Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: ЛОМ
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
ЦИСТИЦЕРК МОЗГА
Забыли, что это такое? Да и я бы забыл, кабы не этот случай. Если просто - это глиста в башке. Заболевание серьезное, но очень редкое. Мало кто из врачей эту патологию наблюдал, да и те единицы, кому это удавалось, были в основном патологоанатомы.
В общем свой последний наряд я отстоял без приключений. Отстоял и вновь окунулся в учебу. Изучали мы тогда самые базисные предметы и, конечно, ничего о врачебном деле еще не знали. Но как-то раз на Кафедре Медицинской Биологии тот самый полковник Тумка, читая нам лекцию об очередном глисте, упомянул симптоматику цистицеркоза мозга. Упомянул вскользь, типа, детки, вам невропатологию знать еще рано – как подрастете, то на Нервных Болезнях вас всему основательно научат. Получается, что на тот период это были единственные крупицы по-настоящему медицинского знания. А через неделю мы впервые столкнулись с реальной медициной – у нас началась санитарная практика! Дело особых интеллектуальных усилий не требовало: помыть полы, поменять судно и постель у тяжелых больных, ну и как самая ответственная работа – больных на каталках катать, да на носилках таскать.
Был у нас один курсант – Алексей Гапликов. И попало этому курсанту отрабатывать санитарную практику в Клинике Нейрохирургии. Полы на вверенной территории он помыл, какашки все из-под больных в вверенных палатах вынес, и вроде бы ему делать нечего. А в тот день на кафедре, по какому-то нам неведомому поводу, весь цвет военной нейрохирургии собрался – от начкафа и доцентов, до ведущих специалистов всех крупных госпиталей. И так случилось, что поступил один острый больной, и никто толком определить не может, что с ним. Вроде как инсульт, но со странностями. Собрались вокруг него эти светила, всякие неврологические симптомы проверили, рнтгенконтастом все сосуды в голове нарисовали, пункцию сделали, послали спинномозговую жидкость, да кровь на экспресс-анализ и прочие дела - короче диагностика на уровне высшего пилотажа.
Стоят они у каталки с этим тяжелым случаем и коллективно думу гадают - что же это такое? Тут какой-то молодой адъюнктик с очередной глупостью вылез. Начальник кафедры как зашумит на него - мол наш уважаемый консилиум уже это обсуждал, нечего время тратить, с таким же успехом можно спросить у любого прохожего, да хотя бы вот у этого зеленого курсанта! А Леха Гапликов на беду рядом оказался, по коридору, да над стеночкой мимо хотел прокрасться. А на него пальцем... И тут Лешу какая-то муха укусила. Подходит он к этому неясному больному, ну и те парочку симптомов, что биолог Тумка на своей лекции упомянул, проверяет. Генерал потрепал по-отечески Леху по плечу, мол вот какой молодец – на первом семестре, а уже смотри-ка, решимость демонстрирует!
Леха же, вместо конфуза под недоуменные взгляды корифеев-нейрохирургов, так это бодро и четко заявляет: - Товарищ генерал-майор, разрешите доложить! У данного больного цистицерк мозга! Докладывал курсант первого курса Алексей Гапликов. Ну высокие чины ухмыльнулись, похоже они уже лет двадцать, как забыли слово "цистицерк". Генерал с иронией спрашивает: - Курсант, в двух словах объясните нам, а что это? А Леха с детской наивностью и отвечает: - Ну, товарищ генерал, глиста такая... Только вот по-латыни я забыл... Под общий смех стоящих рядом полковников генерал слегка иронизируя говорит: - Ладно, курсант, свободны. Как вспомните, тогда нас и просветите!
Прошло дня четыре. Была у нас лекция по Нормальной Анатомии в той аудитории, что рядом с Патаном. Читал лекцию генерал-майор Дыскин. Вдруг в середине лекции появляется в дверях профессор из Патанатомии и Дыскина пальцем подзывает, вроде как на пару слов. Тот подошел на секунду, что-то краткое выслушал, а затем объявляет: - Курсант Гапликов, пройдите в секционный зал. Там вам начальники кафедр Нейрохирургии и Патанатомии цистицерк мозга показать хотят.
Вот и оказался Лехин диагноз единственно верным. Вскрытие подтвердило. Генералы-профессора его правоту признали. Случайность? Пожалуй да, но только в какой-то степени. Потому что Леха и далее диагност был отменный. Взять хотя бы тот факт, что через двадцать лет преподаватель и ученый Алексей Гапликов свои полковничьи погоны на ТУВе получал (Кафедра Терапии Усовершенствования Врачей). И кстати, был очень известен своим лояльным отношением к курсантам-первогодкам, отрабатывающих у него санитарную практику.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
ПОЧЕМУ ВМА НЕ ХОДИЛА НА ПАРАДАХ
Ну настоящию действительность я не знаю. Может сейчас и ходит. Но вот в советское время категорически не ходила. Не ходила до моего поколения. В мое поколение была сделана попытка – Штаб Лениградского Военного Округа пытался заставить курсантов ВМА помаршировать на параде в честь 7-го Ноября. При этом абсолютно безуспешно. Об этом и рассказ. Мы тогда на втором курсе были... Начало семестра, а тут на тебе – приказ из штаба Лен. Округа: Военно-Медицинскую Академию строем на парад!
Любой курсант-медик сорок сороков раз проклинал строевую подготовку. Хотя чего греха таить – даже на самых суровых курсах, где начальники были слишком военные, строевая занимала в самом крайнем случае этак одну десятую от нормы любого командного училища. Академию этот факт вполне устраивал, а вот ЛенОкруг нет. Всякое училище и любая офицерская академия Ленинграда три раза в год (7-е Ноября в День Революции; 1-е Мая, в День солидарности; и на 9-е Мая, в День Победы) на Дворцовой Площади парадным маршем ходят. И вот захотелось Штабу Округа ВМА туда включить. По правде сказать, Академия свою лепту тоже во всесоюзные празники вносилa – в оцеплении стоялa. То есть наш курсант три раза в год работал живым забором, а большее строевой выучки не хватало. Получил наш строевой отдел этот приказ и призадумался. На подготовку около месяца. Стали наши строевики все курсы гонять – лучших искать. Отобрали. Сделали "сборную солянку" из офицеров 1-го Факультета, затем "краснопогонников", вслед "небеса-летуны", ну а замыкают "мореманы". Красивая "коробка" получилась. На тренировочных маршировках вполне нормально топала. До последней репетиции. Дождь в ту ночь был страшный. По времени – снегу давно лежать, а тут вся Дворцовая в лужах глубоких.
Идут всякие училища – только буруны по лужам. Сии мелкие водные глади на брусчатке как горные реки под строевым шагом пенятся. Идет Академия – тишь да гладь. Строй "академиков" как по комманде перед каждой лужей расходится и ее аккуратно обходит. А что – по воде мокро топать! Посмотрел на это Командующий Округом из своего кабинета, что прямо над Аркой был, и в гнев. Ногами своими маршальскими по паркету топает и орет: "Чтоб этот позор мне столбом стоял – двигаться этим лекарям по парадам категорически запрещаю! "
Говорят, что в 1960-х запретили из-за того, что "полкоробки" не в ногу шло. А вот в 80-х из-за лужи – это точно. Нам приказ разъяренного коммандующего перед строем зачитывали.
И правильно. Традиция у нас такая – что касается "строевой" то не более, чем в оцеплении постоять. Кстати, не плохо время проводили. Каждый сознательный курсант обзаводился пустым контейнером из-под "Глюгицира" – пакета-консерванта для донорской крови. Очень удобная штука! Сама жидкость "Глюгицир" сливается, а пустой пластиковый пакет заполняется 0,5 литра водки, после чего вешается на внутренней стороне шинели подмышкой. Никто не заметит. Пластиковая трубка выводится в рукав. На двоих курсантов в оцеплении достаточно одного пакета. Легким прижатием руки к телу живительная влага подается по трубочке через рукав прямо в рот замерзшему и жаждущему "оцепленцу". И греет и веселит! Нет, в оцеплении определенно лучше, хоть и дольше.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
КРОЛИК ПОД СМЕТАНОЙ
А что, вкусное блюдо. Берется тушка кролика, разделывается на кусочки, обжаривается, затем лук и соль, еще чуть жарим, перец по вкусу, заливаем сметаной и тушим. Готово. Пальчики оближешь! Не знаю, как сейчас, но в мои курсантские годы, крольчатины в Военно-Медицинской Академии было завались. Правда не в столовой.
Сессию мы сдали, уехали в летний отпуск. Месяца отдыха как не бывало – и вот снова мы в стенах нашей Alma Mater. Это так родной ВУЗ по старинно-студенчески. Что по-латыми "мать-кормилица" буквально значит. Да только кормилица нас в теле держала, чувство голода не ослабевало.
Началось все с полковника Шостока – профессора Кафедры Нормальной Физиологии. Он на лекции сболтнул, что все кролики после острых опытов выбрасываются. Кто забыл, напомню – острый опыт, это когда подопытному каюк. Затем Биохимия пошла – кролик на кролике. А уж про ПатФиз вообще молчу – сплошной садизм. Там мы кроликов изводили, как немцев под Сталинградом. Вот значит после очередной бойни пошли мы на ужин. На ужине, как и на лекциях, я рядом с Колей сидел. Обычно ковыряли мы малоаппетитную водянистую картошечку-пюре, да травили друг другу чего-нибудь. Понятно в переносном смысле, словами, хотя той картошкой и без яда отравиться не долго было. Но сегодня привычного застольного разговора не получалось – Николай был как-то рассеяно-молчалив, и мысли его явно витали где-то далеко от столовой. - Ты че? Идею мирового масштаба обмысливаешь, а мож о дамах мечтаешь? Мировой Империализм али спермотоксикоз замучал? – спросил, наконец я, чтобы хоть как-то прервать молчание. - Что..? – Коля с трудом вернулся к реальности. - Ну, ты целый вечер как сомнамбула в аутизме – все о чем-то своем думаешь... Прорыв в современной медицине готовишь? - Лучше. Много лучше. Ты помнишь, что сказал на лекции Шостак? – он слегка наклонился ко мне и произнес эту фразу полушепотом. - Хм... Твоим конспектом можно воспользоваться? – прошептал я сквозь улыбку, подражая своему собеседнику. - Да ты уж точно такое не записал. Хотя это была самая важная мысль в его лекции. - И какая же? - То, что кролики после острых опытов выбрасываются!!! - На Нобелевку не тянет... - Вот я и говорю, что все самое важное ты пропустил. Кролики! Куча мертвых кроликов! Сам подумай, завтра у нас ПатФиз, скольких мы заморим?
Я добросовестно попытался прикинуть количество, все еще не понимая, куда клонит мой товарищ. Смотря, сколько опытов будет. К концу лабы по одному на человека точно... И тут до меня дошел ход Колиной мысли – это ж три килограмма свежайшей крольчатины на нос! А что, "забой" час-два назад, никакой гадостью не колют, а если чем и колют, то все естественными добавками, к примеру адреналином. Экологически чистый продукт! Такой свежанины и в магазинах не найти. И делов то никаких – на всех "вкусных" кафедрах мы уже давно перезнакомились с нужными лаборантами, которые лаборатории после занятий от результатов наших трудов (кролячьих трупов) прибирают. Можно спокойно пойти и попросить тушки.
Простота этой мысли поразила меня настолько, что я некоторое время оторопело молчал. Оставшийся ужин ушел на разработку плана. Все выглядело достаточно просто. В портфель, если не брать с собой учебников, вполне могло поместиться два-три крола. Но одной крольчатины мало. Для полноценного блюда нужна еще картошка и лук. Тут еще проще, этим можно на месте разжиться. Прямо тут же кинули жребий "на гонца" – бежать за корнеплодом выпало мне в подвал нашей столовки на "корни". Так мы называли полуподвальное помещение, где лук и другой овощ наряд чистил. Стоило туда с кулечком спуститься, как любой был рад радешенек тебе хоть сто кило отсыпать. Им же работы меньше. Ну нам сто кило не надо. Пару хороших луковиц, да три десятка картошин за глаза хватит.
На следующий день мы уже вышагивали на Факультет, крепко сжимая в руках пузатые портфели с заветными кроликами, когда я остановил Николая. - Подожди. - Ты чего? – нетерпеливо ответил он, сглатывая слюну. - А где мы их обдерем? Не в комнате ведь, мы же там все кровью измажем!
Долго думать не пришлось – ободрали в умывальнике. Шкурки, ушки, требуху – в мусорный бак, мясо – в пищу. Оставался самый важный вопрос: где и как это приготовить? На наше счастье, в нашем буфете работала теть Света – чудная женщина. Она курсантов никогда не обижала. Даже в долг под честное слово товар отпускала. И это при социализме!. В ответ курсанты всех факультетов ее уважали и долги возвращали целиком. К ней мы и решили обратиться. С участников трапезы собрали деньги на сметану и послали другого гонца к ней в буфет. Сметана у теть Светы всегда была – полстакана 5 копеек. На трех кролей надо два стакана. И еще надо было у Светланы Николаевны печку попросить. Точнее – кастрюлю с печкой. Дала она нам здоровую кастрюлю, куда мы ссыпали резаные куски кролика и остальные ингредиенты, затем поставила к себе на печку. А через час позвонила на курс – идите, забирайте свое варево. Надо было варево по бачкам разлить (бачки в курсантской столовой специально для этой цели еще вчера своровались), теть Свете ее кастрюлю отмыть и спасибо сказать. Все, можно на ужин не идти. До свидания дары моря с картошкой, отдающей аспирином, на воде с машинным маслом. Уж крольчатинка куда лучше!
Такая насыщенная белком высококалорийная добавка, прикорм-докорм к нашему рациону, со второго курса стала делом обычным. Вскоре многие комнаты нелегально обзавелись электроплитками и скороварками – крольчатина стала готовиться за 15 минут. К тете Свете только "чилийцы" бегали. У них начальник курса козловатый был - капитан Ольшанский, по прозвищу Пиночет, плитки беспощадно изымал. Нас, кстати, "горбатыми" звали – наш начкурса уж очень припахивать нас любил по поводу и без повода. Ну а курс "дебилов", что старше нас – у тех начкурса алкаш был, а сами они лодыри страшные и всегда на халяву пожрать к маленьким зайти любили. Еще были "пеликаны", "помидоры" и "штирлицы". "Штирлицев" так прозвали за любовь все вынюхивать, а потом всех и вся закладывать, а также за фамилию их сволочного шефа – полковника Исаева. "Помидоры" были первокашками-минусами и до собственной крольчатины еще по сроку службы не доросли, а остальные крольчатину уже переросли.
В нашей комнате скороварки не было. Надыбали мы как-то четыре кролика и пошли к теть Свете. А там уже два "чилийца" самую здоровую кастрюлю-выварку своим мясом загружают. Мы и говорим, давай, мужики, мы к вам досыпeм. Они, нет проблем, товарищи "горбатые"; у нас два кроля всего, у вас четыре. Сыпьте, а на финише разделим по объему – две трети вам, треть нам. Только мы выварку на печку поставили, как еще каких-то два "дебила" на хвост падают. Ну вроде как отдаленные знакомые, вроде и послать не удобно и кормить этих вечных халявщиков не охота.
И тут Колю вдруг на щедроты пробивает. Он говорит, классно мол, что вы мужики к нам на огонек зайдете, мы так рады, в компании ужин веселее, а то нашу еду кроме нас никто не жрет.. Короче заходите к нам в комнату, когда все готово будет, а это часа через три. Мы, мол, планируем отужинать попозже. Ну те, ладно зайдем, смотрите все без нас не сожрите.
- Да не бойтесь. Останется, я же говорю, кроме нас никто не жрет! – успокаивает их Коля, ну прям Мать Тереза из Ордена Милосердия.
После этого Коля пулей куда-то убегает. Готова наша крольчатина через час-полтора. Забрали мы свою долю, пару кусочков оставили какому-то "помидору", ну и кастрюлю отдали ему же мыть, как и положено младшему. Принесли жратву в комнату, а там все уже в сборе – мяса ждут. Появляется Коля и держит подмышкой электроплитку, а в руках скороварку. Коля и говорит: "Мужики, вы тут быстро кушайте, а то мы тут гостей ждем – сейчас им свеженького поставлю". Ну мы опять думаем, чего это Коляна такой безудержный альтруизм обуял? А насчет еды нас два раза упрашивать не надо – в момент все на крольчатину набросились.
Народ наелся и стал расходиться. Всю крольчатину сожрали подчистую и остатки юшки в бачках хлебом вымокали. Тут Коля свою скороварку открыл – по всей комнате запах свежего мяса. В этот момент как раз те двое "дебилов"-хвостопадов появляются. И черт, с абсолютно пустыми руками, хоть бы батон хлеба купили или там варенья какого, да хоть заварки чайной принесли бы. "Дебилы" есть дебилы – 100% халява.
Коля их усаживает, как почетных гостей. Ставит перед ними скороварку, нарезает хлебушка, рядом банку с кипятильником под свеженький чаек. С чайниками были большие хлопоты и проблемы с хранением, поэтому мы совали ведерный кипятильник в трехлитровую банку и готовили кипяток за 2-3 минуты, куда потом бросалась ложка заварки. После короткого настоя наливался этот чай через "ременно-приводную передачу" – солдатским ремнем обхватывалась банка, как держаком.
Гости начинают жрать, аж хруст стоит. Хвалят кролика, говорят очень особенный вкус у него сегодня. Им больше нравится, чем обычный. Тут Коля вскакивает и говорит: - Вы, че, мужики. Я же вас предупреждал! Я же вам говорил, что кроме нас это мясо никто не жрет. Вы же сказали, что жрете! Я вас по-дружески позвал. А вы мне кролики-кролики. Нету у нас кроликов сегодня! Лекция по Патологической Физиологии была, всего одна кошка. Так что, чем богаты, тем и рады!
С этими словами он достает целлофановый кулек, где лежат отрезанные концы кошачьих лап, кошачья голова и хвост. Оказывается специально на ПатФиз Коля сбегал – порылся в их желтом помойном баке с красной надписью "биологические отходы", чтоб гостей накормить. Ушли "дебилы" сразу. Спасибо не сказали, блевать не блевали (по крайней мере у нас в комнате). Последними их словами были: "Ну козел ваш майор Коклюшин, Автоковбой навороченный, до чего своих "горбатых" зачморил - уже кошатину жрать стали... " И больше никто к нам за халявой не заходил.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ повесть (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
* * *
РАЗВОД В ДЕНЬ СМЕРТИ БРЕЖНЕВА
В Советской Армии, как и в любой другой, существовали наряды, Наряды по роте, или наряды по курсу, как их называли в нашей Aкадемии, служили обычным наказанием для нарушителей, и за то их боялись. Сходишь в наряд – день на свалку, занятия пропустил, иди вечерами отработки сдавай, заочного образования в медицине не бывает. А еще их боялись за развод – обязательную процедуру, которую ежедневно устраивало начальство для новых суточников. Этакий смотр, какой ты молодец, как у тебя блестят сапоги и бляха, и насколько же воин в боеготовности пребывает – точно ли знает порученное ему дело по мытью казармы и туалетов, а также охраны своих товарищей. Точнее про товарищей мало интересовались, больше наших командиров волновали нарушители порядка и неприкoсновенность комнат с оружием.
Проучились мы всего пару месяцев, ну совсем еще зеленые первоклашки. Подошла моя очередь заступать в наряд. Перед разводом все сознательные курсанты Устав читают про то, где положено находиться дневальному, что он делает и за что отвечает. А я был несознательный. Я анатомию читал, вот и поплатился за это. Пришли мы на развод, что проводился перед Штабом, построились, гавкнули хором "здравия желаю" дежурному по Академии и замерли. Дежурным был полковник Новицкий – гроза и буквоед. Ходит этот солдафон, в каждого третьего пальцем тычет, осматривает как подшит, побрит, подмыт, как подстрижен и начищен, ну и конечно, спрашивает знание Устава. Угораздило меня в эти третьи залететь. Вопрос стандартный – обязанности дневального. У меня, салабона, от волнения в голове закружилось, все мысли в ком сбились где-то в районе спинного мозга. Но делать нечего, и я быстро залепетал слова из Устава. А знаете как трудно, когда не знал, да еще и забыл: - Дневальный по курсу назначается из курсантов и выставляется из дверей недалеко от комнаты с тумбочками вблизи входного оружия... Эээ, виноват, товарищ полковник! Назначается из тумбочек, что у входных курсантов вблизи дверей с комнатами и оружием...
Лицо Новицкого, и без того длинное, вытянулось еще больше. Он позеленел от злости и рявкнул два слова: - Снять!!! Доложить!!! Споро подбежал майор, помощник дежурного или помдеж сокращенно, он меня снял и прилепил еще пять нарядов, чтоб тренировался. Оставшийся день я усиленно читал Устав, точнее учил его наизусть, а потом пошел заступать в наряды, как патрон в патронник при стрельбе очередями. Поотстал я, пооброс хвостами и отработками, поназаваливал зачетов, наконец остался мой последний наряд. И тут утром объявляют о смерти Брежнева. Ах какой день – траурная классическая музыка по телевизору, флаги везде приспущены, народ грустный, все о будущем гадают. Однако отцы-командиры расслабляться не дают – в такой день, сами понимаете, там всякие происки империалистические, да провокации НАТО должны случиться. На происки и на НАТО мы плевали, а вот Брежнева, генсека партии-рулевого и главгера советского анекдота, нам по правде было жалко.
И вот я снова на разводе. Всем курсам навтыкано по уши про усиление дисциплины, мы стоим и дрожим, мерзнем на морозце. Но дрожим не от погоды – слух прошел, что опять Новицкий дежурным заступает, специально к такому дню. Меня-то он точно помнит, поэтому и настроение мое обреченно-созерцательное. Кружатся белые мушки-снежинки в холодном свете ртутных прожекторов, 18-00, уже темно. В последние минуты делать нечего, мы разглядываем народ за забором Штаба. Народу там полно, идут плотным потоком по проспекту Лебедева, хоть день и траурный, но в центре Ленинграда час пик никто не отменял. Наконец за ярко освещенными желтыми стеклами, что в дверях Штаба, проплывает полковничья папаха. Все подтянулись. Распахиваются двери и... И по строю разносится гулкий вздох облегчения – дежурным по Академии заступает полковник медицинской службы доцент Тумка из кафедры Биологии. Биолог Тумка был человек очень добрый и за исключением полковничьей формы, абсолютно "невоенный". А помдеж – капитан-служака с Первого Факультета, там где из врачей на командиров переучивают. Курсанты, все же чувствуя тяжесть момента, подтянулись, подравнялись, наряд, как ни крути, особенный – сам начальник СССР на одре возлежит! Но тут развод превращается в цирк:
Начало обычное – помдеж, выпучив глаза и тоже трясясь от волнения, орет:
- Наря-а-ад!!! К выходу дежурного по Академии, смирно!!! Все застыли. Обычно дежурный после этих слов должен вдарить лихим строевым шагом до своей "точки" – специально нарисованного на асфальте квадратика. Там он замирает, а потом тоже орет привычное "Здравствуйте товарищи курсанты! ". Тумка этого делать не стал. Натягивая на ходу портупею, он весьма вольной походкой подошел к стою. Встал на каком-то случайном месте и в своей протяжной сибирской манере говорит: - Добрый вечер. День то какой... Да-а-а... Ну что, все готовы? Тогда идите... А потом поворачивается и плетется обратно к дверям Штаба. Помдеж, меняясь в лице, бегом догоняет Тумку и начинает что-то быстро говорить ему на ухо. Наряд и караул стоят в нерешительности – развод то по сути еще и не начался. Полковник Тумка останавливается и молча слушает капитана. Наконец помдеж выговорился, и Тумка, поворачиваясь к нам, изрекает: - А-а-а, понятно! Подождите пока все, я имел в виду о-о-отставить! Все замирают с улыбками на лицах, а помдеж пулей улетает в Штаб. Через минуту возвращается с "пакетом" (конверт с паролем для караула) в одной руке и пистолетом в другой. Тумка наконец застегнул портупею, а про пистолет, видимо, вообще забыл. Строй с интересом наблюдает разворачивающееся шоу. Тумка не обращает внимания на пистолет, но берет конверт, вскрывает, надевает очки и начинает читать, повернув бумагу к свету. Затем громко объявляет: - Наря-а-ад, слушай СЕКРЕТНОЕ СЛОВО!
Бредущий за забором Штаба народ, как по команде поворачивает головы в нашу сторону и с интересом прислушивается. Помдеж подпрыгивает словно ужаленный и опять что-то объясняет Тумке. По Уставу положено пароль сообщать только начальнику караула, и то шепотом на ухо. Похоже эти прописные истины воинского поведения и пытается втолковать капитан своему начальнику. Наконец они до начальника доходят, и Тумка, напуская серьезности и срываясь в фальцет, очень громко кричит: - Карау-у-ул!!!
Прохожие за оградой Штаба останавливаются, как бы всматриваясь, кто и по какому бедствию взывает о помощи в такой скорбный день. Нашему строю их реакция хорошо видна, и курсанты уже откровенно хихикают в голос. Тумка хмурится – такая публичная дискредитация совершенно выбивает его из колеи. Но полковник старается выглядеть грозным и пытается исправить сложившуюся дурацкую ситуацию: - О-о-отставить караул!
Все ржут. Тумка жестом подзывает помдежа и что-то в полголоса уточняет у него. В морозном воздухе хорошо слышны слова обоих. Прослушав короткую лекцию, полковник браво повторяет только что произнесенное изречение капитана: - Начальник караула, ко мне! Подбегает начкар, и Тумка сует ему конверт. Помдеж опять что-то бубнит Тумке. Слышно, как он пытается ему объяснить, что конверт по прочтению необходимо уничтожить путем сжигания, что пароль в письменном виде не хранится и на руки никому не выдается. Тумка вроде это понял и забирает конверт из рук начкара. По его лицу заметно, что развод ему уже порядком надоел. Скорчив недовольную мину, он поворачивается к капитану, нетерпеливо и громко спрашивая: - Все-о-о?! - Никак нет, товарищ полковник... – помдеж с надеждой смотрит на Тумку, вроде тот должен сам догадаться, что дальше делать. - А когда все? Помдеж дает инструкции в полный голос, уже не стесняясь нас: - После осмотра и опроса обязанностей, товарищ полковник! Тумка расстроено: - А-а-а, ну чтож, по-о-ошли посмо-о-отрим, по-о-оспрашиваем.
Полковник подходит к нескольким дневальным, те начинают бойко тарараторить свои обязанности, а помдеж, как дурак, ходит за Тумкой хвостом с пистолетом дежурного в руке. Наконец формальный опрос обязанностей закончен, и офицеры возвращаются на свое место перед строем. Помдеж ловит момент и всучивает в Тумкины руки пистолет. Тумка рассеяно смотрит на оружие: - Спасибо... Потом с минуту крутит пистолет в руках, похоже опять пребывая в полной нерешительности – разглядывает кобуру и свою портупею, видимо не совсем понимая, как его туда цеплять. Похоже, что с табельным оружием доцент биологии не знаком. Наверное решив, что с этим сложным делом он разберется после развода, полковник пытается засунуть пистолет в карман своей шинели. Пистолет в кобуре туда лезет с трудом. Вдруг Тумка одергивает руку, как будто испугался чего, и нервно спрашивает: - А заряжено? Помдеж: - Э-э-э, должно быть, товарищ полковник... Э-э-э, не знаю, товарищ полковник... Э-э-э, виноват, товарищ полковник, не проверял!
Тумка медленно достает пистолет из кобуры, пустая кобура падает вниз и болтается на ремешке, которым пристегнута к рукоятке. Несколько секунд полковник внимательно разглядывает оружие, видимо ищет предохранитель. Раздается слабый щелчок. Довольный Тумка невозмутимо передергивает пистолет и.... СТРЕЛЯЕТ в асфальт перед собою! Ба-бах!!!
Наряд и весь народ на Лебедева подпрыгивают от неожиданности. Тумка, видя что развод испорчен окончательно, с досадой машет рукой, зажав в ней тот же пистолет. Курсанты испуганно втягивают головы в плечи. Увидав такую реакцию строя, полковник хмыкает что-то себе под нос, поворачивается и молча уходит в Штаб. Оставшись в одиночестве помдеж облегченно вздыхает и дает наряду "строевым на выход".
Не знаю, сохранилась ли сейчас эта история в устном фольклоре Академии, но все последующие шесть лет когда я учился, об этом разводе знал каждый курсант.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
ЖЕВАТЕЛЬНАЯ ИЛИ МИМИЧЕСКАЯ?
Вот и маю конец. Подходит зачетная неделя – страшная страда перед летней сессией. Зачеты по анатомии своему преподавателю редко кто сдавал, такое на кафедре считали дурным тоном. Нашему отделению выпадает сдавать зачет профессору Льву. Лев, это не кличка, это настоящая полковничья фамилия, которую тот вполне оправдывал, хотя и был известный шутник.
Мышцы лица делятся на жевательные (ими, понятно, жуют) и мимические (ими, понятно, мимику выражают, рожи строят). Что такое большая ягодичная мышца (Musculus gluteus maximus) тоже знает каждый. В интеллигентной среде это называется ягодицей, а в просторечье просто жопой. Анатомически эти образования и понятия вроде никак не связаны. Так вот частенько профессор Лев в подходящих ситуациях совершенно серьезно задавал опрашиваемому курсанту такой глупый вопрос: "Товарищ курсант! Скажите, милейший, Musculus gluteus maximus к какой группе мышц относится? К жевательным или мимическим? "
Ну 99% курсантов этот прикол знало и с улыбкой объясняли, что такого быть не может. Но были уникумы. Например, у "пеликанов" (курс годом старше моего) один грамотей сказал, что это жевательная мышца. Тогда профессор Лев достал из портфеля шоколадку и предложил ее этому незадачливому анатому со словами: "Ставлю вам пять, если вы мне продемонстрируете участие большой ягодичной мышцы в акте жевания".
На нашем же курсе курсант Аслан Бахтадзе заявил, что это мимическая мышца. Профессора Льва такой ответ совсем не смутил: "Бахтадзе, сразу ставлю вам пятерку, как только вы мне этой мышцей улыбнетесь. Даю неделю на тренировку вашей низовой театральной мимики. Через семь дней в это же время в этот же класс заходите с большой ягодичной улыбкой. Ну а если не получится – тогда попробуете просто пересдать зачет".
ДЛИНА ДВЕНАДЦАТИПЕРСТНОЙ КИШКИ
Зачет по мышцам сдан, остались все те же спланхи. Любому нормальному курсанту, более-менее прилежно изучавшему анатомию, такой вопрос кажется сущей халявой – чего тут думать, двенадцать перст по-старинному, ну а один перст около двух сантиметров, или что-то около (прижмите палец к линейке). Значит элементарно глупый вопрос – такую длину высчитать проблем нет. Но всегда найдутся уникумы, которые на зубок зная талямо-лимбическую и стрио-паллидарную системы мозга или еще что-нибудь более мудреное, в таких простых вещах теряются.
И этот факт тоже был любимым коньком профессора Льва на зачетах, не говоря уж об экзамене. Казалось об этом козырном вопросе знали все поколения курков с самого первого занятия. Парадокс, но несколько раз в году в эту ловушку попадало от одного до пяти незадачливых "счастливцев". На моих глазах это случилось с нашим Васькой-Чудаком. Учился он весьма прилично, но как говорится, и на старуху бывает поруха:
Идет зачет по кишкам и прочей требухе. Вась Петрович уверенно отвечает на все вопросы. Всем присутствующим ясно, что зачет успешно сдан. Бодро декламируются последние факты о строении ТОНКОГО кишечника (его длина 6-8 метров). Профессор Лев изображает крайне участливую физиономию и как бы не расслышав переспрашивает: "Товарищ Чудык, так какова по-вашему длина ДВЕНАДЦАТИПЕРСТНОЙ кишки? "
Ясно, что мысли нашего взводного летают совсем не в той области, и он уверенно повторяет только что сказанное: "6-8 метров, товарищ профессор! "
Лев, как будто ничего не произошло: "Подойдите к трупу". Довольный Васька подходит. Лев: "Так, теперь от трупа строевым шагом отмерьте мне приблизительно эту длину, ну хотя бы по направлению к двери. " Прапор, все еще ничего не подозревая, начинает грюкать восемь строевых шагов. Подходит почти вплотную к двери. Лев улыбаясь смотрит на него и с легкой иронией дает команду: "Один шаг вперед, дверь открыть! " Васька выполняет и оказывается в коридоре на пороге анатомички спиной к профессору. Профессор Лев берет за уголок его зачетку и как ниндзя швыряет ее Чудыку между лопаток. Оторопевший Васька растеряно оборачивается. Лев: "Зачет вы с позором провалили. Длина двенадцатиперстной кишки равна ширине двенадцати пальцев, то есть сантиметров тридцать в максимуме. Очень простой был вопрос! Вам придется пересдавать".
ПОБЕГАЙТЕ!
Уж если зашел разговор о прапорщиках и швырянии зачеток, то эту историю не обойти. После "требухи" у нас зачет по Гисте был, ну это так Гистологию сокращенно называют. Наука такая, где разные ткани да клеточки под мелкоскопом смотреть надо. Наверное мадам Хилову, этого доцента-гистолога, наследную дочку великого профессора Хилова, "изобретателя" уникальной схемы гистогенеза (может и "великого" надо было взять в кавычки, уж несколько нестандартным его учение было) помнить будут многие поколения курсантов. И есть за что. Ну то, что она тетка была очень умная и Гисту знала в совершенстве – факт бесспорный. Но за одно это народной любви не получишь. А вот то, что личностью она была незаурядной, хотя и с большой долей всевозрастающей год от года стервозности, здорово ее выделяло от остальных преподов. Хилова в пантеоне лиц Академии стояла особняком десятилетиями. Я не профессиональный биограф-хилововед, но ее исключительность могу подтвердить хотя бы эпизодом, происшедшим пару дней спустя.
С нами учился еще один прапорщик, Тумаев или Тума по-нашему. Был он весьма неглупым, что для прапоров в общем-то не характерно. И в довершение ко всему Тума был отличный спортсмен. Мастер спорта по лыжам и биатлону, он постоянно выступал на соревнованиях. Да и вся остальная физкультура, кроме шахмат, прогибалась под его мышцами между первым разрядом и мастером спорта. Мужик был очень высокий, сложения правильного, атлетического, размер ноги этак 46 или более. Короче моложавые преподаватели (-льнецы) женского пола на Туму посматривали с интересом, что последнему порой выходило плюсом в оценках. Но не у Хиловой – это еще тот синий чулок.
Приходит Тума на зачет по Гистологии. Один вопрос ответил более-менее, на втором поплыл. Ну доцент решила "помочь" – подкинула с полдесятка дополнительных вопросов. Результат тот же: 50 на 50. Хилова сквозь свои очки на Туму уставилась, как Наполеон в трубу под Ватерлоо, и с издевочкой спрашивает: "Красавец прапорщик, уважаемый Тумаев! Объясните мне, как такое возможно, что вы довольно прилично знаете первую половину пройденного материала и совершенно не владеете тем, что изучалось после? "
Ну Тума, как все крупногабаритные силачи, был в чем-то мужиком простым и до наивности честным. Вот он своим громогласным басом ей и отвечает: "Товарищ Доцент! Первую половину я учил как все, а вот на второй половине началась полоса соревнований – то бег, то кросс, то эстафета, то легкая атлетика, а как снег лежал, то вообще подумать страшно – биатлон и лыжи без перерыва. На беду свою спортсмен я - выступаю и за Академию, и за Ленинградский гарнизон, и за сам округ. Вы меня простите, но как военный человек, я под приказом – отказаться не могу. А это время... время, которое должно бы потратится на гистологию... "
Честно все Тума сказал. За такую речь любой обычный доцент сразу один балл добавляет. Но Хилова это не обычный доцент – это Хилова: "Хм-м-м, прапорщик. Так вы бегать любите? Так побегайте! "
С этими словами Хилова подходит к окну и в открытую форточку выбрасывает зачетку Тумаева во двор Морфологического Корпуса.
И вы думаете, что Тумаевский случай нечто особенное? Ничуть не бывало! Это была ее старая привычка. У нас же она выкинула зачетку одного фехтовальщика, и доподлинно известно, что у "пеликанов" она точно такое же действо совершила с каким-то чемпионом-гиревиком, а уж у "дебилов" (два года разницы с нами) выкинула аж четыре зачетки. Ходили слухи, что слава о ее неординарных выходках в отношении курсантов-спортсменов разлетелась по многим советским ВУЗам. Потом добренькие доцентики кучу спортсменских зачеток в окна повыкидывали, подражая нашей незабвенной Хиловой. На такие изобретения патент не требуется и копирайт никто не соблюдает. Однако есть весьма веские основания полагать, что доцент Хилова была первооткрывателем этого славного почина. А дальше что, дурное дело – заразное!
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
ОЧАГОВАЯ РЫБАЛКА
Сдали мы последние злючие зачеты, но перед летней сессией нас ожидало еще одно интересное мероприятие под названием "Очаг". "Очаг" – это зона ядерного, химического и бактериологического заражения. Только понарошку. Ежегодные учения такие. Завезли нас, первокурсников, в Красное Село – ходить в атаку с "Бэтээрами", да изображать из себя убитых и раненных, после того как над нами ядерная бомба взорвется.
И попало нашему отделению идти помогать эту ядерную бомбу делать. Интересно сооружать собственными руками собственное завтра – завтра эта бомба нас убить-поразить должна. Тогда бомбу делали основательно: из досок сооружался весьма крепенький высокий настил-эшафот, на нем строилась из бочек с соляркой некое подобие египетской пирамиды (если не Хеопса, то уж Рамзеса точно), а в каждую бочку опускался взрыватель с небольшой толовой шашкой в полиэтиленовом пакете. На следующий день над этим местом пролетал самолет и бросал макет ядерного фугаса на парашюте. Макет падал на землю недалеко от места "бомбы", и в этот момент подрывалась установка. Громадный гриб пламени и здоровое черно-оранжевое облако характерной формы давали хорошую иллюзию ядерного взрыва. Мы все падали на траву, и начиналась показушная работа военных медиков по этапам эвакуации и ликвидации последствий очага поражения.
Так вот, за день до Апокалипсиса-Армагеддона работаем мы спокойненько, катаем себе бочки, и тут видим как два прапора-подрывника на пару с капитаном-сапером решили одну бочку умыкнуть. Выбрали ту, что поновее да без вмятин, и закатили в свой крытый "Газон". А взрывчатку они достали и примотали изолентой к другому запалу из соседней бочки. Провод же просто обрезали. Ну мы это дело смекнули, и пока следующий ряд бочек не поставили, быстренько и незаметно из этой бочки запал достали и лишнюю тротиловую шашку отмотали. От греха подальше спрятали ее тут же недалеко в кустах. Шашка как была в полиэтилене, так мы ее даже не разматывали. Землицей и дерном присыпали, чтоб не сдетонировала по соседству с "ядерным" взрывом. Ну и чтоб никто не нашел, если пропажи хватятся. Потом эту бочку другими бочками заставили. Только мы работу закончили, как офицеры пригнали солдат и выставили возле "бомбы" боевой караул. Значит тротил нам сегодня ночью не забрать, а мы и не торопимся. Похоже, что пропажу никто не заметил.
На утро все в атаку, потом самолеты над головами, взрыв, затем разнос-развоз кого куда по площадкам дегазации-дезактивации и дальше по медпунктами, медбатам и госпиталям. Короче, "Очаг" в разгаре. Только вечером следующего дня нам удалось в "эпицентр" сбегать. Лежит себе наша шашка, ничего с ней не сталось. Решили мы ее в наш домик принести. Принесли, сели и думаем, что с ней делать. А тут у нас один взвод в наряде по столовке ошивался и за столовкой костер из старых досок палил. Вот и стукнула нам идея словить немного рыбки и у них на том костерке ухи сварить. Тогда терроризма не было и тротил использовался исключительно в мирных и благородных целях. Пошли мы через дырку в сетчатом заборе, что еще с абитуры была известна, вниз за железную дорогу – сразу за ней здоровые пруды. К пруду подошли когда уже вечерело. Но надвигаются белые ночи – темноты не жди. Подумали, где место получше и куда кидать. Вот и позиция выбрана. Коля Миляев где-то надыбал (наверное стырил у того же сапера) сантиметров 30-40 бикфордова шнура. Такого плотного, в черной полупрозрачной изоляции, что и под водой горит. Мы аккуратно проволоку от патрона обрезали, а усики от капсюля отогнули. Потом этими усиками к капсюлю прикрепили бикфордов шнур. Затем капсюль-детонатор со шнуром опять в шашку засунули.
Огляделись – вроде вокруг никого нет. Еще раз осмотрели место, куда кидать. На вид самое глубокое место получается. Засунули в пакет небольшой камень, чтоб уверенно шашку на дно пустить, подожгли шнур, кинули и бегом от берега за бугорок. Проходит минута. По нашим понятиям уже взрыв должен быть. Ничего. Встаем и идем к берегу. Еще с минуту всматриваемся в воду. И тут замечаем нашу шашку – лежит она почти на поверхности на здоровой куче из плавающих водорослей, листьев кувшинок и стеблей тростника. Коля говорит с досадой: "Все, просрало! Наверное шнур потух. Щас полезу доставать". И с этими словами начинает скидывать свое ХэБэ-галифе.
И тут как бабахнет!!! Грохот такой, что мы все сразу оглохли. Затем на нас с неба посыпался плотный дождь из водорослей, ила и другого мусора. Оказывается, во-первых, если взрывать не электротоком, то этот детонатор имеет приличную отсрочку, а во-вторых, пруд именно в том месте, куда мы нашу глушилку закинули был глубиной сантиметров 20-30 с очень илистым дном. Коля же нас уверял, что если два-три метра воды будет – то глушить безопасно и почти не слышно. Рыбу мы искать не стали, да наверное кроме каких-нибудь мальков там ничего и быть не могло. А стали мы тикать с того места, что было у нас сил. Уж больно громко и заметно все получилось. Потом полночи втихаря форму от ила отстировали. Не-е, на рыбалку лучше с удочкой. Надежней.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
ИНТЕЛЛИГЕНТНЫЙ РАЗГОВОР
Вообще-то нам с начальниками кафедр везло. Несмотря на свои лампасы и папахи, советская профессура у нас вызывала уважения куда больше, чем страха. Но страха тоже хватало. Вспомнить хотя бы начальника Кафедры Биофизики генерала Самойлова. Этот профессор был очень интеллигентной личностью. За его белую кость и голубую кровь (голубую не в новом, а в стародворянском смысле, так как с ориентацией у Владимир Олегыча все нормально), за предельную вежливость и снисходительное отношение к "маленьким", то есть к курсашкам-первоклашкам, мы его просто почитали. Хоть за глаза и величали Сэмом, но как сейчас принято говорить, дядя был в авторитете. От Сэма никто никогда и ни при каких обстоятельствах грубого слова не слышал, а уж тем более матюка. Я тоже не слышал, но все же один интересный момент припоминается.
После окончания санитарной практики курсанты все еще на шугняках - нервы натянуты как рояльные струны. В нашем отделении только один курок подходил к обстановке здраво – Шура Потехин. Был он простой сухумский парень и в простоте своей так освоил главный экзистенциальный принцип бытия "здесь и сейчас", что ему позавидовали бы и ботхисатва, и дедушка Фрейд. Парень расслаблялся где мог, лишнего в голову не брал и реактивными неврозами не страдал.
Биофизику у нас вел капитан Соловьев. И выпало этому капитану не то приболеть, не то отлучиться. Да такое он неудачное время выбрал, что и некому его подменить. Пришлось аж самому профессору Самойлову к нам явиться, чтоб занятие не сорвалось. Сэм в лабораторию – у всех уровень шугливости моментально возрастает на порядок. У каждого нейрона в мозгах одни сплошные спайк-потенциалы, от страха все ионные каналы во всех клеточных мембранах попробивало. Ну что, вспоминается биофизика? Веселое было времечко...
В тот день был у нас в классе какой-то демонстрационный опыт по ЭМП. Кто забыл, напомню - это так на первом курсе электромагнитное поле обзывали. Давным-давно старик Максвелл в перерывах между запоями нацарапал четыре уравненьица (точнее два, но если долго вглядываться – тогда четыре). Так вот добрую половину первого семестра вся кафедра эти математические выкрутасы в головы будущих врачей вложить пыталась. В основном безуспешно – ведь для врача все, что выше дважды два, уже высшая математика. Поэтому, чтобы хоть как-то мудреную теорию этого невидимого ЭМП народу наглядно показать, наши медицинские физики делали всякие опыты с электричеством.
В тот день в лаборатории стояла громадная электрокатушка с кучей проводов и клемм. Что конкретно демонстрировалось, я не помню, не то Холл-эффект, не то токи Фуко, не то банальные повороты рамки с током по векторам. Да и вспоминать нечего – это врачам не интересно. Короче куча громоздкого электрического хлама на преподавательском столе, и все контакты открыты.
Заходит Сэм. Поздоровался, поспрашивал, пожурил, покорил и давай новый материал объяснять. Дело доходит до опыта. Врубает агрегат. На столе дым и искры, в лаборатории вонь и треск. Не фурычит. Сразу извиняется, типа зашел к вам по случаю, демонстрационную установку не проверял, так что с опытом будет задержка. Начинает среди проводов копаться. Вроде починил. Опять врубает. Теперь совсем не контачит – в катушке тока нет. Профессор сует руку в контакты, пытается клеммы-"крокодильчики" поправить. Его слегка долбает 220В. Сэм злится, выдергивает вилку из розетки и начинает чинить уже обесточенную установку. Возится довольно долго. Он стоит к нам спиной и не поворачиваясь громко объявляет: - Ну наконец! Сейчас я подам ток, и вы все сразу увидите! А Шура Потехин расслабился на задней парте и так в полголоса, как бы сам себя спрашивает: - А не ебанет? Профессор Самойлов: - Да не должно-о-о-э-э-э... Ой, кто это сказал!?
ПЕРЛЫ ИЗ ЛЕКЦИЙ
Вообще-то биофизику мы до головной боли учили, все тщательно конспектировали. Я на лекциях любил рядышком с одним курсантом сидеть, с Колькой Миляевым. Или просто с Милей. Он очень быстро писать умел, и конспекты у него получались первый сорт – подробные, и что редкость, написанные разборчивым почерком. Я частенько все запечатлеть не успевал, а потом переписывал из Милиных тетрадок. И заметил я, что втечение лекции Коля иногда тетрадку переворачивает и с другой стороны что-то коротенькое пишет. Оказалось – "Академические Перлы" по каждой науке. В конце предметного курса забавная коллекция получалась! Взять хотябы туже биофизику:
На семинаре у доцента Соловьева: - Как вы будете себя чувствовать, если у вас отнять 1% электронов? - Положительно.
Или вот: - Это число вы уже знаете, это постоянная /е. Полезно заучить первые несколько знаков... (пишет 2,7. Пауза. Под нарастающий курсантский смех дописывает 2,718281828459045...) Hу а дальше никто не помнит. А запомнить то легко! 2,7 знают все, 1828 – год рождения Толстого – его два раза; ну еще 45, год Победы над фашистской Германией, и это два раза – будет 90; затем снова 45... (Проф. Самойлов) - Доктора, я хочу вас математизировать! Это просто приятная функция, а это - функция, приятнейшая во всех отношениях. Поэтому решать такое уравнение будет сплошное удовольствие. Смотрите! Сейчас на нас будут вываливаться корни... Так-так, один интеграл конечен, а другой - бесконечен. Видите, какая чушь! Если знак альфа не очень велик... Чего-то я его слишком большим написал... А здесь интеграл убивает дифференциал. Понятно? Ну и галиматья! Вообще-то эти функции совершенно аналогичны, только не полностью. Доказательство заключается в том, что вот здесь мы стираем звездочку... Получается, что мы не совсем доказали, зато всю теорему. Я уже смотрю на часы, так что преобразовать ЭТО можете сами. Лекция закончена. Курс, встать! (Из монолога того же профессора - не укладывается по времени и торопится)
Как и положено, всякая военная книжка должна иметь "Приложения". Oстальные "Академические Перлы" по соответствующим разделам будут опубликованы в конце.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
Для туалетных мазил. Эй художник! Не жалей - жопы творчество своей. Если краска разлетелась-убирай её скорей. Ёршик, что пред взором вашим, по размеру не для рта. Не робей, стирай картину- композиция не та.
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
ЛЕНИН С АНТИМАТЕРИЕЙ
Прямо напротив нашего Штаба в добрые советские времена находился винно-водочный магазин, всего-то улицу перейти – ровно 43 шага, если от ворот до дверей. Так как эти два заведения являли собой (философски) диалектические противоположности, то этот магазин получил у нас название "Антимир". Ну а водку, которую там продавали, само собой окрестили "антиматерией". Всем хорош был этот магазин, за исключением одного факта – очередь в ликеро-водочном отделе всегда наполовину состояла из офицеров медицинской службы.
Первый семестр закончился, мигом пролетел и первый зимний отпуск. Вот уж и второй семестр на дворе. Предметов разных добавилось, мы уже некоторые медицинские слова понимать научились. Доучились мы до середины семестра. А 22-го апреля, как тогда было всем известно (как сейчас – не знаю) День Рождения Дедушки Ленина. Академия в этот день не училась – проводилась конференция ВНОС (было тогда такое полезное общество – Военно-Научное Общество Слушателей, а может и до сих пор существует, пардон, опять не знаю). И был тогда такой веселый предмет с двумя экзаменами и итоговой оценкой – История Партии назывался. Так вот, к этому самому 22-му апреля, кафедра Истории Партии устраивала нам, курсантам-первоклашкам, такой праздник, что лошадям свадьбу – чтоб были все в цветах, а морды в мыле! И был на этой Истории КПСС главный дядька - специалист политико-воспитательной работы полковник Гудков – ну самый страшный из общественников-философов, да еще и солдафон порядочный.
Назначил нам этот Гудков на 21-е апреля праздничный супер-семинар в Ленинской Комнате нашего общежития. Понятно, Ленинскую Комнату убрали как следует – вся в кумаче, в лозунгах, а между ними боевые листки и стенгазеты наш патриотизм показывают. Как во всякой порядочной Ленинской Комнате centerpiece – гипсовый бюст Вождя на красной тумбе. Мы купили цветов, Вождя украсили, лысину ему от пыли протерли – порядок! А чтоб кто ненароком натюрморт не попортил, то Вождя отнесли в конец помещения и поставили за партами – ну как в Президиуме Верховного Совета СССР, кто помнит.
Сидим мы с Колей вечером 20-го апреля в курилке и рассуждаем, как бы лучше халявный день провести. Ну там конспекты Маркса-Энгельса с Лениным по-коммунистически "законспектированы" за час и на год вперед – куплены за червонец у второго курса, подписи преподов сведены, обложки и титульные листы переклеены. К семинару готовиться – что воду в решете носить, что Гудкову стукнет, то и поставит, он больше правильность мысли любил и еще, чтоб отвечали убежденно, так чтоб кулаком себя в грудь. И решили мы, что самое время водки выпить – уроков то делать не надо. Водку на первом курсе мы пили без комфорта, в туалете после отбоя, когда сержанты и старшина уже спят, ну и если дневальные надежные насчет "стука". В питейное время дневалил Сив, курсант Сивохин, парень свой, проверенный, к тому же потенциальный участник мероприятия. Один риск оставался – к нему "на тумбочку" со стаканом бегать. А службу мы на первом курсе несли ответственно – хоть даже выпьем, но пост не оставим!
Послали мы Колю Миляева в "Антимир" за антиматерией. Он мужик ушлый, выбрал момент, когда очередь цивильная была – ну, в смысле из гражданских людей. Подходит к прилавку, платит, отоваривается, начинает засовывать антиматерию в портфель. И тут, как назло, подваливает какой-то кэп с Первого Факультета. Коля, ясное дело, ноги в руки и бегом на выход шагом марш. Но чинно так, все как надо по уставу, даже честь капитану отдать успел. А капитан тот с гнильцой оказался. О курсанте же вся информация на форме написана – сам зеленый, погон красный, змейки в петлице, на рукаве желтая нашивка – гордый "минус", первый курс. Посмотрела та гнида в справочник телефонов Академии, звонит начальнику курса и докладывает ситацию. Слава Богу, хоть сам на опознание перед строем не приперся, что частенько случалось в то тяжелое время.
Шеф наш, майор Коклюшин, как Зевс на Олимпе гром и молнии мечет, велит старшине курса водку найти, изъять, виновных наказать. Весь вечер Сашка-Абаж, он же Апулаз, старшина в смысле, шмон делал, все перерыл, много чего интересного у курков нашел – одной гражданки, хоть магазин открывай, а водки нету. Он уже Шерлока Холмса переплюнул, и в толчки лазил, и плафоны вскрывал, и огнетушители тряс, и чердак осмотрел, и кусты перед входом на предмет свежевскопанной земли, ну нигде нет! Нет водки. Сашка злой, приказ не выполнен – ни водки, ни виновников.
Утром следующего дня после завтрака возвращается к девяти ноль-ноль наш многострадальный Первый Десантный Взвод на курс. Входят все в Ленинскую Комнату аки агнцы на заклание. Рассаживаемся, у всех уже вместо крови чистый адреналин в венах - злого Деда Гудка ждем. А этот политический гуру что-то задерживается, что вообще для Гудка нетипично было, уж очень он военный полковник был. Наконец появляется. Запыхавшийся и красный, вроде как кросс на три кэмэ сдавал. И еще здоровенный портфель тащит. Ну мы, конечно, думаем: наверное полное собрание сочинений В. И. Ленина с собой принес, все 53 тома, да еще и 4 тома "Капитала" Маркса сверху.
Ну Гудок как на убранство нашей славной Ленинской Комнаты посмотрел – и в ярость. Глаза как у быка на корриде выпучил и орет: "Товарррищщщи курррсанты! Это что за безобразие! Это кто до такого додумался! Как вы смели! Завтра такой великий день! Для всего прогрессивного человечества! День Рождения гения! Весь мир как один! А вы! Никакой политической сознательности! Кто Ленина сзади поставил?! "
Командир нашего взвода, прапорщик ЧудЫк Василь Петрович, или попросту Вася ЧудАк, чуть тут не обосрался. Это же надо так оплошать – семинар не начался, а Гудка уже завели. Ну Чудак заикаясь пытается ситуевину поправить: "Сс-сейчас ввв-ппперед переместим. Чтобы все видели! Задний ряд встать! Быстро бюст на перед! " Вообще Васька Чудак неплохой мужик был, простой как валенок, но за нашего брата всегда заступался, что средь кусков редко случалось. Ну и мы его старались не подводить, по возможности конечно.
Ребятки тумбу под Лениным со всех сторон облепили, нежно подняли и на перед понесли, да бережно так, как неразорвавшуюся бомбу. Не хотят, чтоб цветы посыпались, и чтоб Гудок еще сильнее разошелся. А Гудок свой портфель открыл, достал оттуда учебник по своей долбанной партейной истории, журнал, ручку, а сам портфель не закрыл, а просто прикрыл и возле своего стола поставил. Потом из-за стола вышел и между рядами ходит, патриотические лозунги выкрикивает. Ребята Ленина по другому ряду несут, не там где полковник Гудков, а там, где его портфель. Уже из поля зрения Гудка вышли, как один курсант, что задом наперед шел, через гребанный Гудков портфель спотыкается. Ленин опасно кренится, и его тут же подхватывает куча рук, но тумбу то они бросили. И тут с тумбы вылетает бутылка водки и хрясь на пол вдребезги. Всем, кроме Гудка, видно, что она просто стояла на тумбе под пустым изнутри гипсовым бюстом.
Гудок замолкает на полуслове, вздрагивает и почему-то втягивает голову в плечи. Будто это он уронил. Несколько секунд тишины, как на минуте молчания. По всей Ленинской Комнате шмонит водярой. Затем Гудок медленно поворачивается, а все вытягиваются со своих мест, чтобы лучше рассмотреть место происшествия. На полу в луже лежит раскрытый портфель полковника Гудкова, рядом осколки стекла и ТРИ бутылки водки. Из портфеля выкатились. Но похоже не все. Похоже в портфеле еще как минимум столько же осталось. Портфель теперь сдутый и формы проступают четче. Видно Гудок их своей идеологической макулатурой перекладывал, чтоб не звенели. И еще видно, что вояки общественных наук отмечают День Рождения Вождя, как свой собственный. И наконец совсем видно, что Гудков думает, что это ЕГО водку разбили. И видно, что Гудку такой неудобняк, что его, такого правильного, на разлагающем примере столько рыл засветило.
Семинар прошел, как по маслу. Никогда Гудок таким смирным не был. Вася Чудык, правда потом нам морали читал. Всем вместе для профилактики, но конкретных виновных даже искать не пытался. Хороший был прапор.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
НЕ ЧАЙ
На следующем семестре началась у нас трудная наука – Оперативная Хирургия и Топографическая Анатомия, или по нашему Оперативка с Топочкой. Этой кафедрой заправлял один профессор, полковник медслужбы Нечай. Была у профессора Нечая одна привычка – он на своих лекциях всегда чаек прихлебывал из здоровой белой кружки. И был на той кружке красивый рисунок Петропавловского Шпиля и с именной надписью с другой стороны – что-то мелкими буковками, а потом его фамилия довольно крупно, что со скамеек аудитории прочесть можно было. Мы на Факультете тоже чайком баловались. Правда кружек с дарственными надписями у нас не было, и чай мы хлестали из чего придется.
Был у нас на курсе один курсант, Саня Хутиев, или просто Хут. Хут был мало известен за пределами нашего курса (исключая женские студенческие общежития Ленинграда). А профессор Нечай был весьма известен – председательствовал он в каких-то высоких научных кругах, где всякие именитые хирурги ему свои докторские диссертации на рецензии посылали. Наверное в этих кругах профессору его знаменитую кружку и изготовили. Но вот однажды у Хута появилась точно такая же кружка, как у профессора Нечая. Да и на обороте этой кружки красиво написано "НЕЧАЙ". Правда без мелкого текста. Хут эту кружку очень берег, сам чай из нее никогда не пил и никому не давал. Мы думали, что эту кружку ему сам Нечай подарил, или он ее каким-то иным обтазом у профессора надыбал. Ну и само собой разумеется, что такую реликвию беречь следовало.
Пошли мы как-то раз в Хутовскую комнату на вечерние чаепитие. Чаек грузинский, батон с маслом, кусковой сахар-рафинад – все как полагается. Народу, человек пять-шесть собралось, на всех тары не хватает. Чай готов – ведерный кипятильник трехлитровую банку до кипения быстро доводит. Как обычно – солдатским ремнем банку схватили, надо разливать. Смотрим, на Хутовской тумбочке кружка "Нечай" стоит. Заглянули в кружку, изнутри коричневый налет – значит все же Хут ее использует. Самого Хута на сей момент на курсе не было. Он, как обычно, вечерами на стороне со студентками предпочитал рюмкой чая баловаться. А была-нибыла, наливаем чай в кружку "Нечай". За этот вечер многие из этой кружки чайка попили.
Пришел с гулянки Хут. Увидел свою кружку на столе, хватает ее и сразу чай в форточку выливает со словами, что ему эта кружка кружка срочно нужна и чай из нее пить нельзя. После этого берет кружку и еще что-то из своей тумбочки и идет в умывальник. Мы думаем, во как Хут обиделся, даже чая допить не дал – наверное пошел свою реликвию отмывать.
Через пару минут возвращается Хут. Совсем не злой, вполне довольный. На морде написано, что хорошо погулял, явно давление в семенных пузырьках не мучает. Мы: "Хут, ты уж извини, что кружкой Профессора Нечая попользовались". Хут начинает ржать: "Ну вы, мужики, даете. Профессора Нечая! Ха-ха! Да я эту кружку за 30 копеек в Гостином Дворе купил". Мы: "Ну, а надпись? " Хут: "А что надпись? Я ее на Микробах сделал – там есть такие буквы-переводилки, специально фарфор подписывать". Мы: "Хут, а нахрена ты профессорскую фамилию написал? Писал бы сразу "Иванов, Начальник Академии", или лучше вообще "Министр Обороны! " Хут: "Мужики, вы че?! Какая фамилия?! Русским же языком специально для вас всех написано "НЕ чай". Мы: "НЕ чай? " – и точно "не чай", между словами пространство чуть больше, чем между буквами. Хут: "Когда я с блядохода прихожу, то я в этой кружке в марганцовке член полощу! "
Какое-то чаепитие стремное получилось, без обычного удовлетворения...
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
КУРАГА
Все знают, что это такое – сушеные абрикосы. Калия много, можно больным-сердечникам давать. Да и просто так штука вкусная.
Пролетели последние апрельские дни, вот и май за окном. Возле Морфологического Корпуса какие-то кусты желтым цветут. Природа проснулась и зовет на подвиги. А нам надо учить анатомию. На подвиги еще не хочется, а спланхи (спланхнологию, науку о человеческих внутренностях) учить уже не хочется, зато постоянно хочется жрать. Не то, что бы нас мало кормили, но как-то выходило, что через час по выходу из столовой наши изнеженные организмы требовали пищи. Желательно не из той же курсантской столовой. Раем казался килограмм еды. Любой еды со стороны. Ну что, вспомнили status presens первого курса?
Перерыв на занятии по анатомии. Потрошили подсохших заформалининых трупаков. Кожа на них уже золотисто-коричневого цвета. Запах не беспокоит, к тому же воняет в основном формалин. Страх перед мертвечиной и брезгливость прошли полгода назад. Перчатки одни на отделение, да и на фиг они нужны – в них уже трупного жира, что снаружи, что внутри. Старший лейтенант медицинской службы, молоденький наш препод, Гайворонский вышел первым и в коридоре не топчется – значит можно руки не мыть, не корчить из себя утонченных интеллигентов.
Было у нас во взводе два кадета-суворовца – Кривенков и Толкачев. Разные Суворовские Училища они закончили, но кадетская юность их крепко связывала. Так вот с того момента стал Крив врагом Толкачеву:
У окна стоит Толкачев и ест курагу. Нет, не ест – жрет! По несколько штук в рот пихает. И глотает как анаконда. Боится, что сейчас просить начнем. Да видим мы, с какой скоростью ты абрикоски аннигилируешь! Не будем просить. Крив его друг, ему не западло. Он подходит и становится плечом к плечу. Толкачев усиливает темп. Уже поглощает питательное вещество, как черная дыра в центре преморбиальной галлактики. В руках осталось всего две кураги.
Тот делает, как сказано. Толкачев сует ему в рот бОльшую курагу, из тех, что в руках. Крив со смаком сжимает челюсти. Потом открывает глаза. Глаза округляются, зрачки расширяются. Выплевывает курагу на ладонь. На ладони лежит мумифицированное трупное ухо. Все ржут. Крив бежит к крану полоскать рот.
Через пару лет прислали мне из дому урюк. Это тоже сушенный абрикос, только мелкий и с косточкой. Сели мы перекусить перед отбоем. Случайно в комнату забегает Крив. "Крив, будешь урюк? " К горлу Крива подкатывается комок. Видно, что парень борется с рвотным рефлексом. Позыв на рвоту побеждает. Крив выскакивает в коридор и там блюет фонтаном. Мы мудро заключаем: "Ага, ситуационная фиксация! "
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/\
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля) Т. Т. БЕРЕЗОВ И Б. Ф. КОРОВКИН
Гулянки гулянками, но на втором курсе еще изучают биохимию, науку сложную. Формулки там – как карта города! На Кафедре Биохимии была одна женщина – доцент Инга Стефановна Гавриленко. И считался этот препод самым грозным. Курсанты ее боялись, уж очень она любила отработками закидывать. Не известно почему, но еще задолго до моего поколения к ней приклеилась кличка "Хромосома". Да и после нас никто ее иначе, как Хромосомой не называл.
Раньше начальником той кафедры был академик генерал Борис Федорович Коровкин. Как только мы пришли на Биохимию, этот дядька ушел в отставку и переехал в Москву. Но перед своим уходом умудрился одну вещь сделать – накатать новый учебник по Биохимии в соавторстве с неким профессором Т. Т. Березовым из МГУ. Этот учебник вышел в середине семестра, был довольно толковым, и что самое ценное – последнее новье, кладезь свежей информации. Хромосома своего бывшего шефа боготворила. Она нам постоянно рассказывала о его научных достижениях, заставила нас немедленно сдать старые учебники Збарского и немедленно получить новые. В ее речи "учебник биохимии" означал учебник Збарского и иные пособия. Новый учебник она почтительно и несколько смешно называла "Тэ-Тэ Березов и Бэ-эФ Коровкин". Только так. И от нас требовала, что бы мы его также называли. Ну мы и называли, чтоб не гневить Хромосому понапрасну.
Саня Потехин себя особо учебой не загружал. Биохимию Шура пролетал на предельно малой высоте – учил ровно столько, сколько надо для троечки, пусть даже с минусом. Вот как-то раз на занятии Хромосома что-то его спросила, и Шуриного ответа самую малость до этого минуса не хватает. Сидит Хромосома и думает – отработку ему влепить или все же трояк. Тогда она задает дополнительный легкий вопрос: "Скажите, Потехин, что вы знаете об авторе нашего нового учебника? "
Шура: "Да там два генерала. Известные ученые. Оба были начальниками нашей кафедры, где один и изобрел клей "БФ" – в любом магазине СССР продается. Ну а другой изобрел пистолет "ТТ", используется в Советской Армии как табельное оружие! "
А что, похоже. "ТТ" – Березов, и "БФ" – Коровкин.
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/
АКАДЕМИЯ РОДНАЯ ПОВЕСТЬ (Продолжение, начало см. 6-го февраля)
ПРОЛЕТ ЖОПЫ
Вот и закончился первый семестр, подошла сессия. Первые экзамены – ох и страшно! Ну кто не помнит свою собственную персональную ритуализацию страха перед экзаменом? Особенно, если учишься ответственно и рассматриваешь каждую оценку на сессии, как некую ступенечку к чему-то бОльшему, называемому "будущим", "карьерой", "успехом" и т. д. В советское время, когда финансовые возможности граждан были более-менее равными, такая "мелочь" как хороший диплом играла весьма важную роль. Соответственно и страх перед сессией был на порядок выше.
Давайте чуть вспомним психологию – страх, это топливо процесса вытеснения, то бишь забывания травмирующего момента. А если "травмирующий момент" есть предстоящий экзамен? Трояк – и прощай мечта о красном дипломе! Ну как такое "вытеснить"? Значит нет полноценного невроза, но реакция уже вполне невротическая – надо этот страх ритуализировать. На индивидуальном уровне просто – кто-то глотает ноотропил с полививитаминами и сиднокарбом (типа от таблеток хочет умным стать на уровне нейрохимии), кто-то концентрацию трентала с аспирином в крови всю сессию поддерживает (и такие уникумы были – мозговой кровоток улучшали), кто-то медный пятак в носок под левую пятку подкладывает, ну а кто-то просто за день до экзамена в Лавру или какой-другой собор идет полтинную свечу перед иконой Миколы Угодника-Чудотворца ставить (дает церкви 50 копеек будучи 100%-ным атеистом). Да разве все перечислишь? При этом любой коллективный культовый ритуал освобождает от щемящей тревожности куда эффективней! Вот и родилась традиция.
Первое упоминание о "Жопе" относят еще ко временам Императорской Медико-Хирургической Академии 19-го века. Якобы перед экзаменом по Нормальной Анатомии их высокблагородия завели привычку до полуночи оставаться в анатомическом театре (черт, во какое солидное было название для наших трупопотрошилок). Там стояли здоровые напольные часы с боем. Персонал Кафедры и профессура давно по домам спят, во всем Морфологическом Корпусе только пьяные сторожа и дрожащие перед экзаменом слушатели. Ну и трупы, разумеется, но этим вроде как все равно. Так вот на двенадцатом ударе кафедральных часов все дворянско-аристократские сынки разом забывали свое благородное происхождение, приличное воспитание и культурные манеры и во всю глотку орали: "Жооо-пааа!!! ". Этот коллективный вопль, от которого проезжающие мимо извозчики пускали лошадей в галоп и быстро крестились, якобы гарантировал успешный экзамен на завтра. Точнее уже на сегодня, так как с "Жопы" этот трудный денек и начинался. При этом естественно понималось, что за великим категорийным метафизическим понятием стоит сам предмет Нормальной Анатомии. Ну а экзамен по этому предмету, сами знаете – жопа.
Что было с "Жопой" в Октябрьскую Революцию и довоенные годы я не знаю и врать не буду. Тема открыта и все еще ждет своего исследователя в области Истории Военной Медицины. Взялся бы кто, хотя бы на уровне курсантских тезисов для ежегодной конференции.
Доподлинно известно из абсолютно надежных источников, что "Жопа" расцвела в 1950-х, а создание Третьего Авиационного Факультета трансформировало просто "Жопу" в "Пролет Жопы". Золотым периодом "Пролета Жопы" безусловно являются 60-е годы 20-го века. В начале 80-х в бытность рядового курсанта, мне выпало наслушаться занимательнейших свидетельств очевидцев в генеральских лампасах и полковничьих погонах, когда старперы предыдущих поколений съезжались в родную Академию на "четвертак после выпуска". В 70-х годах случилось одно событие, заметно ослабившее традицию. Было построено отдельное здание общежития Второго Факультета и произошло отселение краснопогонников из "Пентагона" - здоровущей общаги, по форме напоминающей знаменитый американский военный департамент. "Пролет Жопы" требовал массовости, и географическая разбивка мероприятия пагубно сказалась на его маштабности. С этой поры отблески былой "Жопы" по-настоящему можно было наблюдать только во внутреннем дворе "Пентагона", где были задействованы силы Третьего и Четвертого факультетов – летчиков и моряков. У сухопутчиков зрелище было намного тусклее, хотя для неподготовленного тоже выглядело достаточно грандиозным.
В отличие от остальных краснопогонников, первый курс Второго Факультета все еще обитал в "Пентагоне". Вход туда был отдельный, но окна казармы выходили на внутренний двор, поэтому я мог своими глазами наблюдать настоящий ритуал "Пролета Жопы" зимой на своей самой первой сессии. Правда первокашки в этом ритуале мало участвовали – эта академическая святыня всецело была посвящена вторым курсам.
Зимняя сессия на втором курсе самая короткая, но весьма тяжелая – так называемый "Кирпич". "Кирпичом" именовалось очень неблагоприятное сочетание двух наук – Нормальной Анатомии и Гистологии, науки о тканях. Если "Кирпич" выпадал в виде двух простых занятий в один день, то можно было не сомневаться, что на одно из них придешь неподготовленным. Выучить одновременно Гисту и Анатомию было крайне трудно. Ну а в сессию деваться некуда – "Кирпич" сдавали все. И все через "Жопу", хотя некоторым все равно на экзамене была жопа.
Так вот, перед первым экзаменом "Кирпича" тайком для ритуала "Жопы" оповещался всякий слушатель Академии вне зависимости от курса. Даже если ты шестикурсник, давным-давно забывший анатомию, отказаться от поддержки вторых курсов, кому это удовольствие только грозило, считалось опасным западло. На астральном и трансцендентальном уровнях всякие боги, архетипы и эгрегорные силы такого негодяя-отказника наверняка должны были страшно покарать – ну хоть на Госах засыпать или распределить на Новую Землю. Народ боялся, и поэтому в первой части ритуала участвовали все. Массовость делало мероприятие безопасным – ни один патруль или там дежурный по Академии ничего не могут сделать. Ритуал считался настолько священным, что для короткого сакрального участия в нем на факультеты приезжали все женатики и ленинградцы, живущие дома.
В те давние советские времена обязательным пунктом массового агитпропа было наличие проволочного радио в любом жилом помещении. Казармы были исключением лишь в том смысле, что там было несколько радио на одно помещение. Советский день начинался и заканчивался на протяжении десятилетий на удивление одинаково для всех жителей СССР. Утром и в полночь радио начинало звенеть боем Кремлевских Курантов. Прозвенев с полминуты, без шести секунд шесть утра и без двенадцати секунд двенадцать ночи Куранты переходили на единичный бой какого-то здорового колокола с точным секундным интервалом. Шестой удар утром и двенадцатый вечером означали начало и конец каждого дня. После последнего удара начинался Гимн Советского Союза, а после гимна – или мертвая ночная тишина, или наоборот, утренняя радиопередача.
В назначенную полночь надо было содрать наклеенную бумагу с оконных щелей и широко открыть окно. Затем надо было врубить радио на всю громкость. Когда Кремлевские Куранты начинали свою мелодичную заставку надо было орать, что есть мочи через раскрытое окно в зимнюю ночь. Все зависело от того какой экзамен надо было сдавать. Например мы, первокурсники, орали "химия – жопа", а шестикурсники, что "ОТМС или там инфекционные болезни – жопа". ОТМС это организация и тактика медицинской службы. Мы-то еще и слов таких не знали, но кричали вместе со всеми. Крик должен был быть личным, насущным и исходить из души, хоть и через голосовые связки. Громкость крика должна была быть максимальной, а переход в истошный визг, срыв на фальцет или иные тембро-частотные вариации были крайне желательны.
Но вот после колокольной заставки Куранты начинают свой секундный бой. На каждый удар необходимо было скандировать одно лишь слово: "Жо-па!!! " Когда пара тысяч глоток в тихую морозную полночь заснувшего Ленинграда орут "Жопа", то зрелище и слышище почище парада Победы. Пробит последний, двенадцатый удар и раздается первый аккорд Советского Гимна. В этот момент все орут одну короткую фразу: "Жопа пролетела! ", после чего надо вырубить свет и стать по стойке смирно. Наиболее суеверные накрывали голову подушкой, чтобы пролетающая в ночи страшная Жопа их не зацепила. Во внезапно наступившей тишине гордо звучит Гимн Советского Союза. По окончании гимна ритуал считался законченным, можно было включать свет и продолжать подготовку к экзаменам. На следующий день добрая четверть курсантов отвечала на экзаменах заметно охрипшими голосами.
Для второкурсников же ритуал имел продолжение, и эту часть "Пролета Жопы" уже по-праву можно назвать настоящим праздником. Все остальные являлись только зрителями, хотя и простое наблюдение было занятием небезопасным для здоровья – можно было запросто получить черепно-мозговую травму. После сдачи "Кирпича", вторые курсы дружно выходили подкупить спиртных напитков. Эта часть программы была не просто обыденным обмыванием последнего экзамена, а непременным условием второго акта "Пролетевшей Жопы". Сразу после всяких обязательных построений необходимо было начинать бухать. В этот особый день предпочтение отдавалось не водке и коньяку, а как ни странно сухим винам и пиву. Делалось это по одной простой причине – необходимо было к полуночи собрать как можно больше пустых бутылок для "Вечернего Звона".
Как только Куранты начинали бить свой перезвон, второкурсники открывали окна и во всю глотку орали кто во что горазд что-нибудь морфологическое или курсантско-медицинское. Например можно было в пафосном и алкогольном угарах декламировать стишок: "Как на Lamina cribrosa поселился Crista galle, перед ним Foramen cаеcum, сзади Os sphenoidale! ", или "Lingua latina non Penis canina! ", или "Musculus sternocleidomastoideus", "Ligamentum calcanooccipitalis, Nervus linguavaginalis" и т. д. Популярны были и лозунги типа "Анатомию сдали – можем влюбиться, Фарму сдадим – сможем жениться! ", "Три года – крематорий. Три года – санаторий. Ура! Экватор крематория!!! " и тому подобные мудрые изречения. Но вот Куранты начинают бой по секундам. На каждую секунду необходимо было в окно выбрасывать пустые бутылки. Бутылки падали и громко разбивались об асфальт под окнами. Этот замечательный эффект и назывался "Вечерним Звоном". И именно "Вечерний Звон" мог быть череповат травмой головы стороннего наблюдателя.
Но вот и отгремели двенадцать салютных залпов. И тут начиналось самое страшное – "Казнь Черепа", "Похороны Тонкова", и "Обсыкание Синельникова". Нам на каждое отделение в обязаловку надо было за курс Анатомии общипать три мацерированных в щелоке человечьих головы под черепА. После этого любому можно было взять себе одну "вареную" голову и сделать череп уже в личную собственность. А что, дело проще пареной репы – требуется только анатомический пинцет для щипки, да кусок проволоки, чтобы мозги выскребать, плюс терпение, и страшная вареная человеческая голова с отстающими ошметками превращается в красивый, блестящий, чистый череп. Так вот на курс (а иногда и на взвод) делался Жертвенный Череп. Лицо, схватившее "банан" по Анатомии, или же наоборот, умник, схвативший "автомат" по сей науке назначалось в верховные жрецы. Задачей жреца было шмякнуть осточертевший череп об асфальт перед входом на Факультет, ну а остальным оставалось только дробить в крошку осколки кованными каблуками. Такое вот культовое служение в виде проявления прямой агрессии к сидящему в печенках объекту.
"Похороны Тонкова" состояли в том, что изыскивался старый учебник по Нормальной Анатомии под редакцией Тонкова. На каждом курсе находилось с десяток таких учебников – из-за ветхости их отказывались принимать назад в библиотеку. Это было западло, так как приходилось платить тройную цену в виде штрафа. Так вот эту старую макулатуру надо было хором закопать в сугробах внутреннего двора. Профессор Тонков был родом из Кафедры Нормальной Анатомии ВМА, поэтому на его похоронах вольности и оскорбления не допускались.
А с трехтомным "Атласом Человеческого Тела", под редакцией Синельникова дело обстояло несколько сложнее. Не только потому, что профессор Синельников не "академик", и соответственно любое глумление над ним приемлемо, но и дело в том, что "синельниковы" были сравнительно новые. Если не удавалось найти экземпляры, пригодные для жертвоприношения, то тогда перед экзекуцией эти здоровенные книги завертывались в полиэтиленовые мешки, а после казни извлекались оттуда и неслись в библиотеку. Хотя настоящих ценителей "Пролетевшей Жопы" такой вариант не устраивал – в реале "Синельников" должен быть насквозь пропитан мочей и превратиться в желтую глыбу льда, которую утром наряд брезгливо выкинет на помойку. Но судя по тому, что многие атласы имели характерный запах, многоразово-челночный вариант Shuttle-Sinelnikoff практиковался весьма часто.
Итак отгремел последний залп "Вечернего Звона". Толпа второкурсников с победным кличем "Жопа пролетела!!! " вываливается из дверей Факультета. Клич уже означает не летящую над головой страшную жопу, а жопу уже не опасную – благополучно пролетевшую. Форма одежды каждого курсанта строго символична и традиционно регламентирована. Молодые люди одеты в сапоги или морские прогары (портянки и носки допускаются) и белую простынь, символизирующую мертвецкий саван и трупную накидку. Больше ничего одевать нельзя. Анатомия – это наука красоты нагого тела. Вот нагота участников и символизирует надоевшие до рвоты трупы. Мороз крепок, поэтому действия голых курсантов весьма быстры. Мгновенно крошится череп с победным криком "жопа пролетела", затем с тем же криком погребаются "тонковы", а "синельниковы" пока просто бросаются на снег. Затем толпа, скандируя вечное "жопа пролетела", оббегает по периметру внутренний двор "Пентагона" от одного до трех раз (зависит от стойкости каждого участника и крепости мороза в эту ночь). Пробежав круги голому на морозе, да еще после пива и вина, очень хочется писать (гиперволюмарная и холодовая стимуляция диуреза), тут все и мочатся на надоевшего "Синельникова". При этом деяние совершается под величественные звуки Гимна Советского Союза, льющегося из раскрытых окон. Все, ритуал окончен. Все забегают на курс догуливать или спать – завтра начинается зимний отпуск. "Кирпич" сдан, жопа пролетела, можно ехать домой.
В современной России крепчает строительство капитализма. Мир капитала, как известно из социальной психологии, усиливает индивидуалистические тенденции в развитии каждой личности. Исходя из этих посылок, можно предположить, что побуждающий мотив для столь ярко выраженного ритуала сублимации коллективного эго будет слабеть. Традиция может претерпеть существенные изменения, а то и просто погибнуть, как нежизнеспособный в сегодняшней действительности реликт.
Но как бы там ни было: ЖО-ПА! ЖО-ПА! ЖО-ПА! ЖОПА ПРОЛЕТЕЛА!!!
**** Продолжение повести будет завтра. Постов в 15 уложусь. http://zhurnal.lib.ru/l/lomachinskij_a_a/