В 89-91 годах прошлого века, отдавая свои священные долги нашей, тогда
еще Советской, Родине, довелось мне познакомиться с одним замечательным
человеком. Назовем его Михаил. Спокойный такой юноша, с хорошим чувством
юмора, и люто ненавидящий всякую рутинную работу, по части которой, как
известно, ВС дадут сто очков форы любому конвееру на ЗиЛе во времена его
расцвета.
Обладал Михаил тягой к прекрасному и возвышенному, а поскольку не был
лишен талантов в области скульптуры и живописи, окончил на гражданке
какое-то художественной училище по классу этой самой скульптуры.
В связи с тем, что стенгазета (или боевой листок) - непременный атрибут
Ленинской комнаты, а рисовать ее кроме Михаила никто из наших
сослуживцев не имел ни желания, ни умения (сомневаюсь, что нам
коллективно удалось бы написать маслом небезызвестного "Сеятеля" из
"Двенадцати стульев"), пользовался Михаил большим почетом у замполита
(который сам почетом совершенно ни у кого не пользовался, не исключая и
законной супруги). И подыскал замполит для Миши непыльную такую
работенку - хлеборезом в столовой, дабы время у художника оставалось не
реализацию творческих замыслов (а может, замполит втайне лелеял надежду
заполучить из рук художника свой, пусть не памятник, но бюстик, пусть не
из золота, так хотя бы из гипса).
Вот эти - то творческие замыслы и реализовывал Михаил в один из холодных
длинных вечеров, свободный от подготовки парадки к дембелю и очередного
наведения гофры на сапоги путем сжатия их плоскогубцами. Ах, эти сапоги!
Хромовые, выменянные у прапоров на ящик тушенки, с заточенными
каблуками... Но это уже другая история.
Так вот, занимался он отсеканием от куска масла (килограмм на 15) всго
лишнего и ненужного, мешающего всем увидеть прелестную обнаженную
купальщицу (или Афродиту?), которая в этом куске масла и пряталась. А я,
будучи помощником дежурного по столовой, затаив дыхание следил за рукой
мастера. И в тот момент, когда эта рука отсекала один из небольших, но
очень важных кусочков в районе ногтя указательного пальца правой ноги
Афродиты, которая уже представала пред нами во всей своей неписанной
красе, возвышаясь над столом в хлеборезке (простите, в Творческой
Мастерской) сантиметров этак на 30, наша идилия была грубо нарушена
дежурным по части (в лице того же замполита). Какой-же он все-таки был
солдафон!!! От него так и несло казарменным духом (даром что уже майор),
да и фамилия у него какая-то нехорошая, с запахом даже - НОСКОВ. И вот
этгрубая скотина разбивает своими волосатыми граблями сотворенное Мишей
нежное и прекрасное создание, а потом еще размазывает масло, бывшее в
недалеком прошлом Афродитой, по столу в хлеборезке, которая так же
перестала быть Мастерской, да еще орет что-то по военному на тему
воровства провианта у своих же сослуживцев, и несет подобную ахинею. А
кто воровал-то? Полюбовались бы красотой неземною, взвесили бы ее, да и
перештамполвали бы не шайбы масляные, что солдатиками на хлеб мажутся и
пайками именуются.
Короче, получил Михаил аж семь суток аресту от командования дивизиона, и
отбывать их отправился на губу, да не на нашу, что в части, а на
гарнизонную. Ну а там порядки известно какие. Краснопогонники все ж
служат там.
А начальник губы - просто песня... Капитан, которому по возрасту давно
пора полковником быть, если не генералом, низенький, плюгавенький такой
мужичонка, и взгляды у него отнюдь не демократические. Зато имел он
тайную страсть к собирательству и коллекционированию записок об арестах
(путевок в данный санаторий). Они у него были разложены и рассортированы
по ящичкам в зависимости от состава преступления. А накопил он их за
свои лет 40 службы в данной должности совсем не мало.
И только один ящичек у него пустовал, на которм написано было звучное
слово "МАРОДЕРСТВО". Давно, наверное молился сей вояка своим богам
воинским, поминая и Марса, и Одина, и малоизветного, но очень
агрессивного ацтекского бога Вицлипуцли (прошу прощения за плагиат), о
нисполслании ему хотя бы к пенсии арестанта с такой запиской. И тут...
Миша! Рродненький ты мой! Наконец-то! Дождался! (По сто поклонов у
алтарей каждого из вышеперечисленных богов и по 48 арсестантов в жертву
каждому). Мародерчик ты мой разлюбезненький! Всю ночь ликовал Начальник
и пел песни хвалебные, и пил вино хмельное, позабыв совсем о
мародере-Михаиле, брошенном в темницу каменную. А к утру, придя на
службу пригласил он к себе Мишу, дабы выведать у него, а каким это
макаром в мирное время, да в Калужской области, да еще на территории ВЧ,
можно изловчиться и смародерничать-таки.
А Михаил парень простой, да и дембель близится, гордо ему ответствовал:
- Стрельбы, говорит, на днях были, так кто-то из молодых и подстрелил
замполита нашего дивизионного. Случайно, конечно ж;
- А где ж тут мародерство? Тут скорее убийством злонамеренным
попахивает... Да и ты тут при чем?
- А я, мол, пока суд да дело, под шумок сапоги с хладного
замполитовского тела снял. А чего, не проподать же добру. Его, поди,
поди в парадной форме хоронить будут... Да заметил действо сие начальник
штаба. Сапоги-то я не отдал, а вот к Вам погостить пришлось заехать.
Подумал начальник губы, да и накинул Мише, за нрав его веселый, да к
вящей радости командования дивизионного, еще пять суток аресту. Тоже,
наверное, на сапоги позарился.