Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: andreydv1
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Воспользовавшись временными экономическими трудностями доллар вскарабкался на отметку 80. Тем сильней будет его падение, когда Президент решит проблемы с экономикой.
Смотрю новости по телевизору, вкратце: -США - на грани распада. -Россия - великая страна. -А теперь давайте скинемся смс-ками на операцию российскому ребёнку в США.
В Великобритании настолько запутанное трудовое законодательство, что некоторые мужчины только в 73 года получают право устроиться на свою первую работу.
- Привет. Будешь "Фанту"? - Нашёл дурачка. Думаешь я не слышал про незнакомца, который предлагает людям отравленную "Фанту", а потом грабит их? - Справедливо. А "Кока-Колу" будешь? - "Кока-Колу" давай конечно.
Из истории слова: «Спасибо» по-японски звучит как «аригато» (яп. 有難う). Это слово произошло от выражения «аригатаку» или «аригатаси» и состоит из иероглифов, которые буквально обозначают «иметь то, что трудно получить». В книге «Записки у изголовья» японской писательницы и придворной дамы Сэй Сенагон, жившей в эпоху Хэйан, слово «аригатаки-моно» употреблялось в значении «редкие вещи»: например, «подчиненные, которые не злословят про начальников» или «люди без изъянов». В средние века словом «аригато» люди благодарили буддистские божества за чудеса, которые случились по их воле. В этом случае под «аригато» подразумевалось «благодарю за получение этой ценной вещи», то есть "благодарю за это чудо". Постепенно «аригато» стало синонимом слова «спасибо».
Заболел ветеринар, который раньше никогда не болел. Приходит к терапевту. Сидят пять минут молча, смотрят друг на друга. Терапевт: «Ну, на что жалуетесь?» Ветеринар: «Офигеть! Как у вас всё просто!»
Однажды иду по переделкинской улице Серафимовича, или, как называли ее аборигены, по улице Железного потока. Навстречу — Чуковский. Спрашивает: — Что поделываете? — Да так, знаете ли… — Нет, ну всё-таки. Интересно. Я же вижу, что вы не просто гуляете. У вас для этого слишком отсутствующий вид. — Я учу текст нового монолога. — На ход-у-у?! Нет, это не годится. Заходите ко мне. Колин кабинет в вашем распоряжении. — Спасибо, Корней Иванович. Как-нибудь в другой раз.
В другой раз, увидя меня на той же улице с текстом роли в руках, он, без всяких приветствий, напустился на меня, как если бы поймал на месте преступления: — Пренебрегаете! — Бог с вами, Корней Иванович. Просто я тaк привык. Мне так удобно — гулять и учить. — Ну, как знаете, — сказал он сухо и, не прощаясь, пошёл своей дорогой.
В третий раз дело приняло совсем уж крутой оборот. Он, как выяснилось, поджидал меня, караулил у ворот своей дачи. И когда я поравнялся с ним, он распахнул калитку и выкрикнул с угрозой, как-то по-петушиному: — Прошу! Я понял, что сопротивление бесполезно. Рассмеялся. Вошёл в сад. Поднялся на крыльцо и остановился у двери, чтобы пропустить его вперёд. — Вы гость. Идите первым, — сказал Чуковский. — Только после вас. — Идите первым. — Не смею. — Идите первым. — Ни за что! — Ну, это, знаете ли, просто банально. Нечто подобное уже описано в литературе. Кстати, вы не помните кем? — А вы что же, меня проверяете? — Помилуйте. Зачем мне вас проверять? Просто я сам не помню. — Ну, Гоголем описано. В «Мёртвых душах». — Гоголем, стало быть? Неужто? Это вы, стало быть, эрудицию свою хотите показать? Нашли перед кем похваляться. Идите первым. — Ни за какие коврижки! — Пожалуйста, перестаньте спорить. Я не люблю, когда со мной спорят. Это, в конце концов, невежливо — спорить со старшими. Я, между прочим, вдвое старше вас. — Вот потому-то, Корней Иванович, только после вас и войду. — Почему это «потому»? Вы что, хотите сказать, что вы моложе меня? Какая неделикатность! — Я младше. Корней Иванович. Младше. — Что значит «младше»? По званию младше? И откуда в вас такое чинопочитание?! У нас все равны. Это я вам как старший говорю. А со старших надо брать пример. — Так подайте же пример, Корней Иванович. Входите. А я уж за вами следом. — Вот так вы, молодые, всегда поступаете. Следом да следом. А чтобы первым наследить — кишка тонка?! После чего он с неожиданной ловкостью встал на одно колено и произнёс театральным голосом: — Сэр! Я вас уважаю. Я встал на два колена: — Сир! Преклоняюсь перед вами. Он пал ниц. То же самое проделал и я. Он кричал: — Умоляю вас, сударь! Я кричал ещё громче. Можно сказать, верещал: — Батюшка, родимый, не мучайте себя! Он шептал, хрипел: — Сынок! Сынок! Не погуби отца родного! Надо заметить, дело происходило поздней осенью, и дощатое крыльцо, на котором мы лежали и, как могло показаться со стороны, бились в конвульсиях, было холодным. Но уступать никто из нас не хотел.
Из дома выбежала домработница Корнея Ивановича, всплеснула руками. Она была ко всему привычна, но, кажется, на сей раз не на шутку испугалась. Попыталась нас поднять. Чуковский заорал на неё: — У нас здесь свои дела! Бедную женщину как ветром сдуло. Но через мгновение она появилась в окне: — Может, хоть подстелете себе что-нибудь? Чуковский, лёжа, испепелил её взглядом, и она уже больше не возникала. А он продолжал, вновь обращаясь ко мне: — Вам так удобно? — Да, благодарю вас. А вам? — Мне удобно, если гостю удобно. Всё это продолжалось как минимум четверть часа, в течение которых мне несколько раз переставало казаться, что мы играем. То есть я, конечно, понимал, что это игра. Да и что же другое, если не игра?! Но… как бы это сказать… некоторые его интонации смущали меня, сбивали с толку. — Всё правильно, — сказал он, наконец поднявшись и как бы давая понять, что игра закончилась в мою пользу. — Всё правильно. Я действительно старше вас вдвое. А потому… — Я вздохнул с облегчением и тоже встал на ноги. — …а потому… потому… — И вдруг как рявкнет: — Идите первым! — Хорошо, — махнул я рукой. И вошёл в дом. Я устал. Я чувствовал себя опустошённым. Мне как-то сразу стало всё равно. — Давно бы так, — удовлетворённо приговаривал Чуковский, следуя за мной. — Давно бы так. Стоило столько препираться-то!
На сей раз это уж был финал. Не ложный, а настоящий. Так я думал. Но ошибся опять. — Всё-таки на вашем месте я бы уступил дорогу старику, — сказал Корней Иванович, потирая руки…
Для мужчины покупка штанов это всегда стресс. Потому что после того, как он зашёл в магазин, у него есть одна минута, чтобы без примерки прикинуть что взять, до того как к нему подошла девушка с вопросом "вам помочь?" И важно не ошибиться, ведь эти штаны он будет носить следующие 5 лет.
Периодически молодым девушкам задаю смешной вопрос: «Мандельштам, Бабель и Коллонтай — кто из них женщина?» Обычно смотрят в ответ так, будто я говорю по-китайски. Самые умные догадываются: женщина — это бабель.
«Международная IT-компания открывает в Кракове вакансии специалистов службы поддержки европейских клиентов. Требуются способность мыслить критически и творчески для решения проблем клиентов, стрессоустойчивость и владение на уровне В2 английским и еще минимум одним из европейских языков.» Десять лет назад я набирал в Польше новый отдел. Мой польский HR был весьма прямолинеен: «К тебе придет много местных, поляки учат несколько языков с школы. Но нам нужен микс. Дай шанс иностранцам. Diversity is a power.” Непереводимая игра польско-английской офисной речи. Я наугад открыл первое резюме. Джабари, уроженец Сенегала. Что там с языками? Французский, английский, польский. Все С1, сертификаты. Родной – волоф, сенегальский. Университет Лиона, магистр по международной экономике. Колледж информационных технологий в Дакаре. С фотографии на меня смотрел абсолютно черный чувак с белоснежной улыбкой в 64 зуба. HR хотел микс? Их есть у нас! «Как тебе живется в Польше, дружище», подумал я. Коллега рассказала, что к её бабушке в Варшаве приехала скорая, врач был практикант из Анголы, ординатор Варшавского медунивера. Бабушка кричала, чтобы ей дали умереть дома, и что она с черным в одной машине никуда не поедет. Полякам есть куда отращивать толерантность… Вместе с другими кандидатами Джабари пропустили через сито собеседований. Я наблюдал за реакцией коллег-поляков и он, казалось, их покорил – прирожденные soft skills и польский с едва заметным акцентом. Он заглядывал ко мне пару раз в неделю – мы ходили обедать, чтобы практиковать языки. Мои языки. Я учил польский. Старался не забыть французский. - Будем говорить по-польски, французски или английски сегодня?, спрашивал меня каждый раз. Меню на выбор. Объяснял мне разницу между французской и польской матерщиной. Виртуозно флиртовал с польками в столовой. Одна из польских уборщиц привела своего пятилетнего внука на работу в нам в офис. У кофе-машины Джабари протянул ему руку и заговорил по-польски. Мелкий пожал черную руку, а потом незаметно вытер свою о штаны. Мы рассмеялись. Джабари показывал ему свою белую ладонь и черные запястья. Рассказал притчу о африканском племени, которому не хватило воды в озере, чтобы искупаться и стать белыми. Поэтому он остался черным. Вся корпоративная кухня прослезилась. Толерантность отрастала в молодом польском поколении. Отец Джабари был прорабом на стройке. Строил этот самый колледж. В коллеже преподавали на французском. Он поставил сыну условие – если закончит с отличием, то даст денег на продолжение учебы в универе. А если нет – вернётся на стройку к отцу. Через четыре года Джабари поступил в магистратуру в Лионе. Отец получил травму на работе и помогать не мог. Универ дал парню 300 евро в месяц матпомощи и тот работал в ночные смены в колл-центре. На последнем курсе он выбрал тему: «Развитие польской IT отрасли после вступления в ЕС». - Почему Польша? - Слушай, это как Марс. Где Сенегал, а где Польша! Снег. Холодное море. Девушки красивые. Приехал, полгода жил в общаге универа в Кракове, подружился с местными и экспатами, такими же как он, перекати-поле. После окончания универа вернулся в Краков, ничего лучше не нашёл, чем устроиться в частную школу преподавателем французского. Школа его обожала, он выпустил четыре класса, но хотелось быть ближе к специальности. Попал к нам. Клиенты любили его – у него был дар находить компромиссы. «Это не дар, я этому научился на лекциях по конфликтологии», поправлял он меня. Через год он стал писать код для автоматизации работы отдела. В том же году получил польское гражданство (!!!). Через два года возглавил группу программистов в нашем отделе. Тогда же женился на веселой польской девахе. Приходил в офис с годовалым Юзуфом цвета кофе с молоком. Эта история не про моего коллегу, конечно. Она про «привилегии», как это сейчас называется. Что нужно сделать, чтобы пройти путь от сына строителя из Сенегала до гражданина Польши с высшим образованием и престижной специальностью? Какие у него были привилегии по сравнению с белым человеком с хотя бы, прости господи, гражданством РФ? Сколько барьеров он преодолел? Что он часто слышал в ответ на свои старания, усилия и амбиции? Люди с белой кожей, которые жалуются на «дискриминацию» в Европе – уймитесь, я теперь знаю, что это такое. Наша жизнь сегодня – это результат наших усилий вчера. Это банально, но об этом не грех еще раз напомнить тем, «которых никто там не ждет» и которые «никому там не нужны», потому что «там свои есть». У них была привилегия родиться с внешностью, не отличающейся от большинства европейцев. Они выросли в стране, где средняя зарплата в 10 раз выше, чем в Сенегале, а доля людей с высшим образованием – в шесть раз. И эти свои привилегии они умудрились не заметить или элементарно просрали, извините уж. Кто-то из российских коллег недавно патетически сказал: «Джабари, рядом с тобой, гражданином Польши, нам всем стыдно за то, что мы оказались более ленивыми и менее настойчивыми. Но ты –наша путеводная звезда, ты показываешь, что всё в этой жизни возможно» Джабари рассмеялся: «Ерунда, мне просто с именем повезло, Джабари на суахили означает отважный» Живите с этим примером и проверьте еще раз свои привилегии. У вас их слишком много для объяснения, почему «не стоит и начинать».
Лучшим ответом Западу, судьи которого засудили наших гимнасток, будет перенести празднование свадьбы дочери прессекретаря президента в Тверь, а виллы Соловьева под Тулу. Покажем русофобам.
