили под Смоленск. Везли обмундирование, продукты, боеприпасы, перевязочные средства и лекарства. Навстречу – беженцы. На подводах и пешком, с узлами, детьми, с колясками и тележками – кто как. И красноармейцы идут – кто с винтовками, кто безоружный, кто раненый… И машинами раненых везут. Приехали на место, разгрузились где-то в леске… Прилетел «немец», отбомбил, и сидят они в этом лесу метрах в 150 от дороги – как понимаю, это было Варшавское шоссе, - а по шоссе пошли уже немцы. Танки, артиллерия, пехота, обозы и грузовики… Немцы знали, что в лесу окруженцы, и, один танк по эту сторону дороги, другой – на той стороне, ездили вдоль обочины взад-вперед, и временами постреливали из пулеметов по опушке.
День, так прошел, второй, неделя… – стало незаметно командирского состава… Я читал книгу про эти события, в которой говорилось, что из окружения в первую очередь выводили командный состав.
Тут им поступила чья-то команда – сжигать машины. Сожгли. И вот, - отец рассказывал – лежит он на опушке, смотрит на дорогу. И подползает один парень, говорит: «Пойдем в плен сдаваться!» Отец ответил: «Нет! В плен – не пойду». Тот отползает, отец слышит шорох, а потом – какой-то шлепок и тишина. Отец оглядывается – тот лежит с дыркой во лбу. И выстрела-то отец не слышал. Тот, видимо, поднялся, и поймал шальную пулю.
Ещё неделя прошла – ночи холодные стали… Однажды утром появился у них какой-то человек. Бросалась в глаза его, как отец сказал, «новая одежда». У них-то у всех обмундирование от лазания по лесу было грязное, изношенное. А этот – в чистой новой форме или в гражданском – отец не пояснил – и с планшеткой, а потом оказалось, что компас у него был, фонарь… И он говорит: «Желающие выйти из окружения сегодня вечером собирайтесь на этой поляне. Мы, как хорошо стемнеет, накопимся перед дорогой, сделаем рывок через неё. За дорогой – тоже лес. И я всех вас выведу к своим. При себе иметь оружие и военное имущество». Держался он уверенно. Вызывал доверие, подсознательное желание слушаться.
У отца был только противогаз. Как стемнело – собрались на поляне. Пришел тот человек – привел ещё людей. Он, значит, по всему лесу собирал. Сгруппировались поближе к дороге, сделали рывок через неё, бежали минут сорок лесом, потом на просеке остановились, собрались. Группа большая – человек 150, или больше. Повел он их дальше. К утру вышли к лесничеству. Здесь, похоже, их ждали. Были приготовлены продукты. Подкрепились картошкой, чаем, сухари были…
Шли до Москвы больше двух недель. Ночевали в ригах, сараях каких-то, на скотных дворах. Питались колхозными продуктами. Где-то картошку им варили. А в одном колхозе годовалую телку зарезали. Телку съели сразу всю. Правда, отец там противогаз выкинул, и немножко мяса положил в противогазную сумку. Позже сварили, съели. Некоторые местные жители относились к обросшим и грязным окруженцам скептически: «Бежите?». Отец и другие отвечали: «Мы же вернемся». А те снова: «Ну, да… вы вернетесь…»
Привел этот товарищ их в Москву, в какой-то клуб, и передал кому-то. Они разместились в этой импровизированной казарме. Отец вышел из клуба, смотрит – стоит машина. По номерам – с их полка. Подошел к сержанту в клубе – так и так, там стоит машина с нашего полка. Сержант – к лейтенанту. Тот приказывает сержанту привести старшего – кто там есть с машиной. Сержант привел. Ваш? – Наш! – Забирай! Так отец вернулся в полк. Никаких проверок, ничего…
И тут я сейчас сделаю небольшое отступление – расскажу от себя. Раз в одной компании, в которой не всех знал, шел разговор о войне, и я рассказал эту историю. А один там был узбек немного помладше меня, он заметно удивлялся, волновался во время моего рассказа. Потом отвел меня в сторонку, говорит: «Вот, что вы сейчас рассказывали, про окружение, рывок через дорогу, выход в Москву и размещение в клубе – мне отец то же самое рассказывал. Он в 30-х годах закончил военное училище. Был офицер. И, как вы сейчас рассказывали, слово в слово, выводил людей из окружения под Ельней». И я с этим узбеком не договорил тогда. И до сих пор жалею, что не взял его адрес, не расспросил подробнее… Пытался потом найти его – не получилось. Но это ещё не все. Попалась мне однажды книга о войне «Невидимый фронт». Составлена она из отдельных случаев, эпизодов. Автор – бывший сотрудник НКВД. И, когда он описывает, как сотрудники НКВД забрасывались в партизанские отряды, откуда потом вывозили обозами через линию фронта раненых, детей и женщин.. – автор между прочим говорит: «Я сам более пяти раз пересекал линию фронта под Ельней, выводя группы окруженцев». Может быть, автор этой книги и вывел из окружения моего отца. Ещё вероятнее, что НКВД посылал десятки своих офицеров за линию фронта, с целью организовывать и возглавлять выход окруженцев к своим. Не допустить их напрасной гибели или попадания в плен. А как наши там в немецком плену «выживали» в кавычках, мы все знаем. Поэтому, я преклоняюсь перед этим офицером, и перед всеми остальными, которые выводили окруженцев.
Фронтовые дороги
А у отца дороги потом лежали… Он называл Юхнов, Старая Русса, Можайск, Калинин, Сталинград… Про Сталинград он тяжело вспоминал. Когда много было погибших, копали длинный ров, и с одной стороны сваливали, как придется, немцев, а с другой – укладывали бережно рядком наших бойцов. Это его слова. Ещё случай рассказывал… на передовой выбьют батальон или полк – приходят новые. Тех, что остались – отводят, этих – в их окопы. В лощине – там их называют «балки» - собрались, те, что прибыли, тут воздушный налет, и очень хорошо отбомбились – почти всех положили. Вошь там очень страшная была. На это и немцы жаловались. У наших ещё и холера там начиналась – вовремя остановили. Один раз – отец говорит – туманно, решили «вшей пожарить». Бочку на костер. Внутрь прутки, на них одежду разложили, - а тут туман разошелся, немец прилетел. Начал бомбить. Все – кто куда. Кто одетый, кто голый. Разбили немцы 11 машин. Но буквально на следующий день пригнали новые из резерва.
Про Белоруссию он рассказывал. После 42 года отец чаще всего возил разведку. Что это значит для полка «Катюш»? - Если где-то надо произвести стрельбу, к нему машину садится офицер, они едут, определяют площадку, откуда по намеченным площадям можно ударить, и чтобы там были условия для скрытного быстрого развертывания, и ещё более быстрого отхода после залпа. Чтобы не попасть под ответный артиллерийский огонь .
И едут они по лесной дороге, то ли карта была неверная, то ли офицер чего перепутал, или обстановка изменилась, о чем офицер не знал, но вдруг буквально в десяти метрах перед машиной из кустарника выскочили немцы с винтовками. Отец газанул на них – они назад в кусты. Немцы окрыли вслед огонь, изрешетили кузов, и прострелили колеса задние. Хорошо, что дорога через 10-15 метров поворачивала, и прицельная стрельбы была недолгой. Это был ЗИС-5. У него на ведущем заднем мосту спаренные колеса.. Внешние были прострелены, но до своих они все-таки смогли доехать.
Ещё был случай. Привез какой-то груз на передовую. Вышел из кабины – щелк, чиркануло по волосам. Кричат ему: «Ложись! Снайпер!» Упал на землю – ему кричат, что двоих уже убило. Лежал дотемна. Ночью машину разгрузили.
После Победы
Победу отец встретил в Кенигсберге. Уже после победы очень много пришлось ездить. Как не больше, чем во время боевых действий. И в Германию катался, и куда ни пошлют. Из-за этого и «на губу» попал. Мотался из рейса в рейс, и в очередной раз вернулся в расположение, ему на завтра новое предписание. Он возмутился: «Что всё я да я?! Других шоферов, что ли, нету?!» Какой-то командир говорит: «Отведите его на губу!». Отвели его в подвал, принесли матрац, еды нанесли… Закрыли… Наелся, выспался… назавтра, уже ближе к обеду, приходят:
- Выспался?
- Выспался!
- Поехали?
- Поехали!
А в июле 45-го построили личный состав: «Кто желает ехать в Польшу на уборку урожая?» Отец же крестьянин. Вызвался. Поехал в Штеттин. Работал он на молотилке. Подавал в неё снопы. Поляки все нормально к русским относились, кроме одной женщины. Та была очень злая на русских. Отец сказал: «Буквально загрызть готова». Другие объяснили, что её муж воевал на стороне немцев и погиб. В октябре отец вернулся с уборочной в полк, и оказалось, что его призыв уже демобилизован, и сформированный поезд на Москву уже ушел. Отец в штабе: «Как же мне-то теперь?» Начштаба говорит: «Отправьте его с киевским поездом. А там он доберется».
Ещё про Победу
В нашу школу прискакал нарочный – посыльный с сельсовета. И сказал: «Ребята! Скачите в поля, собирайте народ. Война кончилась!»
Какие тут уроки! Мы бегом на конюшню. Поразбирали коней. И охлюпкой – без седел, конечно – поскакали в поля. На лошадях-то мы лет с трех катались все. Лошадей у нас в деревне было сотни полторы. Хотя, как война началась, 20 или 30 отдали в армию.
И вот все собрались на конном дворе. Вся деревня. Из них только два мужчины. Один – по возрасту не ушел на фронт, второй – комиссован по ранению. Сняли с петель ворота, положили на телегу – общий стол. Принесли люди у кого что было еды. Самогонка, конечно – у нас ее гнали из сахарной свеклы. Много плакали. Потом пошли по деревне с песнями, с плясками. Музыка – печная заслонка и ножом по ней стучали.
Отец вернулся домой 27 октября 1945 года. Работал шофером. Награжден медалями «За боевые заслуги», «За отвагу», «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией». Вручили их ему уже после войны. Была у него еще какая-то бумага, справка, что награжден медалью «За оборону Москвы». Он отдал её в военкомат, но она потерялась, и нет этой медали. Я запрашивал в Подольском архиве – ответ был какой-то несуразный, но отрицательный.
Ушло из деревни человек 60. Почти все – первым военным летом. Первая похоронка пришла в июле. А потом – одна за одной. А после 43 года у нас уже перестали и похоронок бояться. Не на кого стало получать. Всех повыбило. Вернулись всего 15-18 человек. Из них пять шоферов. Остальные – кто после ранения комиссован, а большинство и на самой передовой не воевали. Кто кузнецом был – кузнецы и в армии были нужны. Кто – в обозе, еще где… Большинство же – сразу в окопы на самую передовую, и погибли.
А, как наша деревня войну пережила, как работали и старые и малые на оборону, армию и страну кормили – в следующий раз расскажу.
