Поиск по автору:

Расскажу и я про своего деда, чего уж там. Похоронили его в мае, на два дня пережил наш ветеран День Победы.

В армию призвали в 40 году, в возрасте 17 лет. Служил во Львовской области, на границе. Перед войной вывезли на учения прямо к границе. Рассказывает, что все видели, как летают немецкие самолеты, передвигаются войска, все все понимали, но Сталин приказал не сеять панику и верить... Служил он в артиллерии, и когда немцы начали наступление, был такой бардак, что им забыли дать приказ. И они, артиллерийский полк, с боеспособной техникой, сидели и смотрели, как наступает враг и ничего не могли сделать. В итоге, конечно, попали в окружение. Прорывались к своим, по 40 километров топали по ночам. Страх был, но молодость есть молодость - на юмор силы оставались. В таких переходах спать всем хотелось страшно, и спали по очереди: один идет посредине и спит, два по бокам подерживают и направляют. Иногда неспящие товарищи отпускали спящего и смотрели, как тот продолжает идти, забредает на обочину, падает, и сладко так растягивается. А все веселятся - смерть смеха боится, верили.
Каждую ночь бомбежки, как водится. Один раз налетели - все попрятались под разбитый трактор при дороге, а деду моему места не хватило. Упал, где стоял, лежит не живой не мертвый, чувствует, что-то чиркнуло по бедру. Когда бомбежка прошла, оказалось, осколок попал в саперную лопатку, разворотил ее всю, и улетел. А на месте трактора воронка... Тогда он и поверил, что обзательно придет к маме живой.
Идут дальше, с каждой ночью все меньше и все страшнее. По дороге нашли грузовик перевернутый, починили, разыскался шофер. Деду досталось место прямо за кабиной. Той ночью грузовик перевернулся, выжило пару человек, в том числе мой дед, которого защитила та самая кабина.
Прорвался к своим. Назначили связистом в артиллерийский расчет. Спешили к Сталингрду, не успели - кольцо замкнулось. Расположились на подступах, деду нужно, как обычно, связь прокладывать. Взял катушку, и потопал к командному пункту. Проводов там, говорит, лежало немерено, поэтому, чтобы не заблудиться, свободной рукой брался за уже протянутый провод, ближайший, к его расчету, и держать за него, прокладывал свой. Идет, катушка тяжеленная, зима, руки стынут и немеют. Решил руки переменить, отпускает свою нить Ариадны, катушку перекладывает, опускает глаза - мамочки, а там клубок, причем, рассказывает, и наши, и немецкие вперемешку. Цена ошибки - попадание прямо в лапы к немцам. Стоит, не живой - не мертвый, не знает, что делать. назад уже не повернешь - ушел далеко, и когда шел, не следил, надеясь на провод. В итоге пошел вдоль линии фронта, шел наугад, через два дня вышел-таки кругом к своему расчету Кто блукал в лесу, тот знает, что без ориентира ходишь по кругу и возвращаешься в исходную точку. Ну или вывел его его ангел-хранитель.
Войну прошел до конца, брал Берлин, после этого еще служил в Германии. И все время жутко тосковал по любимой маме. В итоге бросил все, несмотря на уговоры и посулы карьеры, и поехал в Беларусь, к мамочке и родной хате. Писем все это время не получал, летел как на крыльях.
Приехал - и как в песне "Враги сожгли родную хату"... Во время войны младшая сестра ушла в партизаны, в составе диверсионной группы подрывала железную дорогу. Взрывчатку хранила дома за шкафом, маме ничего не говорила. Они жили на переезде, в будке обходчика, и когда немцы приехали их переселять в деревню, чтобы заселить туда своего обходчика, отодвинули шкаф и... Маму пытали ужасно, резали живую ножом, чтобы выдала, где партизаны, повесили и не разрешали хоронить. Сестра, узнав про это, выследила полковника, руководившего пытками, и застрелила его. Обида на сестру и, чего уж там, на командиров-партизан, которые дали 16-летней девчонке прятать взрывчатку в доме, осталась у него на всю жизнь.
После похорон, разбирая его вещи, нашла тетрадку с его рассказом. Учиться дед мой поступил на юрфак, и на каникулы приезжал в родные края. Поскольку своего дома не осталось, кантовался по родне. Вот идет он из одной деревни в другую, под ноги смотрит, грустит. Вдруг какая-то сила заставляет его поднять глаза, и видит: прямо посреди дороги лежит "наглое волосатое существо" - огромный волк. Дед мой на месте застыл, и такая обида его взяла: надо же, 5 лет войны прошел и жив остался, а тут какой-то местный волк сейчас сожрет и не подавится. И вариантов немного - не убежишь уже. И стал он волка уговаривать "Волк, миленький, вставай, уходи с дороги. Мне нужно к тете Ане, она меня ждет уже, волнуется. Дай пройти - не мешай." И тут волк нехотя поднимается, смотрит ему в глаза и уходит в поле, где в стогу играются волчата с волчицей.
Такая сила слова у деда была всю жизнь. Когда работал прокурором по делам несовершеннолетних, подростки, дела которых он расследовал, приходили говорить ему спасибо, что вовремя их посадил и не дал испортить свою жизнь окончательно.
Хоронили нашего деда с почетным караулом и прощальным салютом, как ветерана войны. Даже не верится, что его больше нет.
Последнее, о чем хочу попросить. Пожалуйста, помогайте нашим ветеранам. Их так мало остается. Вскопайте соседскому деду огород, почините забор, закиньте урожай с дачи, вымойте бабуле окна, постирайте белье. Наши красивые слова в интернете им не нужны - они не дети, и знают цену гвоздичкам и конфетам на 9 мая. И даже если им 90 лет, даже если у них все болит, они все равно хотят жить. И даже если вам кажется, что их жизнь уже ничего не стоит - нельзя решать за человека цену его жизни.

Мой дед Семен в детстве был вундеркиндом. Понятно, что в далеком сибирском селе и слова такого не знали, но ребенок, наизусть читавший Библию и складывавший в уме шестизначные цифры, удивлял всех. Проезжие купцы, проверяя мальца, проиграли отцу мальчика изрядную сумму. Богатеи поохали, поахали и забрали Семена с собой в город.
Через 10 лет отрок вернулся с кучей книжек и тетрадок. К этому времени он уже был студентом семинарии. Родители – неграмотные крестьяне, с испугом наблюдали за сыном, не вылезавшим из избы-читальни.
Нравы тогда были простые: решено было парня женить, чтобы с ума не сошел за книжками. Причем женить так, чтобы не отбоярился.
Приходит Семен домой, а там, потупив глазки, сидит уже невеста, Авдотья.
Теперь о бабке. Она была красавица. Но вот почему такая видная невеста до 24 лет просидела в девках, мне уже никто не скажет, но я так думаю, из-за характера. Крута была бабушка очень. Из-за этого наследного семейного норова страдал мой отец, да и наши с сестрой мужья поминают бабку недобрым словом, хотя и сроду ее не видели.
Глянул Семен на невесту и пропал! Где уж 18-летнему парнишке было устоять против карих глаз с поволокой, да высокой груди.
Оставил дед семинарию, стал простым пахарем, но книжки не забросил. Его возвышенная душа требовала выхода. Он повторял стихари, песнопения, молитвы и даже в самые запретные годы пел в церковном хоре.
Семья росла, рождались дети, 12 дочерей! Семен и Авдотья трудились не покладая рук. В 30 годы у них уже было крепкое хозяйство, кони, коровы, овцы, огород.
Моя мать вспоминала, что когда они ложились спать, ее отец еще работал, а когда утром вставали, то отец уже работал.
В коллективизацию деда раскулачили, погрузили с орущей ребятней на телегу и отправили в тайгу под Томск. Из 12 детей выжило только 4.
Могучий и работящий дед Семен не пропал и в ссылке, он стал мять кожи и выделывать овчины. Засадил плачущую жену и девчонок за шитье шуб, так и прокормились.
Потихоньку начали обживаться. Но грянула новая беда.
Я уже говорила, что бабка Авдотья была красавицей, но ее старшая дочь Матрена превзошла мать красотой. Я тетку Мотю не знала молодой, только древней старушкой. Но, бывало, подкрасит губы, метнет гордый взгляд из-под собольих бровей – вылитая Быстрицкая, не хуже!
Холостые парни глаза обмозолили о дедову избушку, высматривали Матрену, но местный председатель колхоза управился по-своему: пока деда не было в селе, выволок упирающуюся девку и заперся с ней в своем доме. Ссыльные, чего с ними церемониться.
Матрена вернулась домой бледная, но спокойная. Сказала, что председатель пообещал поставить ее на легкую работу и семье сделать послабления, выправить документы. А потом прижала к себе младших сестренок и заплакала.
Всегда покладистый и добродушный дед Семен схватился за нож. Но жена и дети повисли на нем, остановили.
Той же ночью, с детишками и опозоренной дочерью Семен ушел с поселения через тайгу.
Моя мать вспоминала, что шли пешком, ночевали на заимках, разводили костры. Дед охотился, ловил рыбу, мок, холодал, но упрямо вел свою семью.
Вышли они из тайги в далеком краю, там и осели.
Вторая дедова дочь Екатерина вышла замуж по большой любви. Моя мать, бывало, вздыхала: «Ох и красивые эти казанские татары!». Фотографий зятя не осталось, но я верю матери на слово: видная, видимо, была пара.
В Великую Отечественную мужья и Матрены, и Екатерины ушли на войну. И оба не вернулись, погибли под Сталинградом.
В трудные эти годы женщины работали на лесозаготовках, маленьких детей приходилось оставлять дома одних. В летнюю засуху Катин дом загорелся, и ее четырехлетний сын вылез в окно и побежал через лес к матери. Только окровавленная рубашонка от него и осталось – волки.
Катя тронулась умом и ее увезли в больницу.
Дед Семен ходил по пепелищу без шапки, слезы текли по его лицу. Он решил поставить дочери новый дом.
Три месяца шестидесятилетний старик тесал бревна, поднимал стропила, клал стены. Все сам, один. Стелил полы, ставил двери.
Помню этот домик: крошечная кухня и комнатка, сени. Двор выстелен досками. В этом домике моя тетка прожила всю жизнь и дом не покосился, не осел. Мастеровит был дед Семен.
В последний путь деда провожала вся деревня, скрестили на груди мозолистые руки, положили с ним его еще семинарскую библию, на лоб священную ленту – дорогу в рай.
Да и куда еще мог он попасть, этот великий труженик, хребет и станина нашей страны. Не сломленный, не униженный, не растоптанный. Упрямо возрождавшийся как птица Феникс из пепла, не предававший своих убеждений, своей веры.
Мы говорим о солдатах-победителях Великой Отечественной войны. Об их мужестве и самопожертвовании. Но ведь их вырастили и воспитали вот такие Семены. Они поставили своих сыновей на крыло и те взлетели к подвигу.

Перебор.
Сегодня моя бабуля выдала фразу. Смотрела по новостям как в Лужниках
собрался клуб любителей Путина и как сам любимый вождь туда приехал и
толкнул речь о себе любимом. Так вот посмотрела моя бабуля, вздохнула и
сказала:
- Ну вот... Дожила... И мне опять за нашего главу стыдно.

История приключилась с моей подругой. Имена и пароли изменены, дабы не запятнать честь.
Было у нас в стране довольно крупное производственное предприятие, которое под чутким руководством грамотных управленцев отдало Богу душу и было выкуплено немецкой компанией. Те присобачили к старому названию магические буковки GmbH, оставили старое руководство у руля и стали ждать прибыли. С еще донемецких ремен работала на предприятиии в должности переводчицы-многостаночницы моя хорошая подруга, допустим, Лена. Языков Лена знала как минимум 4 кроме родного, но вот до немецкого не дошла - институт закончился раньше. Проблем ей это особо не доставляло - немцы в основном по-английски лучше, чем некоторые носители языка по-русски говорят.
Но однажды случилось Лене сопровождать великого кормчего их предприятия на выставку в Лондоне. Приехали, расположились, стенд развернули. Лена на тот момент уже намастырилась, про производство едва ли не больше самого чучхе рассказать могла (сказались два года ползания по лесам за шведом, руководившим модернизацией цехов). И вот стоит Лена, вся такая белая и воздушная, и шпарит посетителям на чистом английком про ихние втулки-вытулки, а директор рядом сидит и вроде как он при ней, а не она при нем. Злится.
И вот подходят к их стенду два немца, введенные в заблуждение заветными буковками в названии - земляков почуяли - и начинают спрашивать Лену на своем. Та им пытается объяснить, что, мол, ребята, нихт фершеен, а на них как затмение нашло.
Тут с насеста срывается директор, почуяв возможность проявить себя, решительным жестом отстраняет Лену - мол, уйди женщина,сейчас я все порешаю. И, сощурив глаз, сурово говорит "Bitte, nicht schiessen"*.
Немцы в шоке, Лена по цепоной реакции в нем же, директор светится - разрулил!
А что вы думали - партизанский край, генетическая память.
*Пожалуйста, не стреляйте.