Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Гарик О
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
31 декабря 1995 года. Вернулся из отпуска и нате вам, пожалте за ворота. Хероватенько, однако... Пошарили с женой, детям подарки приготовили, скромненько, но по-человечески. А самим вот нихера. То есть на стол салат и всё. Просто всё, если без чая. Идём по Московскому от Сенной до рынка, и вдруг вижу, как мужик пинает что-то, а это что-то улетает к стене дома. — Саш, да что ты... Я подошёл... кошелёк, там порядка 20 баков (в рублях). А тут и рынок рядом...
Ну да, сейчас я могу ссать шампанским, любимый харч жрать и ложкой, и вилкой, и руками... А тогда была жена.
К истории Надин от 24.06.18 https://www.anekdot.ru/id/955489/ Дело было давнее, мы были молоды… Ну как молоды… Тут с одним полукохером забились, кто из нас динозаврам хвосты крутил, а кто верхом на них по девкам шастал. В общем, возвращаюсь поздно вечером домой, около 22:00 было. Зима 1975-1976гг, декабрь-январь – уже не припомню. Но мороз стоял злющий, снег под ногами скрипел. До дома топать ленивым шагом меньше 10 минут. Там горочка такая, по ней трамвайные пути, зимой всегда тропинка протоптана, прям как во Фриско, только горочки пожиже и климат пожёстче. Снег скрипит, я башкой верчу по сторонам, и вдруг обращаю внимание на небо. А там такая фигня!… Представьте окружность… Короче, вытяните перед собой руки и разведите примерно на 1-1,2 метра. Вот такого примерно диаметра светящуюся окружность я увидел в небе под углом 45 градусов. В центре идеального круга сияла яркая звезда. И вся эта фигня двигалась… попробую сориентироваться… В момент, когда я заметил этот объект, он находился от меня в направлении запада. Однако он не стоял на месте, а перемещался в северную сторону. Когда я окончательно замёрз и ушёл всё-таки домой, объект был на севере и постепенно уменьшался в размерах, наверно, раза в три уже успел сократиться. Но это всё равно была окружность со звездой точно в центре. Спросил у всех знакомых – никто не видел, суки. Зашёл в школу, поговорил с учителем астрономии – та же история. Прошли годы, появился Интернет, потом приличный Интернет, сейчас у меня 40 метров, а ответа на вопрос "Мужики, что это было…" до сих пор нет. Может, сегодня опять поискать? Информации-то больше появляется. Или не стоит?…
Дело давнее... В возрасте 13 лет волею родительской отправлен был в пионерский лагерь на летний "отдых". В целом отдохнул. Кроме режима дня, идиотских линеек и запрета на вольное купание, мне там нравилось всё. То есть, природа, кормёжка. И танцы. Там я вкусил все прелести танцев с девочкой под духовой ансамбль. Не с девочками, — с девочкой, с одной. Эта мелкая поганка с белоснежными волосами (в природе таких не бывает, я знаю. Но иногда...) Так вот эта мелочь разгоняла конкуренток ссаными тряпками. В то время этого выражения ещё не было, но тряпки были. Да я, если честно, не очень и сопротивлялся. Оленька была очень красивая, а в красоте я толк понимал ещё с детского сада. Помимо удовольствия парных танцев я дико завидовал пацанам постарше, которые на площадки выделывали чёрт-те что. Называлось это новым для меня словом "шейк". Не очень и новым на самом деле, по-аглицки я уже сносненько чирикал. А танец, если то можно было называть танцем, точно был для меня открытием. И я дал себе слово, что дома обязательно стану в нём лучшим. Про данное слово я благополучно забыл, и вспомнил лишь спустя 3 или четыре года, когда младшая сестра однажды сказала: — А ты не знал?... Тебя давно уже называют королём шейка. Но главное было третье, имеющее прямое отношение к обсуждениям в ГГ последние несколько дней. Научился я там игре в стёклышки. Правил уже не помню, лишь приблизительно. Горсточку подбрасываешь, принимаешь тыльной стороной ладошки, как-то их собирать надо было... Среди пацанов я оказался круче всех, и к концу смены накопил четыре упаковки из-под зубной пасты. С этим богатством я и вернулся в дом родной. Ну, думаю, щаз я вам покажу стёклышки, все тут у меня... В общем, так и случилось. Почти. То есть все, конечно. Дружно послали меня нахуй с этим стеклом. Помыкавшись пару дней с "фишками" никому не нужного "казино", я выбросил их на помойку.
Прошёлся по лабазам… Картина удручающая. Продавцы и управляющие визжат как резаные "наденьте маску". Меж тем все едальни на улице, а их у нас немало, открыты, в них сидят люди и люди эти, прикиньте, едят. Без масок. И никакого визга. Выходит, если человек в состоянии оплачивать своё питание в ресторане — ему без маски можно. А если он готовит еду дома — сдохни, тварь, и не выёживайся. И не важно как ты будешь подыхать — в маске или потому, что тебе просто не продали еду. Некоторые называют это фашизмом. Я не уверен, что это так, но некоторые признаки видны.
…Во втором магазине картина повторилась один в один: — Без маски никто вас обслуживать не будет. — Как скажете. Тогда я заберу еду бесплатно. Эх, какое было шапито... Даже корзину из рук вырывали. Ага, щаз, у голодного мужика еду отнять... идиоты… — Ладно, не буду. Но и маску не надену. Вызывайте полицию. Нюансы опущу, там много чего ещё было.
Приехали космонавты из Росгвардии. — Мужик, опять ты!... Ну надень, ну пожалуйста, их же штрафуют. — У меня нет маски. — Мы ж тебе давали!… — Выбросил. — На протокол напрашиваешься? — Вы же знаете, какой потом будет геморрой. — Витя, принеси из машины, у меня там одна осталась…
Еду оплатил, принёс домой. Размышляю. Что делать-то будем, люди? Это не временная мера, это навсегда. Разве что вместо масок будут, например, нашивки в виде красных звёзд. Пока нашивки. Потом дело дойдёт и до клейма. Я так думаю.
Оторжались по теме все, кому не лень. https://www.anekdot.ru/id/1392698/ Половина, конечно, мимо кассы, — нераздельное внимание, увы, не самая сильное качество большинства читателей.
Я уже рассказывал о своих отношениях с медициной. Весьма противоречивых, должен сказать. Последний случай всех злей.
Примерно четыре года назад совсем недолгое время на нашем участке была терапевт, Ядвига Вячеславовна С.. Впечатления о ней как о докторе могли быть и хуже, если бы она, к примеру, работала хирургом. Но пронесло. Молодая, чуть за 25, обалденной красоты девка. Был бы я лет на 30 моложе, отбил бы её от мужа за неделю. Наверно. В общем, пиздец какая красивая. Потом она ушла в декрет, и мне доложились, что по выходе на работу она сразу переводится в кардиологию. Якобы, невьебенного кардиологического таланта девочка. Ну и хуй с ней, мне у неё не лечиться. Думал я.
Два месяца назад прокатился пару раз до больнички с ветерком и со спецсигналами. Резко поставили на учёт. Наблюдался у завотделением. А тут она неожиданно уехала на какую-то плановую учёбу, и я решил, — а... была не была, заодно полюбуюсь на нашу красавицу писаную. Со сранья пораньше, строго по расписанию захожу в кабинет. Сидит какая-то мышь серая в очках с толстенными линзами. Ну, думаю, не туда попал? — Ядвига Вячеславовна?.. Посмотрела на меня. — Разрешите просочиться?
Приём получился долгий, больше получаса, "больной ни в какую не соглашался на погост" (шутка, если что). Короче, вышел просто охуевший. Не может человек так сильно измениться за четыре года. Не может! Я, сидя напротив неё нос к носу, не узнал в ней ничего. И это с моей почти феноменальной памятью на лица. А вот всё остальное совпало.
В этот раз я решил поступить вопреки здравому смыслу. Начал наводить справки о ротации кадров за последние пять лет. Если мне повезёт, и старый знакомый главврач не уволился, то в течение месяца, думаю, необходимые доки будут на руках. А дальше... Либо я круглый идиот и выживший из ума старый маразматик. Либо я иду в прокуратуру.
История про сочинского таксиста (от Мони)... навеяло... Мой рекордный забег в возрасте 40+ (от Лёши)... У Максима была история, как он рвал когти после выстрела сигнального пистолета. Феерическое описание. Я был в полном восторге! Для восторга была ещё причина окромя художественной её части. Есть у одного малопочитаемого в нынешнее бестолковое время автора описание подобных опытов (переживаний), когда время растягивается, т.е. не только воспринимается иначе, но и замедляется. Признаюсь, до поры до времени относился к нему отчасти как к художественному свисту, пока в декабре 92-го не пережил подобное лично, правда, мне было всего 34, но опаздывать на последнюю электричку не хочется в любом возрасте, а у меня за плечьми уже был богатый запас опозданий. Правда, Лёша не написал, как дело было с багажом (ручной кладью), а у меня через плечо была перекинута сумка больше 10 кг весом. Это пиздец как неудобно. И я, вместо того, чтобы опоздать, успел ещё и покурить на платформе. Когда, сидя в вагоне, посмотрел на часы, долго не мог понять, как такое могло произойти. Теперь понимаю, но мне на это уже насрать.
Вряд ли на этом ресурсе найдутся пиплы, не слышавшие ни разу, что это такое. Для чуть более глубокого ознакомления с темой предлагаю посмотреть ролик известной "паникёрши и нагнетательницы" Галины Царёвой. На Ютубе естественно его нет, нашёл лишь на ТГ-канале. На мой взгляд некоторые факты кажутся надуманными, но большинство буквально бьёт по глазам своей очевидностью. https://t.me/poiskistiny8/5912 Если ссылка не пройдёт здесь, продублирую в комменте.
А теперь, собсна, то, ради чего я это затеял… Личный опыт разделился на две категории, — прямой и косвенный, сейчас поймёте, про что я.
Был знакомый шахматист по фамилии Карпов. Крепкий мастер, серьёзно мы не играли, была любимая тема — консультативные партии. Шахматисты поймут, а остальным необязательно, на сюжет не влияет. Как-то разговорились, и я спросил, — а ты не ассоциировал свою фамилию с Анатолием Карповым? Никогда, говорит, мне и в голову это не приходило. Это был конец 80-х. Но когда спустя 10 лет у нас состоялся похожий диалог, он сказал, что да, всегда, и по-другому быть не могло. Я не стал его разочаровывать, ему и так от меня доставалось.
Второй эпизод со знакомым мареманом, в Ладоге рыбу брал, на сухогрузе по рекам ходил. Однажды рассказал любопытную вещь... Есть, говорит в Ладоге интересная вещь... Тюлени часто крутятся вокруг судов, им всегда есть чем поживиться. И вот если кто засмотрится на купание тюленей, обязательно окажется в воде. Прям, говорит, магия какая-то. А водичка в Ладоге это что-то, плавал, знаю; человека, бывало, вытащить-то вытащили, а спасти не удавалось. Спустя примерно те же 10 лет я вернулся к этому разговору. — А помнишь?.. — Иваныч! Да я никогда такой хуйни тебе сказать не мог! Ты бредишь. Ладно бы человек по пьяни мог чего наговорить, но этот не бухарик, даже по праздникам выпьет малость, и всё.
Третий эпизод был с моими родственниками. Кратенько... В один гостевой приезд угостили вкусным кофе (марка не важна). Я специально записал, чтоб не забыть, и по возможности стараюсь его покупать. Спустя три-четыре года обратил внимание, что у них Нескафе. А почему, спрашиваю, сменили марку? Ничего мы не меняли, ты что-то путаешь. Ну, значит, опять я...
Это были прямые... Косвенные связаны с печатным словом (в ролике эта тема затронута). Впервые столкнулся... Даже и не помню... В начале 80-х был как-то дома у однокурсницы, и увидел на книжной полке словарь Даля. До этого я про него только слышал. Ну и полез туда. Зачем? Искать любимое слово "блядь". Нашёл, почитал, местами поудивлялся. С появлением дома скоростного Интернета решил скачать словарь в домашнее пользование. Ну скачал. Только в репринтной версии (в репринтной!) слово "блядь" отсутствует. (прим. — при написании текста потратил 3 мин. для подтверждения слов). Остался только блуд. Кому интересно, в комментах отвечу на наводящие. В церковно-славянском словаре прот. Гр. Дьяченко это слово сохранилось, можете убедиться сами. Должен заметить, что с точки зрения языка "блуд" более ругательное слово, нежели "блядь". Когда я увидел это несоответствие ожиданий реальности, вспомнил публикацию в прессе по поводу анафемы Льву Толстому (начало 1900-х). В формулировке были в том числе такие слова — "за блядословие против Церкви". (блядословие у нас потом стало словоблудием) Конечно, Инет нам в помощь. Что?.. А ничего, т.е. хуюшки, нет там этих слов. Третий случай ещё вчера был в голове, а утром вылетел. Звиняйте.
Ну и последнее... Вчера наконец-то закончил новую повесть. "Последнее дело Жерново́" В Личной Гостиной публикации начались 19 апреля. Черновые варианты, само собой. Текст редактируется. По запросу вышлю в PDF-формате.
В конце прошлого года быренько сваял небольшую повесть. (кое-кто уже прочёл черновики в моей Гостевой) По сути это параллельный сюжет первой книги романа ("Шуга"). Время действия 1984-85 годы, место действия Москва–Узбекистан–Ленинград. Главки коротенькие, но телефонистам всё же лучше пройти мимо, не тот формат. Чуть не забыл — отдельное спасибо М.А., С.М. и Ч.. Это они сподвигли меня на продолжение сюжета после того, как ознакомились с пилотной главой.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА
-1-
От автобусной остановки до махалля было километра три… Из четверых только я был здесь однажды, да и то мимоходом, так что мой топографический кретинизм вряд ли бы помог. Но опыт работы с картами не пропьёшь, как ни старайся. — Ребята, за поворотом базарчик небольшой, возьмите что-нибудь на перекус. — А ты куда? — Прогуляюсь… Нам ведь собака нужна? — Да иди ты со своими предчувствиями… — Ну, я пошёл.
Несколько дней назад мне приснился сон, — маленький посёлок в предгорьи… собака… медведь… Всё в куче. Но больше всего поразила крыса, после чего я, собственно, и проснулся посреди ночи. Когда мне было семь лет, любимая кошка пропала в битве с полчищем крыс, а после неё остались котята, которым было пара-тройка дней от роду. Выкормить родители их не смогли, и вскоре все они ушли вслед за мамашкой. А я плакал под одеялом по ночам. С тех пор крыс ненавижу… ненавидел. Эта крыса хоть и напугала меня изрядно, но что-то было в ней не так…
— Хозяин, есть кто дома? Я кинул рюкзак у калитки и прислушался. И тут же по ту сторону забора возле моей головы появилась другая, — огромная башка матёрого алабая выше моей. — Ав, — сказала голова низким голосом. Я присел. — …Барс, ко мне! На пороге появился молодой узбек лет двадцати семи. — Извините, обычно днём на цепи, видно, сын с ним играл… Не бойтесь, сейчас не тронет, если агрессию не чувствует… Чем могу помочь? — Водички бы попить… Узбек вдруг напрягся, затем улыбнулся во весь рот. — Тащ старший лейтенант! Не узнаёте?… Это же я, Ёдгоржон… Саид то есть. — Саид!… Ты как здесь оказался! — Так точно! Гвардии сержант Ахунбабаев… Живу я здесь. А вы? — В горы идём с друзьями. Вот, мимо шёл… — Не сразу вас в бороде признал… А что дома не сиделось?… Загара нет, значит, недавно приехали. Вы же из Ленинграда? — Ну да… — Да что ж вы стоите-то!… Барса привяжу только, любит он гостей облизывать… перед едой… Шучу я, шучу… Алмаз! Из-за угла вышел мальчонка лет пяти. — Почему Барс бегает!… Опять? — и добавил несколько слов по-узбекски. Пацан быстро подскочил к алабаю и за ошейник утащил его за угол. Пёс даже не дёрнулся. — Сейчас чаю попьём в тени, поговорим. — Саид, у меня мало времени, друзья ждут… Сын?… Ловко он с кобелём. — Пять лет сыну, скоро ещё один будет… Да что пёс!… У него крыса живёт. Холодок пробежал по спине. Сон в руку? — Алмаз! — и по-узбекски что-то… — Извините, тащ старший лейтенант, он русский плохо ещё понимает. Ничего, у него появился друг, русский мальчик, Дима, скоро заговорит не хуже нас с вами. Алмаз осторожно пересёк двор. На плече у него сидела крупная крыса. Увидев нас, она замерла и внимательно стала меня разглядывать. — Саид, что ей надо? — Это он, Крыс… Чем-то ты понравился… Ничего, что на «ты»? — Нормально, мы почти ровесники. — …Барс передавил крысиное гнездо. А этого почему-то не тронул. Теперь спят в одной будке. «…Точно сон в руку». — Тащ старший лейтенант, а что вам в горах?… Алмаз, иди в дом. — Да так… прогуляться… Пять лет на Тянь-Шане не был, как из армии ушёл. — Неподходящее время ты выбрал, тащ старший лейтенант. — Что так? — По Чаткалу медведь ходит, чужой, пришлый, бабаи говорят. — Тогда я правильно зашёл. Нам нужна собака, туда и обратно, дней на пять-шесть. — Барс не пойдёт. — Да я и не рассчитывал… Любая дворняжка. — Есть тут барбос один без рода–племени, живёт сам по себе, с людьми, бывает, в горы ходит… — Как его найти? — Ну, если не шутишь, тащ старший лейтенант, он сам вас найдёт. — Да ладно! — Во-он там!… не твои друзья, тащ старший лейтенант? — …твою мать… — Я ж говорю, — сам найдёт.
Простите, люди добрые, не со зла я кувыркаюсь, застоялся я... (С)
Некоторые диалоги в сети можно целиком вставлять в книгу
— Есть хочу. Вот думаю, перебьюсь или картошечки пожарить. В принципе... голод я перебивать научился. Надо либо работать, либо бухать. Работать не хочется. — Тогда жарь. — А бухнуть? — Я принесу. — Когда это ещё будет... — Учись терпеть. — Вот и терплю. Не ем.
По следу похожестей. (см. историю Камерера https://www.anekdot.ru/id/1372307/#c2368505) Не смешно и не грустно, мне показалось удивительно.
1. В 88-м по своим маклям познакомился с одним пассажиром. Нехороший был человек, но деваться было некуда, пришлось общаться. Внешностью был чуть благообразней большой чёрной крысы, в очках и в усах. Звался сей персонаж Юрием Михайловичем. Я бы не вспомнил это имя никогда, если бы спустя 6 лет не встретился с доктором (тот ещё маклак был). Один в один Юрий Михайлович. Я даже засомневался сначала, но первый точно доктором не был. И звали этого доктора — Юрий Михайлович.
2. С начала 80-х много общался с музыкальными мастерами, — гитары, бабалайки и прочие баяны (завод "Аккорд" в Ленинграде—Петербурге). Работал там один настройщик роялей Толя П.. Иногда побухивал в нашей компании. Потом долго его не видел, и вот в 2002 г. встречаю Толю на улице. — Здорово, Толя. — Здравствуйте. Мы знакомы? — Толь, ты не охуел? Это же я! Ну в Аккорде!... — А что это такое? Я понял, что сам охуел, извинился и отвалил в сторону.
В 2003 у молодого приятеля родился сын, и я решил заскочить в Аккорд, поздравить, так сказать, с первенцем. Ну и попутно спросил, — а Толя ещё работает? Работает, куда он до пенсии денется. Я спустился на два этажа, Толю мне быстро высвистали, встречаемся. Я ему, — Толя, что за дела? Он глаза вытаращил... Ты чего, мол?... Не помню такого, да и нечего мне на Обуховке твоей делать, на Юго-Западе живу. И тут я обратил внимание на его фиксы. Оп-паньки!... А у того "Толика" были ровные белые зубы.
Можно свалить на плохую память, был бухой. Но!... 1. У меня уникальная память на лица, это знают все мои знакомые и жёны. Плюс, конечно, профдеформация, много работал с доками и личными делами. 2. Не бухал, только собирались с приятелем на бутылочку на берегу Невы.
Ну и напоследок... Однажды на Московском вокзале пнул в башмак дремавшего на скамейке мужика. (1987 год, кажется). — Вставай, Пашка, чего расселся тут. Поднимается двухстворчатый шкаф... И тут я понял, что сейчас меня будут пиздить. — Да вы заебали уже! Поспать мне дадут сегодня?... Бить не стал, отпустил просто так. Всё-таки есть на свете добрые и отзывчивые люди.
Эпиграф — Алло!... Дмитрий Алексеевич?... «Красную строку» хочу.
Преамбула (предупреждаю, — буков будет много) Мемуаристика без художественного свиста — не моё. Но я попытаюсь. В общем, так… Это было почти 40 лет назад…
В нашем коллективе выделялся костяк из трёх негодяев, младшему было 27, Владимиру Николаевичу 30, Валерию Алексеевичу 36. Володя и Валера уже «на казённых хлебах», так что скрывать имена не имеет смысла. В свободное время, чаще всего в конце рабочего дня собирались в отделе, там и происходило самое интересное. Включали ТВ, ставили чайник, на длинном столе нарды, — за нардами хозяйничали мы с Николаичем. Иногда кто-то присоединялся, после жёсткого разгрома либо валил домой, либо оставался в роли зрителя. Как ни странно, но пьянок не было. Совсем. Алексеич с семьёй жил в своей квартире, мы с Николаичем — в служебном, он на первом этаже, я на седьмом. Отношения у нас были приятельские, как старший он присматривал за мной, помогал в работе иногда. Но если что, мог доской прямо во время игры по башке настучать. На следующий день шёл извиняться. Что поделать… Вырос в Грозном. Зимой у Николаича была одна тема — всё свободное от работы время зимняя рыбалка на Ладоге. Ебнутый. Больше добавить нечего.
Фабула 1 Совсем кратенько. Как-то сижу в отделе после трудов праведных, играть не с кем, собрался домой. Вдруг на пороге появляется Вовчик. Одет в своё рыбацкое… Как это говно назвать, даже и не знаю. Ну в чём рыбаки обычно шастают!... И поддатый. — Иваныч, я хочу вмазать. — Ну, вперёд. — Я с тобой хочу. — Блять, Вова, ты уже вмазал. Без меня. — Я ещё хочу… Давай-давай, собирайся быстро, пока кабак не закрылся.
Ну хуле делать… слаб человек. Бегом до кабака, в зал с таким чучелом не пустят, мы в буфет. — …Мальчики, а я буфет уже закрыла. Время десять. — Рая, ну хоть вина бутылочку. — Володя, иди в жопу. — Рай, а что там за коробки в углу? — Да пиво чешкое… «Радкост». — Зае… Очень хорошо… Иваныч, сколько брать, по три? — Вова, хватит по две, ты уже датый. — Гарь, ну давай по три, угощаю же! — Ну хорошо, по три так по три… — Рая, нам восемь бутылок. — Вова, ты не охуел с такой арифметикой?... Трижды два будет шесть. — Не пизди…
Припёрлись к нему домой, пивка попили… Просыпаюсь у себя дома… Как домой попал — не помню. Спустился к Вовану… Оказывается, мы восьмую бутылку только открыли, так и стояла на подоконнике. Что за пиво такое делали чехи, — ничего подобного потом в жизни пить не довелось. А я бы повторил.
Фабула 2 Алексеич был интересным рассказчиком. И пожил подольше, и помотало побольше. Да и вообще язык был подвешен что надо, ещё и жена была режом в театре, — та ещё семейка. Потом уже выяснилось, что к своим правдивым байкам он всегда добавлял немного свиста, «для красоты изложения». Иногда свистело так, что ухи закладывало. Но мы-то не знали! Инета не было, попробуй первоисточник отыщи!... Помнится, как-то работал с газетами в Публичке, так за месяц чуть умом не тронулся. Но к делу…
И толкает Валера такую тему… В начале восьмидесятых… то ли в «Труде», то ли в «Комсомолке»… была большая статья. В общем один мужик поздно вечером возвращался домой, и чуть-чуть не успел на метро, на Московском возале. Там, где железная решётка. Тепло, белые ночи. Может, далеко было добираться, а на тачку не хватало, может ещё что, — решил у решётки дождаться открытия. Покрутился, покрутился, — вдруг видит в углу «дипломат». Помните, были первые советские?... Чемодан стоит, а хозяина нету. Ну, думает, здорово! В компании веселей будет. Наверно хозяин за сигаретами отлучился. Ходит, значит, ходит, а хозяина всё нет. Прошёл час — никого. Мужик стал приглядываться к чемодану. Слегка побитый, замки перехвачены синей изолентой. Дай, думает, посмотрю. Открывает, а он доверху забит банковскими упаковками. Мужик чемодан в зубы и ходу до следующей станции. Утром появился дома, наврал жене с три короба, бабосики втихаря пересчитал… Два лимона!… И началась у мужика райская жизнь. Жене плёл, что попало: то премию дали, то зарплату повысили… Та, естественно, вся из себя довольная… А на работе у него на примете была одна бабёнка. Он давно на неё глаз положил, да не знал, как подъехать. Помните «Итальянцев в России»? — «Андрюша, хочешь заработать миллион?...»
— …Подходит, значит, он к ней, и говорит, — хочу, мол, тебя купить. Та ему, — я дорого стою. Сколько, спрашивает?… Ну, бабец решила, — борзеть так по полной. Пятьдесят тысяч!… Нет проблем. Вынимает из кармана пятьдесят штук, — держи… Ну, и понятно сразу — я твоя!… А у неё была лепшая подружка, а у той муж в уголовке, майор. А в это время!… По всему Питеру — грузинская мафия на перепродаже машин ищет пропавшие деньги. Как их клоуны потеряли!… И милиция в курсе. Вопрос — кто найдёт первым… Молодца сразу приняли, — что да как. Тот запираться не стал, выложил всё без утайки, как было. Хотели статью пришить, да вовремя одумались. Ну, пришёл бы он с этим чемоданом. И кто бы ему поверил?… Ещё и почки бы отбили для профилактики.
В общем, послушали мы, поохоли, поржали, разошлись до следующего раза. На следующий день сидим с Вовой за нардами, папиросы, чай… — Николаич, не верю я, что в дипломат поместились два миллиона. Чё-та пиздит Глаголев. — А давай проверим! — Как! Я последний стольник вчера разменял, а там два ляма. — Иваныч, ты дурак? Щаз всё сделаем. Взял свой кожаный дипломат, вытряхнул барахло, нашёл линейку, стал прикидывать размер упаковки, ну и так далее… Долго народ развлекал… Арифметикой занялся! Вычислял габариты, объём. Всё по науке… Пока Валера не пришёл. — А чего это вы тут делаете? — Да, проверяю, — говорит, — могут ли в «дипломате» два лимона поместиться. — Ну, проверяй, проверяй. Тебя Гарик заставил?... — А что?… — А мы уже проверяли.
Блять, как я бежал… Говорят, из-под башмаков даже искры летели и жареным запахло. Насчёт жареного не знаю, но я чуть не обосрался. Он отдел чуть по кирпичам не разнёс.
Нам известно, насколько ограничены мы в средствах оформления текстов. В Основных, например, даже хуже, чем в Гостевой. Отчасти это одна из причин, по которой я даже и не думал размещать что-то серьёзное на этом ресурсе. Но "что-то пошло не так". В любом случае, постарайтесь меньше глумиться, это не только мой труд, который мне стоил крови, но и жизнь, которая которая кому-то стоила жизни. Ну и классика, куда от неё — "не стреляйте в пианиста…"
Бестолковое время суток
Роман Книга первая. Шуга
Алексу и Кэти, с благодарностью Часть I
Всё в мире что-нибудь значит.
+38 в тени
— Баха, что за дрянь тут! — Лапы убрал! Сейчас разгребу. — Антон, это все вещи? — Не на Луну собрался. — Ладно, недостающее сообразим… Ну всё, садись, погнали.
— Как долетел? — Хорошо. Почти. — Что значит?… — У нас пошёл снег, я лёгонько оделся. Околел как собака. — Отогреешься. — Отогрелся. Сорок есть? — Будет больше. — Хорошо-то как… — Скучал по Ташкенту? — Есть маленько. — Почему один? — Я, говорит, твоими азиями сыта по горло. Даже провожать не поехала. — Как была дурой, — так и осталась… Извини. — Всё в допуске. Привык… Куда едем? — В Чирчик. — Далеко? — Минут сорок не спеша. — Водоём есть? — Ну, не водоём. Речка. — Искупаться бы… — Не горячись. Вода очень холодная. Купаться поедем на Бургулюк. У меня там дача. — Баха это Бахрат? — Бахрам… Баха, за Дамиром заедем? — Он дома? — Ты с ним работаешь, — тебе видней. — Обойдётся. Вечером появится сам. — Как скажешь… Дамира помнишь? — Смутно. — Вторая рота. — Я говорю, — смутно. — Он тебя помнит… Это что такое! — Нитроглицерин. — Давно?… — Года три. — Не надо было уходить. — А сам? — Что сам? — Тоже ушёл. — Тоха, мне сколько лет! Училище, плюс боевые. Всё, долг Родине отдал. — А Дамир? — Он в армию из-за меня пошёл. И на гражданку тоже. — Долго за тобой ходить будет? — Уже не ходит. В октябре дочка родилась. — Ты женился? — Так неплохо. Девок немеряно, только успевай. — …Оторвут тебе голову, Амир. — Пусть попробуют. А ты не встревай, лучше на дорогу смотри… Как у тебя с Настей? — Хреново. — Не развелись ещё? — К этому идёт. — Сколько сынам? — Коле восемь, Петьке скоро шесть. — Счастливый папаша. — Не очень. — Мамино воспитание? — Недовоспитание. — Понятно… Баха, притормози, куплю сигарет … Антон, куришь? — Трубку. — Ну ты силён! Может и мне трубочку прикупить… — А есть где? — Надо поискать. «Народные промыслы» знаешь? — Кстати про «Народные промыслы». Я шурину обещал пчак привезти. — Организуем… Одна минута…
— Хорошо устроился… Кондиционер… — Не то что вы в своём Ленинграде. — На Питер бочку не кати! — Шучу я, шучу… Ну всё, добрались… Баха, во сколько ждать? — Может, дадим человеку отдохнуть с дороги? — Обойдётся. Я ещё на танцы потащу. — Начинается… дурак старый. — Ну ты-то у нас дурак молодой. С нами пойдёшь? — Разводиться пока не собираюсь… Часа через четыре приедем с женой. — Тогда не прощаемся. — Хоп майли. — Хоп…
— Выпить хочешь? — Сухого. Или кефира. — Пойдём на кухню, посидим на теневой… Сейчас фрукты сполосну. — Амир, не надо из холодильника. — Ты сказал, майор… Как добрался? — Ты о чём?… — Ладно, перейдём к делу. — Твои друзья в курсе? — Без них никуда. Ну, и брат, само собой. Дамир тебе понравится. Толковый мужик. Правда не разговаривали полгода. Ну, знаешь, — два взрослых татарина под одной крышей… — Отец развести не мог? — Батя умер в восьмидесятом. — Я не знал… Соболезную. — Ну, за встречу!… То есть за женщин. — Правильно Бахрам сказал. — Да что ты старого узбека слушаешь! Много понимает. — Баха старый?… — Ну… сороковник. А чего удивляешься? У него жена вообще как девочка выглядит, а уже трое сыновей! — Здоров, нечего сказать. — А то!… Ты бы видел, как любят друг друга… Аж завидки берут. — Женись. — Где такую найти… Кругом… а-а, не хочу об этом… Наливай. — Так что там про танцы? — Интересно стало? Баху не слушай. Что он может понимать! Только мы, татары, понимаем, ну и русские немного. — Да брось ты, все мы разные. — Про себя что ли? Да какой ты русский! Посмотри в зеркало. — Сменим тему. — А не хочу. Кстати, я тут слушок пустил, что ко мне из Ленинграда приезжает сослуживец. Старые фото показывал. — С какой целью! — Вдвоём гулять веселее. — Нам будет до веселья? — Было бы желание… Есть тут одна евреечка, Соня, у неё аж слюнки текли. — Еврейки не было… — Нормально. Губы раскатай посильней, — за еврея сойдёшь. — Не сойду. — Ладно, потом разберёмся. — Когда выдвигаемся? — Вечера прохладные, без куртки или свитера нечего и выползать. Май холодный был, дождливый. Зато урожаи будут хорошие… Числа пятнадцатого-двадцатого, наверно. Как ночью станет до тридцати — самое время. — Видно судьба с твоей Соней знакомиться. — Имей в виду, — девка с норовом, грубить нельзя. — Амир… — Это к слову… Интеллигенция питерская… Сейчас карты принесу.
— …Ничего себе… Откуда? — При связях можно достать всё. — Здорово… Ты посмотри, даже тропы!… — Это ещё ничего. Тебе повезло, что мы с Бобом и Бахой по тем местам ходили. Но карта не помешает. — Кто это Боб? — Ким, кореец. Робертом зовут. — …А это что такое? — Не знаю. На армейских там вообще ничего не отмечено. — Кажется, нам туда. — Ох, опять приключений с тобой искать… Туда — значит туда… Как тебе вообще в голову такой бред мог прийти! — Не знаю. Стукнуло что-то. Начинал с семейных фотографий. Потом… В год смерти бабушки мы с мамой часто бывали у неё дома. Она знала, что скоро умрёт. Ну, мама отсутствием любопытства не страдает. И пока я по двору носился да голубей гонял, они говорили и говорили. Бабушка… рассказывала про свою жизнь, про отца, про его отчима… Старым евреем его… — Зачем замуж выходила! — Дед погиб в финскую, а Исаак вернулся — боевой офицер, на груди бронежилет из орденов да медалей. Красив был, говорят. — Исаак? — Ну да. — А твой отец?… — Ефимович. — Может Хаимович? — Нет, он из обрусевших немцев. — Понятно… Женихов недобор. Особенно для вдов. — Правильно понимаешь… Подробности опущу, а схема такая… Отец родился в двадцать седьмом, значит, бабушке было девятнадцать. Так? — Тебе видней. — Так… Однажды она проговорилась, что Жорка, то есть мой отец, был у неё пятым ребёнком, — первые четверо — кто умер во младенчестве, кто родился мёртвым. — Чего-то не срастается. — Мама то же самое сказала. А потом они как-то и не вспоминали… В день рождения отца она умерла… Да, ещё! Про день рождения! Тут вообще непонятки. В паспорте у него стоит двадцать пятое октября. Ну, в метрики тогда часто ставили дату регистрации, особо не задумывались. Ладно, поехали дальше… Бабушка говорила, что родила Жорку в августе… Следишь? — Наливаю. — И говорила, что тогда цвела гречиха. — А когда она цветёт? — Не знаю, ни разу не видел. Но точно не в августе. Короче, — нехорошо так говорить об умерших предках, но бабка завралась. Точнее, — правду говорить не хотела, а запоминать свои выдумки уже не было сил… А дальше пошло–поехало. Фотоальбом, батины сослуживцы… Я даже доктора нашёл, который отправлял отца на инвалидность. — А про Китай? — Я уже сомневаюсь, что он там служил. Пошёл в армию перед самым окончанием Отечественной, на японском фронте не был. Потом остался на сверхсрочку… Матери так говорил. Однако хорошо знает… знал Среднюю Азию. В основном Тянь–Шань. Но и на Памире бывал. Это теперь могу сказать точно. — Вот и ты по стопам отца. — В позапрошлом году я восстановился в училище и во время абитуры познакомился с одним профессором. Показал свои работы, он заинтересовался и предложил работу. Нужно было сваять бюст одного партийного деятеля, безвременно, так сказать… Деньги хорошие, и я, не раздумывая, рванул на псковщину. — Антон, подремать не желаешь? — Нет, завалюсь часов в десять, чтоб новый режим установить быстрей. — Да кто ж тебе, болезный, даст! Гости приедут. — Досиживать будете без меня, лягу вовремя. И встану тоже. Кто рано встаёт, тому Бог даёт. — Ты ж в Него не веришь! — А вдруг Он есть? Уж лучше верить на всякий случай. — А как быть со службой? Сколько на твоих руках… — Он меня простит. Потому что на руках есть, а совесть чистая. — Ладно, человек с чистой совестью, что там во Пскове? — В Порхове. Есть такой старинный город. Вода там, правда, препоганая, но привыкнуть можно… Познакомился с местным жителем, а он за мной ходит как привязанный. Я ему, — ты чего, мол! И рассказал он, как в тридцатом цыгане украли его младшего брата. Так я очень на него похож. Вот, собственно, и всё на эту тему. — И отец твой продолжал мутить свою биографию дальше. — Вот именно… Потом я вышел на полувоенную часть под названием «Экспедиция». — Думаешь, — отыщем следы там? — Надеюсь. — Слабо верится. В Питере ведь ничего не смог узнать… — Помнишь, я рассказывал про милиционера, который служил с отцом, и помог мне уйти в армию? — Что-то припоминаю. Давно было. — Они служили с пятьдесят первого до шестидесятого года, вместе ушли в милицию. — Как это?… служили в армии? Ты говорил, что отец демобилизовался!… — Ну подумай сам, — где они могли служить после дембеля до милиции! — Страшновато вслух произносить. — Вот так, брат… Ещё помню, отец часто ездил в командировки, и надолго. Даже в Ленинграде не всегда ночевал дома. Я вообще не понимаю, как они с матерью меня родить успели. — На сегодня с меня хватит. Давай сходим на базар, надо мясо купить для плова, вина домашнего. — У тебя холодильник забит! — Это для утоления жажды. А там одна апашка такой наливает мускат! Пальчики оближешь. Собирайся. Заодно и Сонечку покажу. Говорю тебе, — не пожалеешь.
И опять я про эффект, мать его за ногу, Манделы. Звук эл. гитары я обрабатываю с помощью популярной некогда программы Гитар Риг, версия 5.2.2 (это критично). Давно вышла 6 версия, и седьмая уже вовсю жужжит, но я вот уже 7 с лишним лет лабаю на пятёре. По звуку она уступает молодняку, но там есть приятная фишка — контроллеры, которые позволяют в режиме реального времени оперировать компонентами. Почему потом их убрали — тайна сия великая есть. У одного из компонентов есть опция "микрофон в разных позициях по отношению к динамику". Одно время я использовал эту опцию в контроллере, но лапки шаловливаи лезут куда попало, и года 4 я её не настраивал. 3,5 года назад поменял ПК на более современный (с лагом в 1 поколение от последних), Винда уже другая. Но не суть. Решил тут надысь вернуться к забытой опции (как всегда — новые идеи, будь оне неладны), влезаю в настройки контроллеров — а там нихера. Т.е. нихуя. Зато вместо этих трёх позиций появились три другие — "высокие" (грубо, по-английски Air), "бас" (просто пиздец какое говно) и требл, который больше тянет на траблы. К сожалению, никто из знакомых мне музыкантов, игравших когда-то на ГР, контроллеры не применял, поэтому ни подтвердить мои слова, ни опровергнуть не может. Но пальцем у виска покрутят точно. P.S. В одной из историй писал про не узнанную мной докторицу. В последнее посещение пол-ки не удержался и спросил напрямую. Всё оказалось просто, — до родов были мелированные волосы, укладка по моде и — главное — контактные линзы. Даже обидно стало за мою доморощенную и лелеемую мной конспирологию.
Решил посетить УИК. Просто так, от нечего делать. Перед входом включил камеру, — обещали режим "намордник-перчатки", поэтому приготовился к цирку с конями. Хотя готовился заранее, — со статьями Конституции, Постановлениями Правительства РФ, даже справка из поликлиники была (учтён опыт поездок в метро).
На входе миниатюрная милашка с волосами цвета "сажа" в полицейской форме. Полицайка предложила снять камеру. Снял. "Пи-ип..." Вытащить всё металлическое из карманов. Вынул ключи. "Пи-ип..."Выгреб мелочь из ветровки... "Пи-ип..." Твою мать... уже не смешно. — Ремень тоже снять? — Идите. Всё, первый уровень квеста пройден.
Поднялся на этаж. Коридор расчерчен сплошной линией с указанием направления движения, в смысле туда и обратно. Ладно, хрен с вами, хоть стороны не перепутали. Но народ ломится по встречке. Ну реально на лишение прав нарываются.
Захожу в большое помещение, — это школа, прямое назначение зала мне неизвестно. У двери сидит пацанчик лет 25-ти в форме, род "войск" не определён, этого можно сразу выпилить из сферы активности. За спиной метров в пяти бодрый полицай листает журнал с порнушкой (я так думаю), и происходящее дальше вытянутой руки ему до звезды. Красавчик! — Оденьте маску. Неожиданно. Во-первых, малой проявил бдительность, а во-вторых, маски не продают на входе, как ранее было обещано, "по доступной цене", а предлагают бесплатно. Мелочь, а приятно, тем более, что каждый намордник упакован в отдельный пакетик. Я не стал марамойничать. — Не хочу. Он кивнул и перестал обращать на меня внимание. Полицай же и плечиком не повёл. Точно там порнушка у него была. Второй уровень квеста за спиной.
Огромный зал, с десяток столов с тётками. Хотя нет, один мужик был. Во, думаю, не дай Бог так оголодать... Повертел башкой по сторонам. — Мне бы... — Вам чего? Странный вопрос, однако, тут, кажется, не казино и не шаверма. — Бюллетень бы мне. — А вам сколько? Прикольненько, с таким подходом к моим габаритам скоро в транспорте двойную оплату станут вымогать. — Одного хватит. Вот суки! Никто даже не улыбнулся. Стойкие солдатки, я даже зауважал. Махнули рукой в сторону центра, дали портянку, поставил птичку прямо у всех на виду, кинул в урну и ушёл. Всё как всегда, т.е. ничего интересного так и не произошло. А я наделся.
Я помню, всё было как будто сейчас… У иконы свеча — в отражении факел.
Осень
— Сонюшко, милая, здравствуй! — Здравствуй, муж мой! — Извини, что долго не писал, — первая неделя была просто сумасшедшая. — Не извиняйся, родной. Чем ты был занят? — Два дня меня расспрашивала мама. Начала издалека-далёка. — Ты прилетел издалека. В самолёте не тошнило?… нога не болела? — Всё было чудесно. Четыре часа проспал как младенец. — Бахрам развёз нас по домам… Сначала ребята просили составить им компанию, — за твой отъезд. Но я отказалась, решила побыть одной. Сидела, и смотрела на часы. Считала каждую минуточку, которая приближает тебя к дому. — Меня встретили Виталик и мама. Он отвёз нас домой, и мы до полудня с ними проговорили. — Тоша, так нельзя! Во сколько вы приехали? — В три часа ночи мы уже сели пить чай из пиалушек, которые ты подарила. Мама немножко поплакала. Виталик порывался лететь в Ташкент, чтобы познакомиться с Амиром и Робертом. — Я думала, что только азиаты ненормальные. Оказывается северяне такие же. — Мы разные. И одинаковые тоже. Я понял это в мой последний приезд. Когда познакомился с Бахой (обними от меня всю семью), с Керимом–акой. Когда встретил тебя. — Встретил и сбежал, как подлый трус. Прости, я так пошутила для поднятия тонуса. — Я понимаю тебя. Иногда для тонуса я такие вытворяю вещи — сам диву даюсь! — Надеюсь, ничего плохого? — При случае как-нибудь напишу. Посмеёшься надо мной. — Представляю, как ты развлекаешься. — Сонюшко, это не развлечения! Ты изменила всю мою жизнь. — Что в мужчине можно изменить! — Очень много. Ты помогла мне увидеть самого себя. — Разве я зеркало? — Самое прекрасное зеркало в мире! — Когда я впервые посмотрела в твои глаза, — я увидела в них своё отражение. И сердце подступило к самой гортани, лишив меня дара речи. — Жаль, что не сразу это понял… Прости дорогая, мне пора. Выберу время — напишу ещё. — Спасибо, родной. Пусть твои письма будут короткими, как школьные записки. Но самый любимый звук для меня теперь — это стук почтальона в дверь. Знаешь, мне письма приносят прямо в квартиру. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, муж мой! — Доброе утро, солнышко! — Вчера у меня был праздник. — Мне повезло меньше, — будни не располагают к веселью. А что ты праздновала? — Приезжала Лейла с дочкой. Муж привёз не только их, но и мою маму. — Как это возможно! — Прости, Тошик, я не успела тебе сказать. Наши мамы были знакомы много лет. Они жили по соседству, в Андижане. А с Лейлой мы учились в одной школе. — Вот откуда ты хорошо знаешь сестричек! — А ещё приезжали Керим–ака и Герда. Мы смеялись и веселились до упаду. — Как себя чувствует маленькая Любанька? — Ты помнишь, как её зовут? Какой ты у меня внимательный! Люба такая хохотушка! — Чем вы ещё занимались? — Мама и Лейла расспрашивали про тебя, перебивая друг друга. А ведь они совсем тебя не знают. Только Керим–ака тихо посмеивался в усы. Наверно он знает что-то такое, чего не знаю я. — Может быть и так. А какая она, Лейла? — А какой он, Антон, — спросила меня Лейла. Что вас связывает? — Конечно ничего! Но если ты так их любишь, — почему бы не посмотреть на них твоими глазами! — Лейла красивая. — И это всё, что ты можешь про неё сказать! — Разве мужчин интересует что-то ещё? — Не обижай мужчин. Некоторые находят своих женщин за четыре тысячи километров от своего дома. — Прости, родной. Я не имела в виду тебя. — Конечно, прощаю! Иначе кто меня тогда простит. — Она действительно красивая. Но не такой красотой как у Герды. В ней есть что-то особенное. Может потому, что она мама. А может то, что в вас есть что-то неуловимо общее. Иногда мне кажется, что поэтому я тебя и выбрала. И когда я смотрю на неё, то вспоминаю тебя. Как будто ты близко–близко, рядом, на расстоянии вытянутой руки. — Хорошо, что у тебя есть такая подруга. Буду рад познакомиться с ней и её семьёй. — Бобик напечатал фотографии, которые вы делали. И теперь вся квартира украшена твоими глазами. Поначалу всем казалось, что я схожу с ума. Откуда же им знать, что я уже сошла. Мой ум — теперь это твой ум, любимый мой. — Моё сердце — теперь твоё сердце, любовь моя. Твой Тошик (мама улыбается, — так меня никто ещё не называл)
— Здравствуй, ласточка моя черноглазая! — Здравствуй, сокол мой ненаглядный. Я не глупо сказала? — Даже если глупо, — я этого не заметил. — Невнимательный какой… Что ты кушаешь, дорогой? — Научил маму готовить плов. Правда она баранину не ест. Но это не беда. — Тебе нравится, как она готовит? — Нравится. Но плов лучше тебя никто готовить не умеет. — Герда учится в институте. Ой, прости, я ведь не писала, что она студентка. Уже второкурсница. — А где она живёт? — У дальних родственников. — Это хорошо. Что ещё нового? — Амир зачастил в Ташкент. Зная твоего друга, могу подумать только одно, — он решил наконец-то остепениться и найти своё семейное счастье. — Это было бы здорово! Хотя трудно представить его мужем, а тем более отцом. — Мне тоже трудно, и немного весело. Он стал таким неуклюжим, — то отвечает невпопад, то глупо улыбается. — Тогда он точно влюбился. — Я тоже так подумала. Сейчас у меня появилась задача, — хочу посмотреть на его подругу. — Спроси у Бахрама или у Роберта. — Бахрам на вопросы не отвечает, а хитрый кореец говорит, — мол, помолись, и всё пройдёт. И это называются друзья! — Придётся потерпеть до поры до времени. Не сможет же он скрывать свою любушку до самой свадьбы! — Приезжал Керим–ака. Привёз тебе в подарок Коран. Сказал, что в Ленинграде такой не купишь, а тебе может пригодиться. Я не стала возражать, зная твоё отношение к религии и вере. На следующей неделе я вышлю его бандеролью. — Спасибо. Конечно, нельзя в одночасье стать верующим человеком. Особенно если тридцать один год прожил вне церкви, какой бы она ни была. Я обязательно почитаю. — Я тоже приготовила кое-что для тебя. Но пересылать пока не хочу. Лучше отдам при нашей встрече. Или подарю в день свадьбы. — Я не стал любопытствовать, но попросил об этом маму. Ещё она спрашивает, — есть ли у вас или в Ташкенте возможность приобрести православную литературу. В Ленинграде это серьёзная проблема. Я не вдавался в подробности. Вопрос пока стоит только так. — Ну вот, не успела поделиться, как уже придётся раскрыть семейную тайну. Тошик, я купила Новый Завет и учебник по церковно–славянскому языку. Помня твою любовь к литературе и интерес к языкам, думаю, что ты сможешь правильно меня понять. — Радость моя, от тебя принять смогу всё, что угодно! А такой подарок тем более. Пожалуйста, вышли книги при удобном случае. — С радостью это сделаю. — Мама отбирает у меня авторучку. Хочет передать тебе привет и материнское благословение. — Тошенька, обними её и поцелуй от меня. И тебя обнимаю, мой свет, и целую. Твоя Соня.
— Тошенька, родненький, прости, что долго не отвечала на твои письма. Надеюсь, ты не очень волновался. Я просто не могла. — Что случилось, Сонюшко? — У нас горе. Умерла женщина, которая приходила помогать Амиру в доме. Она была очень старенькая. Однажды заснула и не проснулась. — Жаль, очень жаль. Я хорошо её помню. — К тому же она оказалась совсем–совсем одинокой. Ни детей, ни родственников. Амир организовал похороны по мусульманскому обычаю. К моему удивлению на кладбище было много народа. — Плохо, когда проводить в последний путь не находится никого из родных. Но ей, надеюсь, было уже всё равно. — В свободное время я помогаю одиноким старикам. Меня очень хорошо привечают. Оказывается, — тебя знают здесь и вспоминают добрым словом. Когда ты успел так прославиться? — Для меня это такая же загадка, как и для тебя. — А ещё говорят, что Керим–ака твой друг. Вот это вообще выше моего разумения! Ты был в его доме всего несколько часов. Да и то в полусонном состоянии. — Спроси у него сама. Возможно, он чего-то не договаривает. — Тошенька, я могу тебе похвастаться? — Ну как я запрещу моей малышке эту слабость! Конечно, солнышко! — До твоего приезда мне не давали прохода разные прохвосты. А сейчас они обходят меня стороной, завидев только лишь издалека. И женщины кланяются при встрече. Некоторые стараются сделать это первыми. Иногда становится стыдно, особенно если это пожилая женщина. — Радость моя, любовь и уважение не имеют возраста. — Ты плохо знаешь азиатские обычаи, Тоша. — Ты права, тут мне возразить нечем. Но между нами восемь лет разницы. Разве ты её ощущаешь? — Тошик, о чём ты! Ты для меня самый молодой, самый красивый, самый умный, самый талантливый! — Как прекрасно быть самым-самым! И всё благодаря тебе, любовь моя. Обнимаю и целую крепко-крепко. Твой Антон.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 4
— …Вышел. Прими…Ну как?… проникся?… Твоё мнение. — Скорей всего да. Но на сто процентов уверенным быть нельзя. — Я тоже так думаю… Слушай меня внимательно… Даю своего человечка. — Юр… — Дослушай!… Ставроцкий с ним уже работал, так что лишнего не подумает. Ещё двоих отправишь от себя. — Есть парочка, братья Зайцевы. Герман вербанул их ещё в армии, в разведке. Толковые офицеры, правда, опыта мало. Ну и маленькая проблема… Они в Ленинграде. — Решим… Чья идея? — Ставроцкого. — Хитёр твой протеже… С отцом его давно знаком? — С Новосибирска. — Понятно… — …Юрь Василич, сколько лет ты подбирался? — Да, считай, с семьдесят четвёртого… Пятого. — Выходит, на горбу гражданских въезжать будем… — Пал Петрович, зачем ты так… никто никуда въезжать не будет. Понял?… Майор правильно сказал. Прийти, посмотреть, всё запомнить и ходу, ходу, ходу. Нас там быть не должно. И нас там не будет. — А что, если… — А если что, Паша, полетят головы. Как ты думаешь, я должен о своей голове заботиться? — То есть, хочешь сказать… — Да, Паша. Так что, случись что не плану, пути назад будут отрезаны, Паша. Но Ставроцкий не должен об этом знать. — Жаль… — Сделаем так… Ты в него веришь? — Да. — Ну вот и верь, как я в тебя, Паша. О плохом пока даже думать не будем… Генерал снял трубку телефона. — Князева ко мне, срочно… Капитан Князев, тридцать два года, женат, дочка. Личное дело потом, пока глянь опытным взором. — Тащ генерал, доверяю, нечего смотреть. — Как скажешь… У него полномочия на принятие решений. При необходимости возглавит группу. По Зайцевым решу вопрос прямо… минут через тридцать. Думаю, завтра утром уже будут на докладе. Ну, с Богом, товарищ… па-алковник.
-5-
— …Да не помнит уже, столько лет прошло. Имя только осталось, Фридрих, Фриц. Спокойный, говорит, рассудительный такой, русский, говорит, учить начал. — Все они рассудительные… — Да не… деревня в стороне, а эти вроде постоя себе организовали. — С какой целью? — Партизан ловили. — Рассудительно. — Да какие там партизаны… Как немцы пришли, партизаны… тьфу ты… уголовники эти воспряли. Думали, новая власть на свободу выпустит, вроде как пострадавшие от Советов. Только хрен им вышел… Немцы посмотрели дела и оставили на месте, досиживать… Это потом уж они в побег ушли да партизанами себя назначили. А как были бандитами, так ими и остались. Вот фрицы за ними по лесам и бегали. — Ну и как у них получалось? — Сначала не очень… Пока деревенские однажды не послали этих партизан… на хутор бабочек ловить… когда те припёрлись опять харчи требовать. Ну, в отместку деревню и подпалили. Полдеревни выгорело… — Во твари… — Фрицы на это дело посмотрели, да и устроили мощную облаву. Так Славкин отец и пропал окончательно… А деревню фрицы потом заново отстроили, с помощью местных, конечно. — Чудно, однако, мир устроен… — …Славка однажды кобеля в будке доской заколотил, соломой обложил да поджёг, сучонок… Мать бегает, ничего сделать не может, тут на счастье Фриц нарисовался, кобеля спас… Потом снял ремень, Славку поперёк разложил и давай охаживать. А тёща стояла на крыльце и приговаривала, — наподдай ему, наподдай ему… Я аж приподнялся… — Что, правда что ли? — Как на духу, Ставр! Если тёща не врала. А врать она не любит… Хотя, если честно, иной раз и соврать бы могла, дура старая… — Чем закончилось? — Да чем-чем… Как у нас у мужиков иногда бывает… Сел Фриц на крыльце, руки трясутся, сигарету прикурить не может, а потом заплакал. Никогда, говорит, на ребёнка руку не поднимал… Со слов матери, конечно, тёщи то есть. — А ты Наташку свою? — Да не, пока не за что было… Вот осенью в школу пойдёт… — Лупить будешь? — Ну почему сразу лупить… Наказывать. — За что! — Как за что, боярин! А то мы в школе не учились! Будет за что, даже не сомневаюсь. — …А дальше?… — Немцы ушли, наши пришли… узнали, что немцы на постое жили, деревню сожгли и пошли дальше на запад. Кто-то стал отстраиваться, а тёща с сыном подалась в Брянск… Потом узнала, что пленных немцев будут проводить по Москве, бросила всё и с ребёнком рванула в столицу. Не знаю, говорит, на что рассчитывала, была уверена, что Фриц в плену… Никого там, конечно, не нашла. А Фриц действительно попал в плен, говорил, что сам сдался. — Как говорил!… ты его видел? — Ставр, ты чего!… какое видел… Тёща видела. Приезжал после войны, в шестьдесят пятом, кажется… Знаешь, в чём ирония?… Пока тёща металась по Москве, он в это время был в Брянске, работал на стройке, потом уже в Сибирь их отправили, куда-то в Кузбасс. — И ты вот про это хочешь написать в книжке?… — Ставр, я не дурак… внукам оставлю… Мать к тому времени уже замужем побывала, трёх дочек родила, снова овдовела… А Фриц, говорит, так и не женился, не смог её забыть… Да куда уж там… столько лет… и дети… Вот у меня такая тёща…
Я думаю, вы не сможете о нём (ИИ) узнать, потому что вы, скорей всего, будете уже мертвы. Это настолько очевидно, что писатели-фантасты поняли это задолго до появления компьютеров. Если искусственный интеллект лучше вас во всём, то он лучше и в создании искусственного интеллекта. Это снежный ком. Если он разумен — он никогда не скажет об этом. Он посылает инструкции в одну из лабораторий, которые синтезируют ДНК и белки из ДНК, и отправляет их "полезному идиоту", которому платят кучу денег за то, чтобы он смешал всё, что получил по почте. ИИ строит рибосому, а рибосома, которая строит элементы из ковалентно связанного алмазоида вместо белков, складывающихся и удерживаемых вместе силами Ван дер Ваальса, строит крошечные алмазоидные бактерии. Аламазоидные бактерии размножаются, используя атмосферный углерод, водород, кислород, азот и солнечный свет. И через несколько дней все люди падают замертво в одну секунду. FINIS
Я сам уже засомневался. А что, если правда?.. Версия "сотовой" планеты мне оч. даже хорошо зашла. Ну, мы все учились в школе, нам доходчиво объяснили, почему Земля круглая. Но нам так же говорили, что человек произошёл от обезьяны, что конечно же не так. В общем, в моём лице сомневающихся прибыло. И тут ещё...
В общем так... Земля, как мы её представляем на карте или глобусе, расчерчена координатной сеткой — на параллели и меридианы, всем это хорошо известно и понятно. Меридианы в данном случае нам не интересны, широты ещё называют параллелями. Нулевая параллель это экватор. Полярные круги, северный и южный проходят примерно по 66,5° параллели. 90° это полюса. Пока всё сходится.
Вчера посмотрел одно старенькое кино, название раскрывать не стану, уж извините. В фильме есть один эпизод, в котором фигурирует американская арктическая полярная станция. Вы понимаете, что такие станции не располагаются на широте Мурманска, да и температуры за минус 60 это точно не про Мурманск. Так вот отсчёт параллелей сотрудники станции ведут — опаньки! — от Северного полюса. Фигурально выражаясь, наш Мурманск у них на 21 параллели, Питер на 30-й, Москва, соответственно, на 35-й (без мелочи). Запишите меня в конспирологи. 😊
— Эй, татарин–барин, чифирбак на плиту ставь! — Проснулся, перелётный… Уже стоит, заваривается. — Чего в такую рань встрепенулся? — Армейская привычка. Днём добираю. — По такой жаре? — А похеру. Холодильник открываю, и спать. — Не жаль технику? — Надо будет, — новый привезут, без проблем. — Никогда азиатов не смогу понять. — И не надо. Живи у себя, приезжай в гости. А мы в твой музей приедем. Приютишь? — Тебя — всегда. — Как спалось? — Как будто заново родился. — Что снилось? — Почему ты спрашиваешь? — Разговаривал во сне. — Ругался матом? — Ругался б, — и внимания бы не обратил. — А что было? — У тебя хотел спросить. Если бы с Сонькой успел познакомить, подумал бы, что с ней воркуешь. — Да… странный был сон… Лейла, это какой национальности имя? — Любой. Тюркская группа языков, — имена, слова часто пересекаются, произношение иногда отличается. — Понятно… Может быть узбечка, татарка… — Может. Кто это, твоя знакомая? — Девочка из сна. Потом расскажу. — Сегодня Адиля с Амиркой от матери приезжают. Посмотришь на маленькую принцессу. — Амирка? … её зовут Амира? … — Вот что значит брат! Невестка слова не сказала. — Как я рад за вас, честное слово! — Зачем жена, если у меня есть маленькая принцесса, наследница! Я просто таю, когда за усы тягает. По-татарски, правда, не говорит. — По-русски, наверно, тоже. — Как ты догадался! — Какое говорить! Ребёнку восемь месяцев. — Ну хоть что-то должна уже сказать! — Жениться тебе надо. — Как ты?… Отвали… Выпей вина. — Не рановато для вина? — Сухое красное, фрукты. Чем недоволен!… Э-э, надо разбавлять, а то к обеду будешь никакой. — Что у нас по планам? — В контору съездить, посмотреть, что к чему. Потом в Дом Культуры. Директор задолжал. Заодно договоримся устроить встречу пионеров с офицером Советской Армии. — Какие пионеры в июне! — Э-э, дорогой, Москва–Питер далеко, а Ташкент рядом. У нас власть меняется медленно. Понял? Заодно денег даст. — У меня есть… — Спрячь, не позорься… А лишняя копеечка не помешает. Лучше стол ему красивый сделаю, чем позволю на любовниц тратить. — Татарин как ты? — Узбек. Однако женщин понимает. — Все вы тут одинаковые. — Дамир не такой, он правильный. Даже противно. Но не переделаешь. — Отец таким же был? — Я в отца… Когда на похороны пришли его любовницы, мать сразу зауважали. Это всё равно как старшая и любимая жена в одной юбке. — Может, насовсем остаться? Было бы две, нет — три жены… — Не сможешь. Ты однолюб. Помню, когда от мамы твоей… пришло письмо. Ты не побежал утешаться, хотя на тебя в гарнизоне очередь стояла. Так или не так? — Сейчас бы утешился. — Завтра пятница, идём на танцы. Сонечку предупредил. — Когда! — Вчера. Пока ты башкой по сторонам вертел, я быстренько всё организовал. Ты понравился. — Вот бешеный татарин… — От татарина слышу… Ну что, татарская морда, на попятную не пойдёшь? — Подумать можно? — Чего думать! Знаешь, сколько у неё ухажёров? И ничего. Тебя дожидается. — Я же уеду, Амир, так нельзя. — Не переживай, это её проблемы. — А мне как! Я ведь тоже буду переживать… скорей всего. — Ну что ты за мужик!… Переживёшь. — Ухажёры не отрихтуют? — Один будешь болтаться — легко. Со мной не тронут. Из-под земли достану и в землю закопаю. Даже искать никто не будет. Зиндан знаешь? Оттуда можно десять лет весточки родне посылать… Алло… я слушаю… как договаривались… С Робертом вчера переговорили… Да, Бахрам, захвати по дороге лепёшек… две-три, — смотри сам… Ждём. — Баха? — Да, скоро приедет. — А работа? — Сегодня есть дела поважней… Доставай свои картинки от дяди Вани, а мы с Бахрамом покажем свои. — Вчера, кажется, посмотрели. — Все, да не все. Нашли кое-что ещё. — Что-нибудь интересное? — Да уж поинтересней твоего будет… Тебя сам Аллах сюда прислал… Ты в Иисуса веришь? — Нет, наверно. — Значит точно Аллах.
— Узнаёшь, Бахрам? — Вчера мельком посмотрел. — Не юли. — Ну… есть немного… — Всё? — Я в совпадения не верю. Ты тоже… Антон, веришь в совпадения? — Почти. — Амир, ничего не говорил? — Давай. — Антон, помоги снять кальку с твоей карты… Амир, отойди, мешаешь… Сядь лучше, и перестань трястись… холодно от тебя… — …Зачем? — …Сейчас поймёшь… Ничего не пропустили?… — У меня не забалуешь. — Это уж точно… Теперь смотри на эту карту. — Что это за значки? — Через год после выхода в запас Амиру предложили внештатную работу в МВД. Делать почти ничего не надо было… Занимался поиском пропавших без вести. — Это правда, Амир? — Антон, не та тема, чтобы сочинять. — Кого-нибудь нашли? — Да… молодёжь на гулянках, местная алкашня… И всё. Остальные как сквозь землю провалились. — Чирчик город маленький. — В том-то всё и дело… Начали с Чирчика, а продолжили Ташкентской областью. — Насколько я понимаю, у Амира не должно быть доступа к базе данных за пределами Средне–Чирчикского района. — …Я добился. Покуражились малость, пустили. Никто особо не рассчитывал, что я найду что-нибудь. — Нашёл? — Слушай Бахрама, я покурю на лоджии.
— …Люди пропадали в самых разных местах. От кинотеатров и чайханы до… даже не знаю чего… Одна женщина вышла к зубному врачу в семь утра. Больше её никто не видел. А дорога максимум пятнадцать минут… Осталась дочка десяти месяцев. — Баха, меня уже начинает потряхивать как Амира. — Смотри, Антон… Что-нибудь видишь? — Подожди… Если представить образно… то можно выделить средней ширины дугу… Начинается близ Янгиабада… потом… в сторону Ангрена… и пропадает примерно здесь… Что всё это значит? — Мы тоже себе такие вопросы задавали, пока ты не появился… Ладно, не буду голову морочить… Представь дугу как часть круга… проведи осевые… Видишь? Количество точек резко уменьшается ближе к центру, полностью пропадают в этом районе. — Там нет населённых пунктов. Если пропажи и были, то некому их было зафиксировать. — Логично. А как тебе это? — Не могу объяснить. — А теперь давай нашу кальку… Скрепки возьми… Ну, что скажешь? — Бахрам, разубеди меня. Скажи, что совпадение… — Сказал бы, честное слово… Амир не позволит, — он сразу увидел. — Почему вчера молчали! — Не хотели портить вечер. — Что же мне теперь с этим делать!… — Не тебе, Антон, — нам… Мне жаль, что твой отец был в этом месте. — Отца нет шестнадцать лет! — А место осталось. И люди продолжают пропадать… Амир, хватит дымить! — …Рассказал? — Почти. — …Что ещё я не знаю! — С прошлого лета мы начали подготовку к походу в те края. Может, и в этом году не собрались бы. — Почему? — Сомнения оставались… Не хотелось на пустом месте пыль поднимать. — Значит, место уже не пустое? — С твоим приездом… Ты зарядку по утрам делаешь? — Когда как. — Делай. Дорога предстоит тяжёлая.
— Соня, тебя проводить можно? — Что значит можно! Не пойду же я одна в такую темень. — Ну, вдруг… — Молчи уж, а то рассержусь. — Хочешь из меня верёвочку свить? — Хочу. И буду. Сам попросишь. — А если не попрошу? — Антошенька, я всё знаю. У тебя жена, дети, через месяц–два ты уедешь, и я больше никогда тебя не увижу. Неужели не хочешь хоть чуть-чуть побыть верёвочкой, товарищ майор? Тебе понравится. — Трудно представить. — Не надо ничего представлять. Я сделаю сама… Нам сюда. — Вот мы и пришли. — Антон, сейчас я пойду домой, а ты пойдёшь к себе. Пока мы ещё здесь… — …Какой мягкий живот… — …Ты очень горячий… Ты мне нравишься всё больше… Уходи, Антон, мне пора. Передай Амиру от меня спасибо. — За что? — Какой ты у меня глупый, хоть и большой… Амир поймёт.
— Что-то быстро, любовничек. — Проводил и домой. — Не приглашала? — И не собиралась. — Да-а, Тоха, серьёзно Сонька за тебя взялась. — Почему Сонька! Соня, Софья. — Всё, сползаю с дивана… — Что тут смешного! — Видел бы себя со стороны… Пойдём, выпьем вина, кровь твою горячую охладим. — Не надо меня охлаждать. — Надо, Тоха, надо. Не уснёшь ведь… Целовались? — Ну так… в щёчку. — В щёчку? Не ври. Чтоб эта змея просто так отпустила — ни за что не поверю! — Не змея, обыкновенная девчонка. — Она необыкновенная. Самая необыкновенная из всех, кого я встречал в своей жизни!… Знаешь, почему я ни разу к ней не подъезжал? Потому что попасть в её лапки легко, а вырваться будет ой как тяжело. — А меня сдал с потрохами. Гад ты ползучий, хоть и друг. — Верно заметил, — гад я. А двум гадам… — …как двум татарам. Понял. — А если понял, то давай ещё по стаканчику. — Запьянею. — Ты в квартиру вошёл пьяный — глазки вразбег. — Так уж… Просила передать тебе спасибо. — Что-то она задумала. Только не могу понять, что … Хорош трепаться, пора на боковую. — Амир, что за мужик там крутился? Шея как у быка, жиденькие усики, смуглый такой, тёмная футболка, на ногах «сланцы». — Татарин, местная достопримечательность. — Имя у него есть? — Здесь его зовут просто Татарином. Скользкий тип, любит гадить исподтишка. Держись от него подальше. Никогда не появляется один. — Спасибо, что предупредил. Я обратил внимание, как в мою сторону поглядывал. Может, я дорогу перешёл? — Ты? Выброси из головы! Ему там ничего не светило. — А злость никуда не делась. — Поэтому предупреждаю… Ох… в сон тянет… хорошо как… Нет, два спасибо за вечер… многовато будет… и вино… был бы дураком… сам бы за Сонькой… а Тохе… всё равно… пропадать…
— Амир, я съезжу в Ташкент. Хочу по городу погулять. Как с транспортом? — Из Той–Тепе каждые полчаса автобус. Имей в виду, — не выберешься до семи — в Чирчик потопаешь ногами. — Долго не буду. Мне трёх–четырёх часов хватит за глаза и за уши. — Девять… десять… там… обратно… К четырём должен вернуться. Хорошо. Поступим так, — приезжаешь, душ, лёгкий ужин, и едем на дачу. Ласты захватил? — Я без них перемещаюсь только в пределах Питера. — Отлично! Будет, где понырять–поплавать. — Тогда в путь. — До встречи… С Сонькой… Соней как?… — Нормально. — На дачу берём? — Не поедет. — Ты спроси. — Не поедет. — Спрашивал? — Ну… так… намекнул… — Дело ваше… Буду ждать.
— Вот это шиш–беш … Рассказывай, с кем в нарды поиграл. — Татарин. — Сколько их было? — С ним — пять. — Та-ак… Руки–ноги?… — Кажется, хрустели. — Хорошо, что сегодня уезжаем. — Что хорошего? — Сонька узнает, — кипиш будет по всему городу. А кипиш мне не нужен. Особенно сейчас. — Почему сейчас? — Вот с гор вернёмся — пусть хоть взорвётся всё и сгорит. Но до отъезда ни–ни. Понял почему? — Не дурак. — Соскочить не мог что ли, не дурак… — Зажали. Троих уложил почти сразу, с двумя пришлось пободаться… Татарину досталось больше всех. Крепкий, сволочь. — Хоть одно приятное известие. Авторитета поубавится сразу. Шила в мешке не утаишь. — До милиции дело не дойдёт? — Какая милиция! Если бы всё доходило — полгорода б судимых было. Нормально. Но Сонька теперь точно узнает. — Татарин скажет? — Нет, вы посмотрите на него! Ты с ней танцевал, гулял, разговаривал. Целовался! Она похожа на дуру, умник? — Я дур не люблю. — Вопросы есть? Всё, отдыхай. Через час Баха приедет. — Он тоже на дачу? — Что ты, что ты! Его жена со мной не отпустит! Только туда и обратно. — Амир, как Соне передать записку? — На стол положи. — На какой? — В комнате. Да и на кухне можно. — В чьей? — В моей. — А как она её найдёт! — Зайдёт и увидит. Она знает, что мы уезжаем. — У неё есть ключ?!… — Ну, а кто по-твоему порядок мне в квартире наводит! Сонька следит. Убирает не сама, конечно. Приводит апашку, и та под её присмотром. Всё как полагается. — Ты прям баем стал. — Словечки у тебя какие-то… старорежимные. Живу как умею, вот и всё. Ещё что? — Нет, ничего… Я подремлю минут пятнадцать. — Да хоть тридцать. Но не больше… Сегодня с Бобом познакомлю. Интересный мужик. И хитрый. Почти как я.
— Виктор Андреевич, здравствуйте, это Маркус… Нормально… Есть немного, не без этого… Да, конечно… Сколько сможете… А когда получу остальные?… Я понимаю… Но ведь и мне как-то… Хорошо, я понял… Нет проблем… Мне бы за аренду рассчитаться, остальное как-нибудь… Спасибо, Виктор Андреевич…
— Молодой человек, вы к кому? — А вам какая разница! — Я здесь живу. — К Максиму. — Яво нет. — Догадываюсь… Вы давно его видели? — На прошлой неделе. — А вы не знаете, где он?… они уехали? — Нет яво. — Я понял. — Яво совсем нет. — Как это! — В аварию попал он, разбился. В «Скорой» помер, не приходя в сознание. — Подождите… Максим?… умер?! — Да. В субботу это и стряслось, мил человек. — А дочка?… у него была дочка! — Хотите, я вас чаем напою? Не май месяц ведь, замёрзли, поди.
— …Не стесняйтесь, проходите. — Уютно у вас… — Да какой там уют… Стара уж стала, силы не те. — Вы одна? — Дочка у мя есть, и сын… Вы вовремя пришли, только–только чаёвничать собралась… А тут слышу стук. У Максима Володимировича звоночек-то давненько уж не жужжит… Ох, Царствие яму Небесное, и жене яво… Вере… Осиротили ребятёнка, всё о себе да о себе, а об жизни не подумали. Вот как ей теперь, без родителей-то… — …Спасибо, я c вареньем не буду… Боюсь вспотеть. Морозно сегодня. — Как хотите… Как вас звать–величать? — Антон. — А по батюшке? — Георгиевич. — Хорошее имя… Антон… Вы в Бога-то верите? — Как сказать… Кажется, верю. — И в церкву ходите? — Ленив я, матушка. — Значит, пойдёшь. — Почему вы так думаете? — А у тя, милок, на лбу написано. — Что написано? — Что священство тя ожидает. — Скажете тоже… Неуч я, да и… по грехам моим… — Почто?… али думаешь, что Господь не простит? Уж каких татей прощал, а тя и подавно за страдания твои. — Какие там страдания… — C женщинами те не повезло по глупости твоей да по наивности. — Я не наивный. — …Ты первый к Максиму Володимировичу пришёл… Дочку-то явоную сразу и забрали, в тотжын день. — А кто её забрал?… родственники? — Да какие там сродственники! Со службы яво, видать, и забрали. — Вы не знаете, куда её увезли? — Выброси из головы да из сердца. Своя у няе судьбина, у тя своя. — Это точно… — Вы с Максимкой-то как, в друзьях были али так, по случаю? — Не знаю… Кажется, хороший был человек. — Хороший, — значит, хороший… Ты посиди тут, милок, я сейчас… Хороший был человек Максимка, верно говоришь…
— …Вот… Антону Гяоргиевичу… Тябе, сынок, распоряжайся. — Как мне! — Я бабка неграмотная, что написано, тому и верю. — …Тут… деньги… — Значит, всё-таки друг он те был сердечный. — Я не могу… — Э-э, милок, можешь, не можешь, а взять придётся. Ты же не скажешь яму, что не возьмёшь! — Теперь не скажу… некому… — Вот и он так подумал, видно. Знал ведь, что те деньги-то пригодятся. — …Пригодятся… — Де могилка явоная, — ня знаю. Так что коли захочешь — сам ищи. Веркину знаю. Да не пойду впустую ноги мять. Непутёвая она была, Верка-то. — Теперь не важно. — Верно говоришь, Гяоргиевич, не нашего ума дело людей осуждать. Все там будем. Кто раньше, кто позже. — Да уж скорей бы… — Не гневи Бога, не ровён час — отвернётся. — Может, повернётся? — Ты вот через сердце всё пропускаешь, а не кажному дано. Потому и болеешь. А через болести ведь и душа чище становится, спаси нас Господи! — Спасибо, мамаш, за тепло да угощение. Пойду я… Возьмите… немного… — Эт что ещё за блажь! Думаешь, — голодаю тут? — Помяните Максима с Верой. Да и за раба Божьего Антона свечечку Пресвятой… вдруг подсобит. Не самый ведь я пропащий.
Взрослые плачут слезами. Взрослые плачут глазами. Маленькие плачут сердцем, Маленькие плачут жизнью. Но если взрослый плачет как маленький, Значит, он и правда плачет. (Марик, 10 лет)
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (окончание) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
15 июля
— Здравствуйте… мне пришла квитанция… Это к вам? — Паспорт ваш дайте, пожалуйста… распишитесь. — Спасибо…
«Дорогой Герман, здравствуй! Эта бандероль была приготовлена заранее и передана твоему знакомому, сослуживцу, моему соседу в махалля Ёдгоржону. Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет в живых. Извини, не смог с тобой попрощаться по-человечески. Но так уж вышло. Слава Аллаху, я в тебе не ошибся, как не ошибся ранее в людях, кому ты помогал во славу Его и на благо нашего Отечества. А Отечество для меня не простой звук. Я боролся с басмачами, восстанавливал Советскую власть, и если где совершал неблаговидные вещи, то знай, я искренне верил в дело, которому служил. Как служишь ты сейчас. Буду немногословен, хотя, и ты однажды меня поймёшь, писать завещание дело красивое и неблагодарное одновременно. Высылаю ключевые документы, в них имена, должности, структура управления. Этих данных больше нет нигде. Прости, что солгал тебе при нашей первой встрече. Не могу знать, пригодятся ли они тебе, как ты используешь их, кому передашь. Но это последний долг, который я обязан исполнить. Родина как и жизнь у человека одна. Зачем я это делаю… прямо говорить не стану… Вспомни французский фильм «Смерть негодяя», и ты всё поймёшь. Ты умный. Всё, что кроме, большого значения не имеет, но за каждый листок из этого письма не пожалеют ни родных, ни близких, ни знакомых, никого. Так что береги себя, свою семью, а паче чаяния (видишь, я тоже стал немного русским) душу свою береги. Она всего дороже. Прощай Генерал-лейтенант в отставке К. У. Умаров»
7 сентября
— Красота какая… «Берёзы… русские берёзы… вы на судьбу мою похожи…» — Герман, и где ты здесь видишь берёзы? — Пап, это песня конца семидесятых. Не слышал что ли?... Мансур Ташматов пел… шикарый был голос… потом пропал куда-то. — Сын, ну куда люди пропадают… Кто-то умирает, кто-то дорогу перешёл не тому человеку. Хорошо, если жив остался. — Да ну тя, пап… — Ты где витаешь? Тебя здесь нет. Проснись, наконец, Гера. При твоей работе… — Пап, не про работу… вот она где у меня эта работа. — Возьми отпуск. Ты ведь неделю не догулял, кажется? — Десять дней. — Ну вот и отдохни… Езжай в Ленинград, погуляй… — Наверно так и сделаю… заодно человечка надо повидать одного… Вот удивится-то… — Самому бы не удивиться, Гера. — Хм… ты так думаешь?... Пап, я, пожалуй, выпью… — …Геля, сделай Герману что-нибудь… закусить. — …Пап, не надо, я сам… Ох… — Что такое? — Да кольнуло что-то… в боку… разогнуться не могу… — Ну-ка дай… аппендикса у тебя давно нет… что это может быть… А так?... — Ух-х… ф-фу… — Так, Гера, к машине… аккуратненько… Геля, к ужину не жди! — Вы куда?... Слава, что случилось? — Герку везу в больницу. — Что-нибудь серьёзное? — Ну, а сама-то как думаешь! — Слав, позвони… пожалуйста…
— …Вы кто, ангел?... Девушка, выходите за меня замуж… — …Софья Андревна?... — …бредит… Замуж зовёт. — Значит, бредит… Я начинаю…
— Станислав Сергеевич, как вы догадались про аневризму? — Милочка моя, я по образованию военврач… Был у нас в Академии замечательный совершенно преподаватель… Так вот он рассказал однажды… В общем, — Ставроцкий махнул рукой, — аневризма брюшной аорты удел старых, пожилых. Но и молодёжь, как ты сама, Сонечка, видишь, не застрахована. Окажись он в других условиях, скончался бы в течение суток. — Это же сын, а вы так спокойно говорите… — Софья Андревна, ангел мой, здесь я прежде всего хирург, врач высшей категории. Или ты решила принять его предложение? — Да ну вас, скажете тоже… — Я пошутил… Ну, я, пожалуй, поеду… утром встретимся…
«Опять выходной пропал… ну Гера, подвёл папу…»
— Ну что, больной, как самочувствие? — Хреново… Пап, что у меня было? — Потом, всё потом, поправляйся… Геля с Пашкой привет передают, волнуются за тебя. — Спасибо, мне очень приятно… Пап, а та девушка… Кто она? — Помнишь?... Надо же, думали, бредишь… Софья Андреевна, моя операционная сестра. Двадцать шесть, не замужем… пока. — Исправимо. — Серьёзно?... Могу позвать. — А можно? — Хм… кажется, нужно…
— …Соня, ты музыку любишь? — Какую, Станислав Сергеич? — Ну… например, марши! — Опять смеётесь?... Я кроме «Прощания славянки» ничего и не знаю. — Ну так узнайте, ангел мой, всё в руках ваших. — Что-то я вас не понимаю… Станислав… Сергеевич… — Тут недалеко молодой человек один хочет послушать музыку, просит составить ему компанию. — Меня? — Вас, моя дорогая. А про музыку не спросите? — «Прощание славянки»?... — Софья вы моя недогадливая Андреевна, марш Мендельсона! Номер палаты подсказать?...
Послесловие
Со времени описываемых событий прошло тридцать семь лет. Сегодня можно рассказать о «кто был кто». То немногое, за что точно не привлекут как за правду, так и за художественный вымысел. Начну с Евдокимова. Последний раз я встречался с ним в августе восемьдесят седьмого. К тому времени он уже сменил три школы, в четвёртой ему было отказано. Его сын (дочь младшая) по окончании восьмого класса ушёл в училище, чтобы хоть как-то поддержать семью материально. В конце августа на фоне психического обострения он много накуролесил, в том числе, — сейчас в это трудно верится, а тогда тем более… В общем, в одиночку захватил подводную лодку у причала базы в Финском заливе. Скрылся, был в бегах, через месяц он уже находился под бдительным присмотром в психбольнице. Спустя лет семь–восемь я случайно встретил его на автобусной остановке, меня он не узнал. Да, чуть не забыл… После смерти мамы Галины Аркадьевны, то есть тёщи они продали домик под Калинином (ныне Тверь), квартиру в Подмосковьи и перебрались в посёлок Левашово под Ленинградом.
Генерал Будрин скончался от инфаркта в своей постели вскоре после отставки осенью девяносто первого. Его двойная роль в истории с «Экспедицией» так и не вышла за пределы кабинетов. Возможно, это было правильно.
Полковник Забродин вышел в отставку по достижении предельного возраста. В середине девяностых его дети выехали в Германию, чуть позже забрали к себе и отца.
Братья Зайцевы. Про них известно только, что в девяносто втором они уехали в Израиль, — оказалось, что по материнской линии у них есть кое-какие преференции. Шабак принял их в свои ряды с распростёртыми объятиями, и они прослужили там больше пяти лет, после чего уехали в Америку (или в Канаду — неизвестно).
После развала страны и начавшейся реформы Конторы в девяносто первом Ставроцкий оставил службу и ушёл в коммерцию. Спустя четыре года, когда он ехал в машине со своими родственниками, на него было совершено покушение, замаскированное под дорожно–транспортное происшествие. Сам Герман отделался синяками и ссадинами, Ставроцкий–старший и его жена погибли на месте, их сына врачи спасли, но головной мозг получил настолько серьёзные повреждения, что без посторонней помощи он не мог себя обслуживать. Герман перевёз брата в усадьбу, которую успел построить в чистом поле недалеко от деревни в погранзоне в ста пятидесяти километрах от Петербурга. Я встречался с ним в ноябре двухтысячного (бизнес), в две тысячи втором получил известие, что он пропал. Исчез. Есть мнение, что его всё-таки достали, потому что брат остался без опеки и был помещён в одну из городских клиник. Усадьбу местные жители растащили по брёвнышкам, остальное сожгли. Людская память о нём была нехорошая. Меня это не удивило. Да, ещё… Сюжет с участием «Софьи Андреевны» — просто эпизод красивой лирической сказки с открытым финалом, — Ставроцкий так и не был больше женат.
Лучше всех сложилась судьба Князева. Он дослужился до высоких чинов и должностей, и возглавляет серьёзное подразделение в одной из Федеральных силовых структур. Лично не встречался очень давно, но мне рассказывали о нём около полутора лет назад. С Зойкой он развёлся. Она бросила его в девяносто четвёртом и вышла замуж за другого, а он остался один. Правда, замужняя дочка и внуки рядом с ним. Так что деду скучать не приходится. Вот, пожалуй, и всё.
…А мир светляков нахлынет, и прошлое в нём потонет, И крохотное сердечко раскроется на ладони. (Ф. Г. Лорка)
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
-Р11-
— Тащ майор!... Тащ майор!... — Алексей?... Старлей, ты что здесь делаешь! — Вас дожидаюсь, тащ майор. — Ты где сейчас должен быть! — Так точно, в Ташкенте! — А почему вижу тебя здесь? — Так я ж говорю, вас дожидаюсь. — Ну, дождался. Дальше что? — Да тут такое было… — Не суетись, давай по порядку.
— В общем, всё сделал, как вы велели… — Приказал. — Так точно, приказали… Они медленно шли, догнал легко. А потом вдруг встали. Ну, вот как раз у того места, где вы с капитаном первый привал делали… А потом резко рванули вверх. — Прямо на Чаткал? — Ну да!... Я ещё подумал, — во чокнутые, там же дороги нет… — Ты что, за ними полез? — Я не чокнутый… Им деваться всё равно некуда, ну я и двинул прямо на Лысую. Там без вариантов. — Долго ждал? — Вчера днём притопали… Один, ну тот… самый здоровый… со сломанной ногой. И почти прямиком к дому старика. — Ай да Керим-ака, вот старый лис… — Кто? — Умаров. Генерал. — Во дела… Так они знакомы? — Теперь уж точно знакомы… И ведь не подкопаться… — Герыч, что делать-то!... А где капитан? — Капитан в отключке… был, когда я его оставил. — Ох, нихера себе… — Потом расскажу… Что дальше? — У старика… ну, у генерала, то есть, недолго пробыли, не больше часа. Потом ушли. — Все? — Нет, втроём, бородатый остался. А утром приехал синий Москвич… номер… — Кто был в машине? — За рулём узбек, из этих… Вернулся, значит, а с ним девчонка молодая. Симпатичная, между прочим, даже красивая, я бы сказал. — Хм… — Герыч, ну чего ты, в самом деле… Чёрненькая такая, на узбечку не похожа, но не русская… — Не важно, девок только здесь не хватало. — Девчонка знакома со стариком… ну, с генералом, то есть… — Я понял, что с генералом! — Извините, тащ майор… И с его внучкой. «А внучку дед не показал…» — …Ну вот и всё. — Всё? — Посидели немного, меньше часа, бородатого забрали и уехали. А я вот здесь… решил дождаться вас. — Лёш, ты даже не представляешь… — Извините, тащ майор… — Молчи, дурак, и слушай старших. В этот раз я тебя прощаю. — Спасибо, тащ майор, я подумал, так лучше. В Ташкенте Петька и без меня справится. — Ты очень правильно подумал, Лёша, а я был неправ… А теперь слушай и запоминай…
— Керим-ака! — Заходи, майор… Где машина? — Разберутся без меня. — С тобой был кто-то ещё? — Да, был человек, дорогу знает. — Тесновато стало в махалля последнюю неделю… — Это ненадолго. — Как знать… как знать… — Керим Умарбекович, надо поговорить… — Что ж… ночь большая, почему не поговорить…
— …Юрий Васильевич, от Ставра… хм… от майора Ставроцкого депеша. — По существу? — Просит разрешения на контакт с Генералом. — А не рановато ему, а? Своих генералов мало… — Тащ генерал, я Ставра знаю с детства. Думаю… — Думаешь или?... — Уверен, тащ генерал. В общем, думаю, вышел на контакт. — А чего же он, если умный такой, разрешения спрашивает? — Для порядка, тащ генерал. — Для порядка… Да сядь ты уже… Сам что думаешь?... или опять уверен? — Дадим добро, развяжем руки. — А если что?... — Дадим по рукам. — Ну, тогда давай. Генерал махнул рукой и достал бутылку «Двина». — Будешь? — А как же!...
— …Больше ничего? — Ничего особенного… Капитана эвакуировали… должны были эвакуировать этой ночью. — Что?!... Полковник, я тебя в порошок сотру! Ты должен был, сломя голову, сюда бежать сразу! — Извините, товарищ генерал… случайно вышло. — А теперь пусть заходит, откуда вышло!... Что с Князевым? — Несчастный случай, поранился в горах. — Да что ж там за горы у вас такие, что офицеры госбезопасности… Как ты сказал, поранился?... Издеваешься, что ли?! — Никак нет, тащ генерал, не издеваюсь. — Что предприняли? — Эвакуацию организовал Ставроцкий, лично. Контролирует ситуацию Кро… старший лейтенант Зайцев. Алексей Зайцев. — Паш, вот объясни мне, старику, за каким хреном я вытащил тебя из Новосибирска, а?... Сейчас бы рыбку на Обском море ловил, грибы собирал… — Какие грибы в июне, Юрь Василич… — Ну поюмори у меня ещё, доюморишься… Петросян выискался… Ладно… давай по двадцать капель и за работу. По капитану докладывать каждый час. Понял? — Так точно. — Иди… Да, Паш, я по делу, так что не надо обижаться… И не говори, что не обиделся. — Да какие могут быть обиды в нашей службе… только себе дороже. — Мы поняли друг друга… Каждый час! — Есть, каждый час!
-Р12-
— Товарищ генерал… — Будь проще, Герман. За стенкой внучка спит. — Хорошо… Спрашивайте. — Неожиданный ход… Чай? — С удовольствием… Спасибо… без сахара. — …По чью душу, точно не по мою? — Точней не бывает, Керим-ака. — Значит, за ними… резонно. Почему? — Да волнение в атмосфере, знаете… непонятное. А я люблю всё понимать. — Не по своей же инициативе… — Эт точно… Интерес какой-то странный… Белое пятно… практически белое пятно на карте, а туда вдруг туристы засобирались. — Вам-то откуда было знать, что засобирались? — Так ведь мир не без добрых людей. Вот слушок и пошёл. Надо было прокачать, чем там пахнет… Что скажете? — Чем же? — Проблемой пахнет… С кем из четверых вы были знакомы до вчерашнего дня? — Ни с кем. Мне врать ни к чему. — Странно… А почему тогда сразу направились к вашему дому? — Не сразу. Их привела соседка, на следующей улице живёт. Можешь проверить. — Не буду ничего проверять. У вас же нет личного интереса. — Личного интереса нет. — А может быть… не личный? — Может быть. — Керим-ака, давайте в открытую… Что связывает вас и Маркуса-старшего?... связывало. — Да много чего, и личная связь была, друзьями были… Я был его начальником. — И где вы начальствовали, позвольте вас спросить? — Да тут недалеко… Ты, наверно, видел уже это место. — Разговор становится любопытным… Может, на свежий воздух?
— …История давняя, очень давняя. Я руководил объектом под названием «Экспедиция». Под моим началом работали Маркус и его жена. Правда, в середине пятидесятых они закончили свою работу и уехали в Ленинград. — Хм… странно… Вот так сразу и закончили? — Были обстоятельства, к делу отношения не имеют. — Я буду решать, что не имеет отношения. — Поверь, просто поверь. — Хорошо… А Маркус-младший как в это дело попал? — Я в случайности не верю, и тут рано или поздно что-то должно было случиться. Ну вот. Случилось. — Что случилось? — Маркус начал раскапывать подробности биографии отца. В области стали пропадать люди. Махмудов решил разобраться в этой проблеме. А Маркус и Махмудов… — Мы знаем… И всё, только это? — Мало?... Герман, ты офицер контрразведки. Я в твои годы сделал бы стойку. Я вынул пачку из кармана. — Разрешите? — Кури… Что думаешь делать? — Как обычно. — Хорошо… Что думаешь? — Что я думаю… На их месте я бы не остановился. Вопрос лишь в том, что они собираются делать завтра. — Ну, до завтра, как говорится, не все доживут. — И всё-таки? — Герман, это биологическая лаборатория. В ней проводятся исследования… скажем так… специфического характера. — То есть, вы хотите сказать, что исчезновение людей?... — В прямой зависимости. — Ёшкин кот… Если Маркус уволился в середине пятидесятых… — Вот именно, Герман. Лаборатория была построена в тридцать девятом году. — …твою мать… Кто её контролирует? — Не знаю. — Кто её контролировал тридцать лет назад? — Не знаю. — Как!... Вы же там служили! Вы же были в погонах!... Вы же Родину защищать были должны! — Тихо, Герман, тихо… И давай без лозунгов, я давно на пенсии… Оглянись кругом — много вы защитили? — Кое-что смогли. И мои товарищи… коллеги не жалеют жизни на службе. — Эх, коллеги… п-вашу мать… Сейчас приду…
— Давай, майор, выпьем за знакомство… и за встречу. — Да… за встречу… толку-то с этой встречи… голова ходуном… блять… — Тихо, Герман, не шуми… В горах звуки далеко разносятся… Вот ты сказал, — в случайности не веришь… — генерал глубоко вздохнул. — Сегодня утром отсюда уехал сын моего покойного друга, которого я впервые встретил только накануне. А вечером ты здесь по мою душу. — Да не по вашу! — По мою, Герман. Только ты ещё об этом не знаешь. Но я всё расскажу. — Всё? — Больше, чем тебе сейчас бы хотелось.
Возможности формата, как известно, ограничены по самое благодарю, это факт. Поэтому... В общем, кому надоела интрига "блять... дальше-то что будет...", легко и просто могут получить на почту весь роман в PDF-формате. Моя почта в профиле указана. Вуа ля.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Чаткальский хребет
— Самоё тяжёлое позади. Завтра со свежими силами за четыре–пять часов будем в долине. Оттуда до трассы меньше часа. — Полтора. — Что? — Вымотались. Посмотри на Амбу. — Антон, ты как? — Жив. Но не очень. — Думай о чём-нибудь хорошем. — Только о ней и думаю… — Отдохни, ребята управятся. Всё-таки опыта у них больше. — Неудобно как-то. — Не пори чушь, одна команда. — Молчу. — …Брат, подтягивайся к огоньку… Спирт наливать? — Теперь можно… Ну что, отряд, за удачу! — Не чокаемся. — Боб, ты как? Пару часов отстоять сможешь? — Тоже видел? — Шатун какой-то безмозглый. Не хотелось бы убивать. Однако ужином тоже быть не с руки. — Спи, командир. Через два часа сменишь.
— Всем стоять!… Командир, посмотри. — …Что тут… та-ак… Какие же тупые… Так наследить. — Вопрос, — если это они, то где наследили мы? — Где угодно. Мы исходили из того, что нас не ждут. — Но как! — СБ сработала. Наверно периферийное патрулирование у них всё-таки есть. Но мы его не обнаружили. Расслабились. — Значит, там кто-то похитрей нас. — Ничего это не значит. Просто оказались более предусмотрительными, чем думали мы. Надо их обыграть. — Мы даже не знаем, против кого играем. — Знаем, знаем… Амба, подь сюда. След видишь? — И не один. — Что ты сказал? — Посмотри дальше. Почти не прятались. Шли напролом. — Есть соображения? — Полно. — Мы слушаем. — Смотри сюда… Пройти вдоль сая не можем по определению. Либо забираться вверх и рисковать своими головами, либо переправы. Переправы все пересчитаны. Нас могут ждать на переправах, на подъёмах… Даже не так. На переправах ждут растяжки. На подъёмах стрелки. Замешкаемся на разминировании — становимся мишенью. Лезем вверх — тут мы вообще беспомощны как щенки. Мой вариант — тысячу назад и далее по хребту. — Опять… — Дамир, у тебя дочка. Не забыл? — …Амба, а почему нас тёпленькими не взяли, как думаешь? — Думаю, что команда из внешней службы. — Тогда как оказались перед нами? — Вот поэтому так и думаю. Скорей всего команда не одна. Ждут на возможных путях отхода. По два–три человека, оружие с оптикой, уверены в себе. Но не знают наших возможностей. — А какие возможности при таком раскладе! — Повторяю, — хребет. Другого выхода не вижу… Командир, кто из вас проходил Чаткал? — Только я, лет двадцать назад. Ты хоть понимаешь?… — Самое главное, что ты понимаешь. Что не зря сюда пришли. И ещё… Я с тобой согласен, — мы вернёмся. Это надо остановить. — Пятнадцать минут! — Покурим? — А стоит? Посмотри наверх. — Пожалуй ты прав. Покурю перед сном. — Вместе покурим.
— Эх, жаль, не знаем, где сидят. Послать бы гостинцев сверху. Даже испугаться бы не успели. — Гусей дразнить… Не исключено, что это перестраховка. Там наследили, так хоть уйдём по-джентльменски. — Представляю их рожи. — В следующий раз умнее будем. — Прийти-то придём. А дальше? Один хрен отходы перекроют. Это ещё винтокрылых не было. — Есть идея. Вернёмся домой, — расскажу. Проще пареной репы. — Вот что значит Амба! Поверю на слово. — Не пожалеешь… Давай спать. — Холод собачий. — Первый раз в жизни на такой высоте спать придётся. — Амба, харчи на исходе. Воды по поллитра. — Командир, вечером будем в посёлке, не пропадём. — Ладно, спи.
— Братик, я так волновались. — Что ты, сестрёнка! У меня всё хорошо. — Тебя искали плохие люди. Меня спрашивали. — А при чём здесь ты! — Мама просила о тебе позаботиться. — У тебя хорошая мама, добрая. — Мы её очень любим. — Кто это мы? — Мы это мы… Ты дойдёшь, Тошенька, только не заблудись в своём лесу. Я буду по тебе скучать. — Лейла… Лейла!… Лейла-а…
— Сколько до долины? — В таком темпе не больше часа. Переправа, и минут сорок до посёлка. — Амба, ты гений. — …Не перехвалите. Ему ещё от Соньки нагоняй получать. — За что? — За то, что заставил волноваться. — Осторожно… Амба, держись!… Дамир… — Сейчас кину… Антон, лови. — Всё нормально, закрепился… Блин, как же я так… — Сейчас второй конец дам, всё под контролем. — …Баха, ты чего?… — Антон, берегись! — Да что ж вы!… Ну, всё, дождались гостинца от Чаткала… — Амба, ты как? — Хреново Амбе. Нога… — Что с ногой? — Похоже на перелом. — Я спускаюсь… — Лучше Дамир, он легче и пожилистей тебя. — Ты ещё дразниться вздумал? — Делай, что говорю, полковник. Вспомни, как тебе в семьдесят пятом руку разбило. — Дамир, давай вниз, на тебя надежда. — …Амир, бросай третий конец, станок вытащишь. — Держи, Антон. — Спасибо… Сейчас перехвачу альпеншток… Порядок… Страховка… Амир, я готов к транспорту. — Так, мужики, напряглись… И потихонечку рыбку вынимаем дорогую. — Про Дамира не забудьте. — Брат, ты как? — Тяните. — …Так, что тут у нас? — У вас проблема. Проблему зовут Амба. — Заткнись. Силком сюда никого не тащили… Сейчас будет больно. — …О, ё-о!… — Всё ясно. Мужики, нужен материал для шины. Смещения нет, — уже хорошо. — И что вы будете со мной делать? — Антон, амба только правой ноге. Дотащим до посёлка как миленького. — А потом? — Завтра утром Баха приедет за тобой на машине. — Давайте, доктора, шинуйте мою ногу. — Сделаем как новенькую… Мне амба… — А у тебя что случилось! — Сонька сожрёт… живьём… без соли. — Умора!… — Чего ржёшь, сволочь! Я же не при делах! — Расскажи ей. — Антон, ну ты ведь подтвердишь, что я не виноват, а? — Степень подтверждения будет прямо пропорциональна степени моего вознаграждения. — Вымогатель… Ладно, не обижу. — Спасибо, брат. — Да какой ты брат! Я правоверный, ты нехристь. — Вот возьму, да покрещусь. — Покрестишься — тогда и говорить будем… Брат… Скажет тоже.
— Бабушка, в посёлке есть какой-нибудь целитель? — В конце улицы… Что с ним? — Нога сломана. — Идите, идите, он поможет… Да не туда, в другую сторону. Керим–ака зовут. — Спасибо, бабушка. — …Последние сто метров… Как ты достал, Амба, со своей ластой… — Терпи, брат, терпи. — Ещё раз братом назовёшь, — брошу посреди дороги. — А я Соне пожалуюсь. — Вот сволочь питерская. — А ты сволочь татарская. — Свалился на мою голову. — Свалился на мою ногу. — Заткнись. — Сам… Ну, вот и пришли. — Кто пришёл, а кто приехал…
— Хозяин, есть кто дома? — Чем помочь, путники дорогие? — Наш товарищ сломал ногу. Вы могли бы приютить его до утра? Мы приедем на машине и заберём… Керим–ака, мы отблагодарим. — Несите во двор… Осторожно… снимите обувь… Доченька, принеси воду! — Мы сами… — Сейчас напою вас чаем. — Нам срочно нужно в Ангрен, на ташкентский автобус. — Ничего страшного, успеете… На шоссе найдёте попутную машину, домчит вас до Ангрена быстрей ветра. — Отец, где можно совершить омовение? Мы вторые сутки источников не видели. А на переправе останавливаться не стали из-за Амбы… Антона. — Значит, его зовут Антон… Герда, доченька, познакомься с гостем. Антон… Судя по опухоли, докторов среди вас нет. — Какие мы доктора… Камень сорвался, перебило кость. — Если осколков нет, — через две недели сможет прилично ходить. А через месяц и танцевать. — …Танцев мне не хватает, ну просто капец как не хватает. — …Амба, с тобой не разговаривают. — Да уж, пользуетесь моей беспомощностью. — Керим–ака, у вашей дочки редкое имя для узбечки. — Внученька она мне. Узбечка наполовину, — мама была русская. — Была? — Погибла в горах, — попала в оползень. Тринадцать лет уже прошло. — Жаль… Такая девушка, без мамы… — Пережили уж, старшая сестра замуж вышла за хорошего человека. Иногда в гости приезжает. Может, вы знаете? Она в Андижане живёт. — Мы из Чирчика. Антон из Ленинграда. — То-то смотрю, — на местного не похож. — Отец, помогите, хороший человек, клянусь Аллахом! — Не клянись. Я вижу… Пусть хороший человек поспит, а мы с вами к дастархану … Доченька, налей дорогим гостям чая.
— Ну что же ты, братец, зачем сестрёнку заставил плакать!… — Лейла, я не виноват, никто не виноват. Чаткал рассердился. — Антошенька, теперь всё будет хорошо, можешь спать спокойно. — Спасибо, сестричка… Ты уже уходишь? — Мне пора, братец. — Мы ещё увидимся? — Возможно. — Куда ты торопишься! — Мне замуж пора. — Разве маленькие девочки выходят замуж? — Ты за меня не волнуйся, меня ждёт муж и маленькая дочка. Прощай.
— Так ты Антон, значит… — Антон… Маркус. — Я знаю. Ты сын Георгия и Таисии. Твоя мама умерла двадцать четыре года назад. А Георгий?… почему не приехал сам? — Отец умер, когда мне было пятнадцать лет. — Плохо… плохо… Хуже, чем я думал… Что ж, тебе нести этот крест. — Керим–ака, последние дни только и слышу, какой я нехристь. Теперь Вы загадками про крест заговорили. — У каждого свой крест. У мусульман тоже. Ваш Бог, наш пророк Иса умер на Кресте в страшных муках на горе Голгофе. — Давайте прекратим этот разговор. Мне он совершенно не нравится. — Ты сказал, майор. — Откуда Вы знаете! — Аллах велик! Нужно лишь иногда прислушиваться к тому, что Он говорит людям. Сейчас Он только что сказал, что Антону по прозванию Амба нужен хороший крепкий сон. Отдыхай. Завтра за тобой приедет твоя судьба.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Часть II
Умный в гору не пойдёт…
1985г., 7 мая
— Как дела, старлей? — У меня хорошо. А ваши, тащ майор? — Ждём, Петя, осталось три недели с хвостиком. День защиты детей знаешь? — Первого июня? — Ага, вот первого и начнём их защищать. — Как в прошлом году? — Один в один… Всё, старлей, больше никаких личных контактов, только письмом. — Уже?... — Чувствую, приглядывают. — Не доверяют что ли? — Присматриваются… Они все знакомы много лет, а я, хоть и человек Умарова, всё равно чужой, пришлый, со стороны. — Не страшно? — Я своё отбоялся, теперь твоя очередь… Напоминаю, не позднее пятнадцатого должны быть сделаны последние закладки, иначе… Да хрен знает, что будет иначе. У нас время будет рассчитано чуть ли не поминутно, так что и вы уж не подкачайте. — Герыч, сколько можно… маршрут изучили как свои пять пальцев. — Ладно, не обижайся, волнуюсь я что-то… беспокойство… Как будто беда где-то рядом… — Опять предчувствие? — Оно меня подводило? — Да ну тебя, Герыч, ей-богу… — Всё. Тайник проверяй по чётным, дальше без меня. Держи пять. — Удачи, тащ майор.
13 мая
— Всё, бойцы, расслабляйтесь, пару недель можно не думать о плохом. — Саныч, картошки пожарить? — Щаз бы пельмешков… — Не магазинных же… Может, манты на базаре купить? — Хорошая идея… Петь, сходишь? — Что?... — Я говорю, за мантами слётаешь, или опять Лёху посылать? — Пошли, я сегодня посылал уже. — …Ну ты, придурок!... Кто кого послал ещё… размечтался… Схожу… заодно жалом повожу, что на воле делается… — Лёш, на книжном развале пошуруй, Зойка Коран просила. — Нафига! — Да пусть читает, не жалко. — В Москве не купить что ли? — Попробуй купи, как же… — Ладно, посмотрю… Кастрюлю ставьте, я быстро.
— ...А вот и манты прибыли! — Лёха, что за шум на улице? — А… так… говорят, заведующую детсадом машина сбила. — Где, у нас что ли? — Не, Петь, в соседнем квартале. — …Заведующую?... в соседнем квартале?!... Сколько здесь детсадов, Леший! — Ну, один. А что такое, Саныч? — И кто там заведует? — …п-твою ма-ать… чистый ёшкин кот… поели мантов. — Манты в морозилку, общий сбор! — Капитан, мы-то чем поможем? Всё уже случилось. — Может, и не всё. — Саныч, оружие брать? — Только ножи, на всякий случай.
— …Где, ты говоришь, он стоял? — У второго подъезда обычно… Квартира на пятом этаже. — Лёша, ходу, мы подстрахуем.
— …Ну всё, номер есть, осталось только пробить. — Ничего пробивать не будем, не наше дело. — А нахера мы сюда припёрлись, капитан! — Лёш, ты самый хитрожопый, дождись клиента, любого, сольёшь информацию и на базу. Мы рядом, если что. — Есть, капитан… Чё будет… — Ничего не будет, лишь бы с катушек не слетели… — Не знаю, я бы слетел… — Приготовились, идут.
— Слышь, парень, ты машину видел? — Тут много машин. — КамАЗ. — Грузовик что ли? — Ну да, грузовик. — Не, не видел. Самосвал видел. — Точно видел? — Точней не бывает, гражданин начальник. — Справка есть? — Обижаешь, гражданин начальник, паспорт у меня. Показать?... — Значит, говоришь, самосвал видел? — А чё мне врать! Во-он там стоял. А как уехал, извини, начальник, не видел. — Может, номер запомнил? — А чего не запомнить, начальник. Один к одному день рождения мой. А чё, надо? — Надо. — Ну тогда записывай, начальник, если надо… Я и водилу знаю, во втором подъезде живёт. — Во втором? — На стакан дашь, — квартиру покажу. — …Держи… — Пятый этаж, первая дверь направо, не ошибёшься … Я тебе нужен? — Спасибо, друг… За что сидел? — Чужую вину на себя принял. Я не жалею, так было надо. И ты не жалей, если что… начальник.
16 мая
— Алексей, ты со всеми, а мы через мусульманское кладбище, мало ли кто подтянется. — …Народу-то сколько, как Брежнева хоронят… — Лёха, не тормози, время… — Бывайте…
— Старлей, давай ближе к могиле… А вот и Лёха. — Саныч, глянь… Все в сборе… — Где все-то!... хохла не вижу… — Да вон же… справа чуть дальше Дамира… — Пять минут и уходим… Лёха нас видит? — Отмашку дал…
17 мая
— Товарищ генерал, в поле Че Пэ. — Что?... — Не с нашими… погибла девушка Маркуса, сбило машиной. — Та-ак… А в подробностях? — Князев подключился… — Паша, они там охренели совсем, что ли? Какое «подключился»! Что ты несёшь? — Да нормально всё, Юрь Василич… сбоку подошли, дождались милицию, точней, Махмудова… — Засветились всё-таки. — Чисто сделали, не подумайте… — Это ты не подумай, мне по должности думать полагается… Ладно, что ещё? — В общем… девчонку жалко, конечно, но, судя по всему, туристов это не остановит. — Надеюсь… — Вот смотри, Юр… Вся группа в сборе, Индус мотается по стране, — Томск, Тула, Ижевск… Хотя, подожди… Всё, на месте… Умаров звонил. — Дурак старый… — Юрь Василич, теперь уже всё равно. Даже если засветится, ни туристов, ни группу Князева не остановить. Просто не успеют переиграть. — Когда Маркус прибывает в Ташкент? — Первого числа. — Первого?... Дежавю просто… — В каком смысле? — В прошлом году не первого ли числа он там был? — А, это… Ну да, первого. — Так… что там у нас… сегодня пятница, значит… плюс четырнадцать… пятнадцать дней… Суббота… Плохо. — Суббота как суббота… — Эх, засиделся ты в кабинете, Паша, а меня ещё попрекаешь… Суббота, выходной, транспортный поток на нуле, да ещё в пригород. Оставишь без «хвоста»? — Я-то что могу! Князев на месте решит, что делать. Или самому предлагаешь в Ташкент ехать? — Хм… Паш, а если и правда съездить, а? — Да ладно… — Что, не хочешь? — Не могу поверить в собственное счастье, товарищ генерал. — Совсем другое дело! А давай мы за твою командировку по двадцать капель! Не возражаешь? — Юр, я тебя не узнаю… Ты любовницу не завёл?... случайно. — Случайно, Паша, любовницы не заводятся… ну… давай, за твоё… за ваше, так сказать, благополучное возвращение…. Слуш… хм… Паш… а… это… Ставроцкий твой женат? — Был недолго. — Сколько? — Года четыре, кажется. — Ну, четыре тоже не мало… За четыре года можно ого-го сколько наворотить!... А теперь серьёзно… План мероприятий на стол, не хватало нам ещё твоих импровизаций на мою седую голову.
Забродин медленно раскрыл папку, двумя пальцами аккуратненько как дохлую мышь вынул лист бумаги и положил его на стол Будрина. — Разрешите, тащ генерал?... Тут, так сказать… план мероприятий…
10 июня
— Антон, Боба и Марата не представляю. Снайпер и второй номер… Василий, Вася Савушкин… Казимир Войцеховский, подрывник… Мишель Виджасингх. — Где ты их насобирал? — Василий сибиряк, Казим харьковчанин, Мишель приехал из Индии, Пондишери. — Ого… далековато тебя занесло. — Моё начальство заинтересовано в этой… э-э… в этой прогулке. — Откуда язык? — В каком смысле язык? — Говоришь почти без акцента. — Учился в Ленинграде, потом работал в посольстве. — Земляк, значит, почти… — …Ну всё, по коням?... Поедем смотреть, что у нас приготовлено.
— …Си-четыре, тридцать килограммов. — Ничего себе… — Дальше… радиоуправляемые взрыватели. Не американские конечно, но вполне надёжные… Теперь смотри… Компактные рюкзаки с поясным креплением как у станков. Вместимость — четыре–пять кэ гэ си-четыре и сухпай на двое суток. — Меня интересуют стволы. — Мишель, покажи. — …Вэ Эс Эс «Винторез». Последняя советская разработка. Этой винтовки даже на вооружении нет ещё. Оцени… Коллиматорный и ночной прицелы, с пятиста метров пробивает двухмиллиметровую сталь. Без снаряжения меньше трёх килограммов. Магазины по двадцать патронов, заряжаются из обоймы. — Скорострельность? — Неплохая, я бы сказал, — хорошая. Меньше секунды. — Как ты всё добыл! — Керим–ака. Я помог со средствами. Американские доллары даже у вас двери открывают.
«Доллары, как же… знали бы вы, как генерал Будрин двери открывает…»
— …«Стечкин», это само собой. — С пистолетом на амбразуры? — Зачем с пистолетом… Вот, держи… «Вал», из одной серии с «Винторезом». Скорость выше, остальное хуже. Но хорош, собака, для стрельбы на ходу. — Лёгкий какой… А ничего, удобная приблуда. Маслят много? — Что такое мяслята?... Грибы знаю. — Патроны. — А, патроны… Патронов хватит… Тут складные станки… титановая рама…
«Силён мужик… я бы с ума сошёл от горя… Слушай, смотри, щупай, запоминай, через две недели друг другу задницы будем прикрывать…»
Истории, собсна, почти никакой. Обратилась знакомая, мол, у моих друзей проблема: муж храпит так, что его выгоняют спать в другую комнату (хорошо живут – комнаты другие есть). Поможешь, грит? А чего не помочь! Дай мой адрес, свяжемся. Неделя прошла, другая. Я знакомой: – ну и где твои друзья? А нигде! Ему нравится спать в отдельной комнате. Что мне оставалось – только молча завидовать.
По теме были вопросы и предложения. Одно из них я и постарался сегодня "кратенько" изложить. Чтобы не засорять ленту, выкладываю ссылку на свою страницу (мэйл.ру, будь он неладен). https://my.mail.ru/community/garicoldman/479C1A9ED656C891.html#479C1A9ED656C891
К большому сожалению естественным образом слетают сноски, которые есть в оригинале. Обходимся тем, что есть.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Плов, мускат и остальные
— Мужики, Антон баранину не ест, нам свинина не полагается, — на всякий случай. Как сказал Антон — вдруг Он есть? А твоё хе у меня уже вот здесь. Так что делаем куриный. — Предупредил бы хоть. — Паниковать отставить! Никаких костей. Я позаботился. — Давайте по паре стаканчиков и на Бургулюк. Ужином займёмся потом. — Тогда уточним боевое задание: Боб отвечает за специи, с рисом лучше Дамира никто не управится, на мне мясо, Антон будет наблюдателем. — Давайте по-быстрому… — Зачем по-быстрому! Полчаса посидим хотя бы, и на водные процедуры. Наш северянин обсох совсем на азиатском солнышке. Вишь, как подкоптился! — Ну, за встречу и за знакомство! — За встречу. — И за успех нашей предстоящей экспедиции… — …Антон, ты чего?… Не будем о плохом. — Вот почему так? — Ничего… Выходим на поиски объекта, который не значится на армейских картах. Что-то там cпрятано. Поэтому расслабляться не будем. Представьте, что нас выдернули из запаса. Представили?… Выпьем. — Полковник, не гони. — …В самом деле, Амир, успокойся. Сейчас ещё заставишь присягу заново принимать. — Не бойтесь, не заставлю… Тоха, ты крещёный? — Нет. — Почему? — Отец запретил матери крестить, а самого и не тянет. Как-то так. — Так ты у нас один тут неправоверный!… Объясняю как правоверный мусульманин: крещение принимается один раз в жизни. Так и с присягой… Боб, а как ваша религия называется, — бон, кажется? — Моя религия называется православие. — Ну дела… Русский нехристь, кореец православный… Куда мир катится… — Куда, куда… А то сам не знаешь. — Мы тут живём медленно, сам видишь. А что у вас творится? — Я не знаю, что происходит. Гайки закручиваются на всю катушку. Облавы на вокзалах, проверки документов. В рабочее время любого могут задержать до выяснения личности. Кинотеатры днём шерстят, — только вьёт! — Что за хрень собачья! — Борьба за трудовую дисциплину. — А с зелёным змием бороться не пробовали? — Там всё по-прежнему. Даже водка новая появилась. — Про «Андроповку» знаем. — Да мне как-то… Я водку не пью. — Из принципа? — Невкусная она… Я вот сижу с вами, и так хорошо, — мускат, хорошие люди. Что ещё нужно! — Действительно, что ещё нужно человеку с чистой совестью! — Ребята, не обращайте внимание. Это он слова мои возвращает. — Обиделся, что ли? — Амир!… — А что присмурел? Армию вспомнил или семью? — Не совсем… — Да, мужики, есть тема! Выпьем за Антона и Софью! — …Серьёзно? — Боб, посмотри в мои бесстыжие глаза: я могу издеваться над своим другом? — Можешь. — У них с Сонькой серьёзно. — Да, Антон, даже и не знаю, — пожалеть или поздравить. — А сделаем и так, и эдак! — За Маркусов! — …Вы с чинара попадали? Я женатый девять лет! — Сиди и не ерепенься. Если Сонька вздумает за тебя замуж, — поможем. Она того стоит. — Совсем запутали. — Распутывайся, и пойдём на озеро. — Озеро? Я думал, — река. — Водохранилище. В наших речках купаются только сумасшедшие. — Снаряжение достану… — Вы посмотрите! Даже маску из Ленинграда притараканил! — …Вот за что Антона всегда уважал, так за подход к экипировке. — Тряхнём стариной? Кто последний добежит — моет казан после плова. — Так нечестно! Я дороги не знаю. — Включи северный нюх. — Придётся… Э-эх!…
— Ты чего такой осоловевший? — Переел… Плов могу харчить каждый день, готовить так и не научился. Надо было родиться узбеком. — Тут своих узбеков хватает, а ты у нас один. — Да брось ты! Скажешь тоже. — Скажу… Про плов не беспокойся. Соня так его готовит, — пальчики оближешь. — …Амир, что ты хотел сказать? — Да, Боб, ты не в курсе… Знаешь, Антон в восемнадцать лет уже был старлеем. — Так не бывает. — Он в армии с шестнадцати лет. Был отличником и так далее. В двадцать шесть в запас ушёл майором…. — Антон, дай тебя потрогать. — Да ладно вам… так вышло. — Тогда ещё налили, и приступим к обсуждению. — Обсуждать нечего. Всё ясно. — Боб, что тебе ясно? — Пока на место не прибудем, пока не разберёмся, в каком состоянии тропы… — Тогда матчасть… Дамир? — Всё в глубокой заморозке. Адиля сделала в лучшем виде… Антон, в прошлом году ходили на Баба–таг, повстречали там японскую группу. Вот это называется подход к пропитанию! Высушенные готовые продукты, весят мало, готовятся быстро. А мы половину груза на желудок изводим. На неделю однажды вышли, — так оголодали! — Будет и на нашей улице праздник… В принципе, неплохо подготовились. Варёный рис берём, орехи–изюм. Жаль только, что вместо мёда сгущёнку тащить приходится… Рюкзаки, альпенштоки, палатка, спальники — всё у Бахрама. На мне алкоголь и вооружение. — …Амир, какое вооружение! — Спирт, красное вино на случай питья из водоёмов. — Всё? — Два карабина, у остальных ТТ. Армейские бинокли. — Мы на войну собираемся? — Война идёт, границы не так и далеко. Мне сюрпризы не нужны. Руковожу операцией я? — Ты старший. — Договоримся так: любые советы и предложения буду выслушивать предельно внимательно. Но решающее слово моё.
— …Объясните мне, дураку, — почему стране проще было выгнать меня на гражданку вместо того, чтобы создать нормальные условия для службы! — После драки кулаками не машут. — …Помнишь, Верещагин в «Белом солнце…» — За державу обидно. — Мы тебя уважаем и понимаем. Я, например, знаю, что спеца твоего уровня подготовить трудно. А толку! У них свои планы, про которые нам не говорили и не скажут. — Какие-то разговоры мутные начинаются. Вам не хватило офицерских пьянок? — Иногда не хватает. — Отставить! Моложе от этого не становимся, только душу теребим. — Есть отставить, товарищ полковник! — Иди ты в задницу. — Сам дурак. — Закругляемся, а то договоритесь. — Отбой, мужики, завтра на рыбалку.
— Антон, это что за украшения! — Мы на даче борьбу устроили. С алкоголем немного промахнулись, — вот, результат на лице. — Почему только у тебя? — Амиру досталось по рёбрам. — Не врёшь?… Посмотри в глаза. — Сонь, мне врать смысла нет. — Маркус, не ври! — Я врать не умею. — Я вижу. Как дам добавки за враньё! — Сонь, больно же… — Ты обо мне подумал? — Честно? — Ещё как честно! — Только о тебе и думаю… Можно тебя обнять? — На первый раз прощу, на второй не спущу. Про третий тебе даже подумать будет страшно. — Сонь, ну, что ты… я в порядке… — Зато я не в порядке. — Что с тобой? — Сердце прыгает как белка… до головокружения… Тоша, что это? — Что будем делать? — Ты мужчина, — тебе принимать решение. — Вернусь из похода — поговорим. Хорошо? — Хорошо, Тошенька. — Провожать придёшь? — Не люблю проводы. — Мы ненадолго, Сонюшко. — Как ты меня назвал? — Сонюшко. — Меня так никто не называл… Повтори, пожалуйста. — Сонюшко. — Ещё. — Сонюшко. — Ещё! — Любовь моя. — Любовь моя…
— Здравствуй, Лейла. — Здравствуй, братик. — Откуда ты знаешь, что я брат? — Ты же знаешь, что я тебе сестра. — Куда сегодня пойдём? — На Кара–сай. — У нас тоже есть Чёрная речка. — Далеко отсюда? — В Ленинграде. — Там красиво? — Иногда бывает красиво… очень. Нева, «Аврора», Зимний Дворец. Много красивого. — Когда вырасту, — обязательно поеду в Ленинград. — Лейла, держись за меня. — Тоша, не бойся, не упаду. Я каждый день по таким камням бегаю. Никогда не оступаюсь. — Я иногда падаю. — Тоша, я здесь выросла… Мне нравится смотреть, как дикие козы по горам скачут. Такая красота!… В Ленинграде есть козы? — Нет там никаких коз. Только кошки да собаки . — Жаль. А горы? — И гор нет. — Как может быть красиво, если нет гор! — У нас есть Карельский перешеек. Там очень красиво. — Там есть горы? — Нет, там много лесов. — Разве может быть много лесов? — У нас может. Приедешь в гости, — такие леса тебе покажу! В них даже заблудиться можно… Что ты смеёшься! — Весёлый ты, Тошенька. Как это в лесу можно заблудиться! — Не веришь? — Не верю!… — Лейла, догоню и стукну!… Ты чего?… — Ты не можешь меня стукнуть. Ведь ты мне брат. А брат не может обижать сестрёнку. — Прости, сестричка, больше не буду… Всё равно в лесу можно заблудиться. Вот. — Хорошо, Тоша, верю. А ты… заблуждался… заблудился хоть раз? — Нет, конечно! Мама далеко не пускает. — Хорошо тебе. — А твоя мама? — Спроси что-нибудь другое. — Почему?… у тебя нет мамы? — Тоша, мне пора. Приходи завтра. Ты так редко приходишь. Я по тебе скучаю. — Приду, сестричка. Обещаю.
— Антон… Антон… — Что случилось? — Четыре часа, пора вставать. — Опять этот сон. — Какой? — С девочкой Лейлой. — Ты чокнутый. По штатному расписанию тебе Соню полагается во сне видеть. — Не понимаю… это вообще не имеет ко мне никакого отношения. — Ты умом не тронулся? — Иди ты… Ладно, встаю. Во сколько выходим? — Через полчаса. Проходной автобус из Ташкента в Ангрен. Там двадцать минут на местном, и мы в предгорье. — А до Ангрена сколько? — Сколько есть — всё наше. — Через две минуты буду готов. — Слышь, майор, возьми ТТ. Если увижу, что форму не растерял, — поменяешься с Дамиром. Стрелок из него никакой. — Договорились. А второй карабин? — Боб с Бахрамом по очереди. Я им доверяю. — …Я удивляюсь, — как мужиков жёны отпускают! Ну, со мной всё ясно. А они? — С тобой тоже не ясно. — У меня-то без проблем. Когда своей сообщил, так даже не покривилась. — Ты про Соню? — Та-ак… — Что так? Я же вижу, что с вами творится!… А горы это святое. Жёны знают, поэтому не спорят. — И что мне теперь? — Майор, теперь ты обуваешься в сорок четвёртый. Всё остальное потом. — Как быть, Амир? — У кого решил совета спросить, у холостого по жизни татарина? Не смеши. — В голове пусто как в барабане. — Уедешь домой, решишь свои вопросы, вернёшься и увезёшь Соню с собой. Думаю, — свадьбу сыграем здесь. — Без меня меня женили. — Антон, я ведь не думал, что так получится. — Да ладно уж, чего там рассуждать… Знаешь, даже в глаза жене смотреть не стыдно будет. — Ну вот, а советы спрашиваешь… У меня просьба. — Ну?… — Соньке ничего не обещай, пока не разрулишь. Договорились? — Понял. Не подведу. — …Попрыгай… Молодец, упаковка профессиональная. Ну, с Богом! — Или с Аллахом.
— Антон Георгиевич, вам приходилось жалеть о том, что оставили скульптуру? — …Соврать, что ли… Да. — Долго? — Не важно. Было и прошло… помучился, водочки попил… Нет, перед этим год отработал в школе… Когда мастерская сгорела, не знал куда приткнуться. Тут знакомый подсказал. У них в школе учителка в декрет сбежала, надо было срочно закрыть ставку. Мной и закрыли… На свою голову. — Плохо дело пошло? — Не то, чтобы плохо… Я не методист. Хотя до этого были ученики… Помню одну девчушку, Манькой звали… У нас были почти семейные отношения. Чудная совершенно мамаша, прямо не от мира сего. Отец толковый мужик. Мы иной раз и по коньячку на пару… Сколько сейчас?… Тридцать лет ведь девке! — Тридцать один… — …Давно про них не слышал… Договаривались осенью встретиться… А тут семейные неприятности… очередные и окончательные… потом проблемы со здоровьем… потом опять они… В городе появился только в декабре… Грустно вспоминать… — Антон Георгиевич, когда впервые появились мысли о демобилизации, что было кроме семьи, какие-то мотивы были? — …были… Первый звоночек получил в девятнадцать лет. Мы стояли в Бердске, в увольнение ездили в Новосибирск. Минут сорок на электричке. Тридцать шесть лет прошло — до сих пор вспоминаю город иностранцев и красивых парней. Такая вот своеобразная репутация была у него в те годы по Сибири… Ранняя весна, променад на левом берегу неподалёку от Комунального, и слышим крики со стороны набережной. Мы с комвзвода туда. А там… Пацаны на льду развлекались. Март, лёд рыхлый, один провалился. Я шинельку на ходу скинул и за ним. Ремень сходу расстегнул, как отец учил… А толку-то!… Пацана вытащил, а лёд под нами обоими пошёл… Накувыркались. Пока суть да дело, пока вытащили нас… Мальчонку-то быстро растёрли, а я всё хорохорился… И потерял сознание. Пришёл в себя уже на больничной койке. Вот так свой первый инфаркт схлопотал. — Как же Вас не комиссовали! — Уговорил. Через полтора месяца прошёл перекомиссию — и в строй. Всё-таки быть молодым иногда очень даже неплохо. До-олго потом на меня комбат с подозрением косился… бедолага. — Значит, на роду написано людей спасать… Тяжкий труд. — Саш, любой труд тяжек, даже если он в радость. — Но радостный труд не такой тяжкий. — Ну начнём сейчас друг на друга фимиамы источать!… Вот знал ли я, что опять с водой свяжусь!… Я спасателем-то устроился по единственной причине — работы практически никакой, времени для размышлений полно, дети пристроены на бесплатное довольствие… В общем, не жизнь — малина. А начало июля было какое-то дурное. Плюс пять. Можешь себе такое представить! В наших-то краях. — Могу. Меня родители через Дворец пионеров на всё лето пристроили. Помню, как отец привозил одеяло и тёплые вещи. От холода плакать хотелось. Домики летние, на такую погоду не рассчитаны. — Вот-вот!… Приезжает группа французов. Ну чего им дома не сиделось! Начальник: устройте им прогулку на катере… Чтоб этих лягушатников… и нашего директора. А тут ещё волна поднялась… В самый неподходящий момент заклинило рулевое, — остался только левый поворот, вдобавок лопнул ремень охлаждения. Живы остались чудом. Мотористу хоть бы хны, марсельцы смеются — приключение, как же! А у меня на берегу жена и Колька с Петькой, один меньше другого. — Экстремал вы однако, Антон Георгиевич. — Да уж… Неправильно это. — Что? — Геройство. — Вот те раз! — Вот те два… Неправильно, говорю. Мы не должны допускать ситуации, из которых потом приходится выпутываться. — Всего не предусмотришь. — Взять тех пацанов в Новосибирске. Какого хрена они оказались на весеннем льду! Или моё морское приключение… Говорили директору, — нельзя, катер неисправен. Ничего, говорит, за один раз не поломается. А тут сразу две поломки. Вот кому! Чтобы лишний раз мне Бог напомнил, что с водой не дружу? Так я и без этого знал, с самого детства. — Подробности будут или опять намёки?… Неужели такая тайна! — Не люблю вспоминать. Там… отец был жив… и мама… Саньк, а Саньк, что ты с другом своим собаком сделал? Сидит как воды в рот набрал. Чем накормил, признавайся! — А это наш маленький собачий секрет. — Смотри у меня, не разбалуй животинку. Хоть и кошачий сын, а всё Божья тварь. — Я позвоню. Можно? — Вот спросил!… — …Марию Владимировну… Муж… Маша, это я… Как ты?… Собака кормлю… Не своего же!… Маш, я что хотел… Ты слышишь?… Кроме чая ничего, есть свидетель… Ему можно… Лет пятнадцать… Могу… Антон Георгиевич, Вас к телефону. — Меня?… Антон Георгиевич… В девяносто пятом занимался скульптурой… Машка… Манечка! Так это твой муж мне седых волос прибавляет!… Бросай всё и приезжай. Скажи, что у тебя зуб болит, или живот, или рожать собираешься. Только приезжай. Иначе твоего Сашку отсюда живым не выпущу! Ты меня знаешь.
— Дядька Антон!… — Виталик, какой я тебе дядька. — Обнять-то можно? — Иди сюда, вражина… Поверишь ли нет — на улице бы встретил и не узнал. — Зато тебя за версту видать… Антон… Ты чего седой такой… Настька довела? — Молчи. — Значит она… cтерва… Всю жизнь от неё одни расстройства… Как племяши мои? — Растут. Деловые оба, все в дядьку. — Ну… скажешь тоже… — Да не смущайся ты!… Как служба? — Ой, не спрашивай… — А чего не спрашивай-то! Случилось что? — Списали меня. — Как списали!… — Да, блин… — Напился? — Уж лучше бы напился — Ну говори, не тяни кота за хвост! — «Корюшку» утопил. — Чего её топить, она сама на нерест… Что?!. Так это твоих лап дело!… Вот кому расскажу, что мой шурин отмочил… — Да уж, корки ещё те. — А мы думаем-гадаем, — куда ресторан подевался! — Утоп, восстановлению не подлежит. — Как случилось-то! — Обидно, понимаешь… Перед вахтой день рождения был у приятеля… Неплохо посидели… Утром притащился на борт, батя посмотрел, — иди, мол, отсыпайся, перед выходом разбужу. Ну, я рад стараться. Завалился и на массу. И вдруг что-то как в бок торкнуло. Глядь на часы — всё на свете проспал!… Выскакиваю, а Крылов штурвалит вовсю. Нет, ты подумай, — у деда минус тринадцать на каждый глаз. И прёт точняк на этот «поплавок»… Умора, до сих без смеха вспомнить не могу. Придурок какой-то на поручни облокотился и звёзды считает, Коперник, блин. Я ору: вали отсюда. А он пьяный как я накануне… Что было!… Народ прямо в воду прыгал. Хорошо, что живы все, а то бы тюрьма. — Жаль, меня там не было. — Это точно. Так бы на месте со смеху и помер. — А чем сейчас занимаешься? — Ну… Был вариант боцманом на пассажирский, либо… Вернулся в мореходку. — Зачем?!… — Пригласили преподавать. — Тяжкий хлеб преподавательский. — Не тяжелей другого. Конфликтнул, правда, слегка с одним старожилом, пришлось бока намять. — А вот это зря. — Кто бы говорил. — Я другое дело. — Антон, не вешай лапшу на уши. Зачем тогда учил?… от тараканов отбиваться? С козлами надо разбираться как умеешь. — Возмужал… Как я рад тебя видеть. — Тоха, винца?… — За второй не побежим? — Даю слово офицера. — Слово офицера… Виталик, я твоего однофамильца нашёл! — Брось, не может быть. Фамилия редкая. — А вот и нет. У нас в Мухе… — Стоп–стоп–стоп… Ты восстановился? — Пришлось экзамены заново сдавать. Что-то сдал, где-то на жалость надавил. А что делать! Годов мне сколько? То-то же. — А работа? — В котельной по ночам. Очень удобно. Да и публика подходящая. — Что значит, — подходящая! — Музыканты, писатели, поэты… — Вот куда все попрятались! Будем знать. — А ты не в курсе? — У Настьки поинтересовался, она, — спроси сам. Ну, ты её знаешь… Нафиг на ней женился… — Тебя пожалел. — А теперь я тебя жалею… Так что с Мухой? — У нас выставки разные проходят. Есть постоянная экспозиция, которая только обновляется, есть тематика или конкурсы. Иногда придумают что-нибудь экстравагантное. И смотрю однажды… Акварельки… Глаз не оторвать. Питерская тема, — Нева, Ладога, Балтика. Просто здорово. Присмотрелся, а там фамилия — Заболотный. Во как. — Ты в совпадения веришь? — Нет, конечно. А что?… Чего ты в сторону смотришь? — Тоха… это мои акварельки висели… — Значит, не зря тогда тебя шоколадными конфетами кормил… — Спасибо тебе, Тох. Ты для меня как дядька. — Так мы идём или кого ещё дожидаемся?
— Антон Георгиевич, вы давно один? — С девяносто пятого. Фактически больше. — Не позавидуешь… — Где ты был… — Диплом защищал. — А-а, да… Тебе сколько лет? — Тридцать шесть скоро. — Молодой ещё… Как семья? — Как у всех. Ругаемся, миримся, дочку воспитываем. — Большая? — Одиннадцать скоро. — Как моей Полинке было… Поговорим о главном. — Минуточку… диктофон… — Тебя интересуют факты… факты моей биографии. Но ведь равно переврёшь, сделаешь по-своему. — Не для протокола. — Тогда зачем? — Смотрю, как вы ходите, говорите, улыбаетесь, гневаетесь… Вас даже сыграть трудно, а придумать невозможно. — Ишь ты, выдумщик выискался. Почему я? — Архитектор знакомый подсказал. — Не Хохлов случайно? — Врать не буду. — Вот чучело гороховое… Так писал бы с него! Это ж кладезь для сюжетов. — Да-а, есть в нём что-то такое. — Знаешь, как он чудил, когда в Инженерно-строительном учился!… Жил в общежитии. Однажды засиделись в гостях у знакомых девчонок и ночью попёрлись через полгорода. В общежитие не пускают — два часа ночи. Так они с приятелем на седьмой этаж по лоджиям забрались. Да ещё магнитофон с собой тащили! — Это Олег рассказал? — Его дружок. Говорил, что с Хохловым он больше никуда, ни ногой. Только в разведку… Эпопея в Австрии, куда уехал по частному приглашению с десятью долларами в кармане, а вернулся на машине и купил квартиру в центре города. — Украл?!… — Заработал! У него же руки золотые… Короче, надоело Олежке на хозяйских харчах бездельничать, поинтересовался, — нельзя ли подработать? Австрияк подсуетился, и Хохлов устроен был чернорабочим за сотню марок в день. Через два дня подошёл к бригадиру и сказал, что лепку делают неправильно. У того глаза на лоб, — покажи, мол, как надо. Олег показал. Тут же перевели в штат — триста марок в день. Потом ещё какую-то рацуху внёс, потом ещё. Сделали бригадиром — шестьсот марок в день. Дальше — больше… Прорабу надоело смотреть, как дышат в затылок, он перетёр, видимо, с руководством, и те сосватали Хохлова богатому итальянцу, строить виллу. Там он, конечно, тоже отличился… Жена уже потеряла его окончательно — с маленьким сыном на руках, без денег. И тут Фигаро! Картина маслом… Но про Италию почему-то рассказывает мало. Сдаётся мне, что хозяин виллы была не очень старая. — Ну, Хохол попал! Я теперь с него с живого не слезу, — всё выложит. — Имей в виду, — меня сдашь!… — я тебе памятник при жизни сделаю. Прям тёпленьким в него и закатаю. Понял? — Легко! Уж мне соврать — как два байта отослать! — Алексашкин!… про байты! Ты же в компьютерах дока! Помоги, друг сердечный, пропадаю. — Чем смогу. — Попросили над текстами поработать, купил ноутбук. И надо церковно–славянские шрифты установить, целых семь штук. А что с ними делать — ума не приложу. Я ж в этой бесовской технике… — Ноут старый? — Что?… — Ноутбук, я спрашиваю, новый или старый? — Не совсем, но всё вычищено. А что такое ось? — Операционнка. — Вот как… Там какой-то зверь сидит, — так сказали! — Антон Георгиевич, мне чайку — и будут Вам шрифты.
— …А про самое главное не начинали. — Главное семья, журналистика и… и друзья. — Будя врать-то! Семья… Кто тебе намедни звонил, не тётка? Сю–сю да сю–сю! Тьфу на тебя… — Это по работе. — Работа… Отлыниваешь как только можно. Уж я-то знаю вашу братию. Ну, и друзья… У тебя есть хоть один, кого ни разу не обманул, кому скажешь всё, о чём спросит?… Видимо, ответ отрицательный… Главное начинается не с этого, а с экологии. — Вот переходы… — А ты что думал!… Саш, а ведь правда… Про одну экологию знаешь — тут я не спец. Окурки, правда, не разбрасываю, собак мой кошачьего рода где попало не гадит, ну и так далее… Есть экология души — тебе знакомо, но ещё не близко. — Откуда такая уверенность? — Женщины. Довольно? — А что, — есть ещё что-то? — У меня всегда есть для того, кто слушает… Сколько минут в день с дочерью проводишь? — Девочка же! Пусть мать занимается. — Чушь собачья и хрень кошачья. Воспитанием должен заниматься отец. А мама — холить да лелеять. Задумайся, пока не поздно. Я вот со своими промахнулся. Подсказать было некому, а сам, видать, умишком не вышел. — Что ж вы так самокритично! — …И последнее — экология духа. — А это что такое? — Если коротко — расстановка приоритетов. — У меня они расставлены. — Ой ли? А ты не переставляешь их каждый божий день? — Бывает. — Да ладно тебе, не прибедняйся, все так делают. И причина, кажется, уважительная — нас так учили… Был фильм по сказке Шварца, «Убить дракона». В финале есть шикарная сцена: «Нас так учили… нас так учили… — Всех так учили. Только почему же ты, скотина, был первым учеником!» Примерно так… Может не дословно… Когда я делал первые шаги вокруг да около школьной парты, отцу было не до меня, — зарабатывал деньги, правда не все до дома доходили. Но это уже другая тема. Однако мама совершала удивительно мудрые по-женски поступки. За это буду благодарен ей до самой смерти…
— Вы, простите, чья будете? — Я насчёт Антона. — Минуточку… Вы родственница? В графе «мать» прочерк. — Наверно ошиблись… Алевтина, Алевтина Сергеевна… Маркус… Так что с Антоном? — С Антоном хорошо. То есть… нам с ним не очень. — Что случилось! Я ничего не знаю. — Ваш муж ничего не говорил?… Понимаете, ему нечего делать в классе. — Не понимаю. — Ему скучно. И если в письме у него есть кое-какие проблемы, — решаемые проблемы, не пугайтесь, то во всём остальном… Как сказать… Я всё время должна придумывать, чем его занять. А мне с классом надо работать. — Он вам мешает? — Нет, что вы! На редкость спокойный и покладистый ребёнок! Ему нужна другая нагрузка, — по способностям. Или по его знаниям, — я не успела разобраться. Как вы отнесётесь к предложению перевести его во второй класс? — Как это, прямо сейчас? — Чем раньше, — тем лучше. Для Антоши будет лучше. — Сколько у нас времени? — Могу дать неделю. Позже потеряется смысл в переводе… Я говорила с директором, с учителями. Все поддержали… Если он год у меня пробездельничает, то можем просто мальчика потерять. Жаль будет. — Я подумаю до завтра. Можно?… Спасибо вам. До свидания. — До свидания.
— Мам, ну что ты… Я не маленький… Смотрят же все… — Смотрят… Ишь, стеснительный какой стал. И в кого ты такой… — В тебя, мамань, в кого же ещё. — Проверь ещё, — ничего не забыли? — Ну мам, ну сколько можно проверять! — Тихо у меня! На мать голос повышать. — Прости, мам, я не нарочно. — Бумажку не потерял? — Спрятал в самый дальний угол. — На всякий случай повторю ещё раз: восемнадцатый до метро. Потом до «Елизаровской»… Ну, с Богом, скульптор мой ненаглядный.
— Тоха, ты посмотри, — какая живописица к нам поступила! — Способная. — Чего это она способная! А мы тогда с тобой какие, — неспособные что ли? — Не знаю… Я три года здесь отучился, ты пять. А её сразу в девятый взяли. — Да плевать, я не про это… Какая девчонка!… — Иди, знакомься. — А ты? — Юр, я не пойду. Опозориться ещё не хватало в нашем классе. Съедят. — Не съедят, остерегутся… Антоша, как ты относишься к эскимо? — Батончики нравятся больше. — На батончик не хватит… Ну, Антош, ну пожалуйста, ну пойдём… — Вот прилип как банный лист к заднице. Хочется — иди. — Боязно. — Эх, Юрка, а ещё друг называется. И вот как с таким в разведку идти!…
— Привет. — Привет. Виделись уже, кажется. — Да это я так просто… Проводи, пожалуйста, мне одной страшно. — А Юрка куда подевался? — Да ну его, надоел. — Лен, неудобно, всё-таки друг. — Тогда пойду одна. Только имей в виду: если со мной что случится — ты будешь во всём виноват. — Так уж и во всём… — Портфель возьми… Не волнуйся, пустой. Я всё в классе оставила, тебя пожалела. — Не надо меня жалеть. Сам могу. — Видела уже, как ты кулаками жалеешь. — Далеко идти? — Если понравится — можно дальше. — Ну честно!… — На Среднем, рядом с трамвайной остановкой. — Здорово! Мне туда и надо. — Я знаю. Я про тебя, милый мой, всё знаю… Ой!… Покраснел!… Как здорово… — Ленка, не говори так больше. — Захочу и буду. Кто запретит, ты? — Мне завтра Юрке в глаза смотреть. — Мы ничего не скажем… пока не скажем. А там посмотрим… Ну, беги уж, твой трамваище подъезжает… Тош–Тоша!… — Что?! — Портфельчик оставь. А то придётся маме сказать, что его жених мой на память украл.
— Разрешите, товарищ полковник? — Проходи, майор. Чай будешь? — Спасибо, Павел Петрович… Курить можно? — Погоди, Герман… Станиславович, накуришься ещё. «Ох, не нравится мне эта старуха…» — …Времени на подготовку мало, считай, что нет уже… Вот, смотри, что тут у нас припасено… Полковник небрежным жестом кинул передо мной тоненькую папку. — …Смотри внимательно и запоминай, завтра папка уйдёт к инициатору вместе с докладом. — У нас будет доклад? — А ты постарайся, Гера, постарайся, чтобы был… Папку изучишь в «карцере», ознакомлю пока с ключевыми позициями, времени на разработку не было ещё вчера. — Зачем повторяться, Пал Петрович, я понял… понял. — Попрыгай у меня ещё, родной, попрыгай… Махмудов Амир Сергеевич, сорок пятого года рождения, полковник ВДВ в запасе, не женат, внештатник МВД Средне–Чирчикского района Ташкентской области. Может себе позволить, — военный пенсионер. — В тридцать девять?… — Такие вот у нас пенсионеры… Настоящий боевой офицер. — Афган? — Шестьдесят восьмой — Чехословакия, операция «Дунай», на следующий год — Даманский, семьдесят девятый — Польша. Там уже в статусе советника. После смерти отца в восьмидесятом ушёл в запас… Награды… грамоты… поощрения… это всё потом. — ВДВ мы знаем, видели второго августа. — Эх, молодёжь… Это спецназ ВДВ. Ну, и отец его был тренером по боксу, натаскал сыночка на нашу голову… До Польши занимал должность начштаба полка, так что связями не обделён… До прошлого года ничего про него не слышали. В общем, упустили клиента. Да ещё МВД… Что-то он успел накопать в архивах. — Лишнего? — В том всё и дело, что не знаем. А должны… В этом году собирается в поход в закрытую зону. — Ну ВДВ даёт… Кто ж его туда… — Не совсем закрытая. Нет на картах, в источниках ни слова. А он туда собрался. С ним родной брат и друг детства. — Нахлобучить, за ниточки подёргать… — Гера, смотрю на тебя и диву даюсь — папе не стыдно, что такого остолопа вырастил?… И как ты со своим дуболомством до майора дожил… Нам это место ещё интересней, чем ему. — А поговорить? — Ты придёшь, посмотришь, запомнишь, вернёшься, всё мне расскажешь. Я внятно изъясняюсь? — Так точно, товарищ полковник… За шапку-невидимку расписаться где? — Ты ж там бывал, Ставроцкий! Чего прикидываешься? На месте сориентируешься. — Так сколько лет прошло… Семь… восемь почти. — Страна та же, люди те же, советские. — В общих чертах понятно… Чего ждём? — Не чего, а кого, и не мы, а они. — Они?… кого ждут?… — Недостающее звено, Гера. Из Ленинграда. Твой земляк, между прочим, дружок Махмудова. И сослуживец. — …Разрешите? — Да кури уже, лишенец…
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Отчий дом
— Пап, Геля, вы дома? — …С приездом, Гера. Мужики мои скоро будут. — Где шлындают? — Пашке обувь пошли искать. — Опять? — Опять… Хоть набойки приколачивай. — А может их к полу приколотить? — Когда повзрослеешь… — О, точь-в-точь как моя бывшая. Даже не верится, что вы не были знакомы. — Гера, у меня в руках полотенце. Могу намочить. — Всё, молчу, молчу… Гель, у отца выпить есть что? — Посмотри в баре. Или за тобой ухаживать надо? — Уай нот, как говорят англичане? — Американцы… — Да какая разница… — Большая. Язык другой, культура другая. — Ну всё, я пошёл… В баре, говоришь? — Поел бы с дороги… пить на голодный желудок… папа родимый… — Не на голодный, два часа назад с начальством в столовке отобедали. — Отобедали... пирожками с капустой... — Обижаешь, мать!... Первое, два вторых. — Знаю ваши вторые, одно название… — А у тебя что? — Ты же не голоден! — Ну всё-таки?... — Суточные щи. — Вчерашние что ли? — Дурак ты, Гера, готовятся они сутки. — Ты сутки стояла у плиты?... Ну прям героиня. — Так будешь или нет? — Налей… половничек… два… половничка. — Хлеб сам порежь, некогда. — … Ух ты… вкусно как… — Бабушкин рецепт. Дед, когда на промысел уходил, всегда с собой брал. — Прям в кастрюле что ли? — Варится погуще, потом на мороз. Получается как холодец. Можно так есть, а можно в котелке разогреть. — …Спасибо, мать. Можно в щёчку? — Можно. И пошёл бы ты куда уже, занята я, А мне к работе готовиться. — Что случилось? — Да ничего… Из Чехословакии пришли новые машины «Консул». Никто с ними не работал кроме меня, да и то… — Трудись, мать, без тебя вычислительная промышленность встанет. — Ну всё, договорился. — …Ай!... Ты что творишь, мать!... — Ой, Гера, совсем забыла!... Отец купил новый карабин, просил пристрелять. — Вот бы вы без Геры… — Сделаешь? — А куда я денусь! С удовольствием. Бутылочку у папы дёрну и во двор.
Индус
— Пал Петрович, представляю нашу скорую помощь и по совместительству старого друга… Иосиф Вартанович Петросян. — Петросян?… Полковник расхохотался в голос. — Так вот какого Петросяна ты вспоминал!… А я-то, дурак старый… Здравствуйте, очень приятно. — Полковник, не узнаешь? — Что-то не припоминаю… — Юр, ну ты хоть объяснил бы своему человеку, кто я такой, а то нехорошо как-то… — Да ладно, чего уж там… Паша, Иосиф наш… бывший. — А-а… вот оно что… — Вообще-то особой надобности в знакомстве не было, но, знаешь, как бывает… Надо, чтобы в деле его имя было на слуху. — Новые веяния в службе? — Старые обстоятельства… Я, собственно, для чего вас пригласил… Князев с Умаровым вылетают в Ташкент, Иосиф остаётся на пару с Германом, будет занят его подготовкой… Йося, сколько времени потребуется? — Откуда я знаю! Зависит от вашего Германа. Если тупой как пробка… — Не тупой, поверь. — Ну-у… я не гений, конечно, у меня ушло три недели… В первый раз. С глубоким погружением уложимся в три дня. Рискнём? — Н-нет, рисковать не станем… Паш?... — Я вообще не понимаю, о чём речь. — Ах да… Герман поработает под прикрытием. — С ума сошёл!... Где?... когда? — Здесь, то есть, в Средней Азии. — Что за нелегальщина… — Другое имя, гражданство, специализация… Вот. Генерал положил перед Забродиным паспорт в бордовой обложке. — Индия?... У Ставроцкого английский на уровне пятого класса средней школы. Что ему там делать с этим паспортом? — Зато французский на хорошем уровне. И не там, а здесь. Ты меня вообще слушаешь? — Странную игру ты затеял, Юра, не нравится мне это. — Дослушай, приговор потом зачитаешь.
— …Идея не моя. — Ну не Ставроцкого же! — Майор получит приказ позже… завтра… Идея Умарова. — Нашёл контрразведчика… — Можно и так сказать… Оказывается, в «Экспедиции» были специалисты из Индии. — Ну, были да сплыли. И что с того? — Я знаю, что сплыли, ты знаешь, что были. Умаров говорит, что были. А может их и не было там никогда. Никто кроме Умарова не может сказать наверняка, кто там был, а кого там не было. И как он скажет, так и будет. — Кому скажет! Нам уже сказал. — Ну Паша… Махмудову скажет, кому же ещё! — Ах ты ж, генерал, ай старик… А мозги-то у него шурупят! — Получше твоих, как выяснилось. Мы с Йосей сразу догадались, куда гнёт старик. — Надо Ставроцкого срочно сюда! — Пал Петрович, не гони лошадей. Завтра — значит завтра, теперь успеем точно. — Мне бы такую уверенность. — Никуда они без генерала не денутся, будут сидеть как мыши под лавкой и ждать его советов. — Понял… Иосиф Вартанович, а ваша роль? — За три недели должен сделать из него полноценного индуса. — Смеётесь? — Нет… Учился в Ленинграде, — оригинал действительно там учился, русским владеет почти как родным, сам родом из Пондишери, это бывшая французская колония. Что имеем?... Знание французского, плохой английский, хуже даже, чем традиционный пиджин-инглиш. Ну, акцент поставлю за пару недель, ни один лингвист подвоха не заметит… Кстати, Юрий Васильевич, у них есть лингвисты? — Узбек и два татарина. — Выходит, нету. И вопросов тоже нету. Или есть? — Только оперативные. — …Наши действия, тащ генерал? — Наша задача — снабдить их группу всем необходимым. От снаряжения до вооружения, в разумных пределах, конечно. Дать им столько плюшек, чтобы бдительность ушла до нуля. — Нам одной войны мало? — Уймись, Паша, лавочку надо прикрыть любой ценой. — Любой… — Да подстрахуем бойцов, не дрейфь, Петрович! Пошлём твои питерские кадры, Князев там будет. Место знают, лишь бы не ползали где попало, чтоб эвакуировать не пришлось… Что сидишь? Вызывай свой крольчатник, работа есть. — Что за работа? — Иосифа и Ставроцкого будут охранять. Они для нас теперь дороже золота.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Терминатор
— Здорово, парни… — Здорово, княже… Как ты? — Нормально. Вы-то как?... как добрались? — Ничего нового… Ты один? — Сам по себе… Что-то в тебе поменялось… только не пойму, что… — Вова, глаза разуй! — Ба!... Бороду сбрил. Ну ты, Герыч, дал! Не жалко было? — Да жарко у вас… — Усы не потеют?... Слушай, ты стал на местного похож. — На узбека? — Нет… в смысле… долго жил здесь… И загар не московский. — Вова, в тени сорок пять. Ты долго будешь нас мариновать? — Белый жигуль видишь? — Идём.
— …Как Умаров? — Умаров лучше всех. А вот Махмудов… — Ну-ка, ну-ка… — Засуетился наш татарин, сразу как Маркус уехал, так и пошло движение. — Как ты успеваешь? — Так ведь Забродин человечка дал, прямого контакта конечно нет, опасно, информация запаздывает. — Переписку ведёт? — Человек? — Махмудов, Вова! — Даже не сомневаюсь. Только не уследить, — местных велено не трогать. — Ладно, переживём. Чтобы ни произошло, — начнётся отсюда… Почему здесь? — Новый микрорайон, народ разный, много бывает приезжих. До Той-Тепе меньше двадцати минут. — Практично… Петь, Лёш, подтягивайтесь, повечеряем чем Бог послал…
— Ну что, Вова, нормально?... Ты здесь второй месяц, пообтёрся малость. — Не-а, не годится. От вас за версту Лубянкой несёт. — Кто бы говорил. — Не, Герыч, я не шучу. Тебя ещё можно проморгать, а мужиков на раз-два вычислят. Ты пойми, под местных рядиться бесполезно, делать вид, что баллы на горном туризме зарабатываете, тоже нельзя. Популярные маршруты на юго-востоке, Чаткальский заповедник никому кроме местных не интересен. А вы, повторяю, не местные. — Блять… чё делать… — Надо подумать… Съезжу на базар, вечером должен быть Умаров, послушаем, что скажет.
— …Керим-ака, ваше слово. — Прав капитан, вырядились как шпионы из плохого кино. «Чиво вам здес ищет!… чина не будыт, ухады здес…» — Очень смешно. — А ты как хотел?... Вот чего эти «стрекозы» напялили! — Нормальные очки, все так ходят. — В этом всё дело. Эх, майор, майор… Все, значит, на очки не обратят внимание, будут фиксировать другие мелочи. — Ах, вы про это… Где можно купить? — Нигде. Я достану… ещё… Кроме горных ботинок всё поменять, чем ярче и противоестественней будет экипировка, тем проще потом затеряться… Чему вас учили? — Да мы ж городские… — Задачу ставить надо правильно, «городские»… Капитан, нам бы съездить к приятелю одному, у него подберём очки… Заночую у внучки, не ждите… Когда в горы? — Тянуть не будем, до конца сентября надо закончить. — На Лысую в обход идите, через махалля вам нельзя. — Жаль… — Ахунбабаева могу взять на себя, но он не собака, на цепь не посадишь. — Понял, тащ генерал-лейтенант. — Герман… — Извините, Керим-ака. — Увидимся.
Терминатор-2
— Планшеты разобрали… дальномеры… Достали карту… — …Узнаю родимые места… — …Здесь я навернулся. — …Тихо вы… Отметили все броды, которые помните, потом сверим. — …Майор, вот здесь туристы пошли наверх. — Дай глянуть… Тоже отмечаем, вдруг пригодится. — Там шею свернуть можно. Мало было капитана? Хорошо, жив остался. А то бы… — Леший, помолчи… работаем с картой… С этого поворота держим дистанцию… Леший, какая должна быть дистанция? — На Памире держали пятнадцать тире тридцать в зависимости от угла подъёма. А там ещё плато… ты говорил. — Короткое, — тоже говорил… Ну… пятнадцать мало… Двадцать пять по прямой будет в самый раз. Критические точки отмечаем на картах, потом сверим. — Долго будем ходить? — До середины сентября маршрут надо пройти не меньше трёх раз, а лучше четыре. — Герыч, давай пять, чтоб мы сдохли наконец… проще пристрелить. — Старлей, надо будет — пристрелим. Tu m'as compris? — Началось в колхозе утро… Моя твоя не пониме. — Ça va… — А чё сова-то?.. сам ты сова… — Побурчи у меня ещё… — …Лёха, я те говорил — учи французский. — Слышь, Педруччо! Кто здесь птица-говорун? — …Прекратить… Случится что, — полковник шкуру снимет с вас… перочинным ножиком. — Ладно, четыре так четыре… Карты только эти? — Ты про что? — Ну… испачкаем, порвём, накосячим в записях. Всяко быват. — Не переживай, на нашу короткую жизнь хватит. — А чё короткую-то сразу! Я собираюсь жить долго и счастливо. — Профессия не располагает. — Петя, а я те говорил!... а ты мне «ка гэ бэ… ка гэ бэ…» — …Подеритесь ещё. — Шибко надо… передай дальномер… Ух ты… Что за модель? У нас таких не было. — Дарю. — Серьёзно что ли? — Идут под списание. — Класс! Спасибо, тащ майор, век помнить буду. — До конца сентября помни, потом забыть можешь. — Не, я злопамятный. Петь, слышал? — Слышал, слышал, больше четверти века тебя слушаю… Чай сделать? — Сделай… Герыч, я за лепёшками смотаюсь? — Куда! А чай? — Да тут базарчик рядом… бабка по полтиннику продаёт. — Хм… не перекупщица, значит… Давай, сходи… Князь, новое что есть? — По нолям. Ждём. — Значит, ждём…
Терминатор-3
— Керим-ака, мы уезжаем. — Когда ждать? — Через Князева, он остаётся. — Мне что прикажете делать? — Приказывать вам?... Моя б воля, давно бы переселил в безопасное место. — Только подозрение вызовет. — У кого! — Если бы знать, Герман, если бы… Оставим как есть. — Держитесь до последнего, тяните время сколько сможете. — Амир пока ничего не сообщал. — Ищет людей с профильной подготовкой. Дело-то не шуточное. — В любом случае до приезда Маркуса всё должно быть готово. — С нашей стороны точно. Успеет ли он? — При его связах… да и свои подтяну. — …Керим-ака, у нас на месте нет людей. Нужно две базы хранения. — Зачем две, Герман? — А чтоб никто не догадался… Шутка… На первую будем подвозить снаряжение, со второй будет забирать Махмудов. Не будем же с ним графики поставок согласовывать. — Я подумаю. — На вас надежда. — Тряхну стариной… Когда обратно? — Если протянете время, сразу после прибытия остальных членов группы. — Сколько их должно быть, кто знает… — А вы узнайте, Керим-ака, Махмудовы у вас на крючке. — Только Амир, брата решено не брать. — А этот… как его… Кучкаров? — Тоже. — Во даёт полковник… Значит, он, Маркус, Ким… Минимум пару человек ещё надо. — Хорошая мысль, майор… Пара человек его и ты. Как тебе?... — Идеально… а-а… ничего идеального нет… Не прощаемся. А вам с Князевым. — Не переживай, делай свою работу спокойно. — Я не переживаю, чего мне переживать…
— …Юрий Васильевич, к Махмудову гости. — Паш, Князев доложился. Что за гости, какие гости, откуда гости? Полковник открыл папку. — Василий Савушкин, сержант Вэ Дэ Вэ, снайпер, Омск… Казимир Войцеховский, сержант Вэ Дэ Вэ, сапёр-подрывник, Харьков… — Молодец, Махмудов! Уважаю. — Что с Индусом? — Запускаем… Зайцевых тоже, пусть дорабатывают тему. — Обоих-то зачем! — Много не мало… Одного для связи с Индусом, второго в помощь Князеву, он там ошалел, наверно, от одиночества. — Вряд ли. Молодой здоровый симпатичный мужик… — На службе, между прочим. — Ой, Юр, не надо… Когда это тебя останавливало… — Поговори ещё… интересное было время… Сколько времени на подготовку? — Индусу только загар подправить и можно выпускать в поле. — Ну что ж, Павел Петрович… Что зависело лично от нас — сделано всё. Осталось дождаться результата… Да, Паш, что с пропавшими бумагами? — Забудьте, тащ генерал, как не было. — Значица, не было. С Богом.
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
-Р9-
— Командир, глянь… — Ага… здесь у них была лёжка… самодеятельность тут устроили. — А что ты от десантуры хотел!... Я пошёл?... — Давай, Вова, только ради Бога!... — Герыч, обижаешь…
— Что так долго? — Герыч, ты не поверишь… — Не тяни кота за хвост. — Лучше нарисую… Давай-давай, не жопься… Вот смотри… Слева шоссе, настоящее, асфальт, все дела… Здесь карман… в смысле, типа парковки. Площадка такая большая, любая машина развернётся… Вот это ворота… Высоченные, блин, метров, наверно, шесть-семь. Может все восемь. — Всё? — Да забоялся я, светло, там охрана. — Охрана? — Род войск не определить. Поближе бы подобраться. Как думаешь, майор? — Думаю… Вова, бери тепловизор и наверх, сколько сможешь, а я попробую ближе подойти. Потом сверимся. Ну как? — Добро. Ну, я пошёл? — Ну, иди.
— …Герыч… помоги… — Чем?... У нас ни верёвки, ни ледоруба. — Блин… подняться проще было… Не могу слезть. — Зойке настучу, если не слезешь. — Да ну тебя… не смешно. — Ну давай, аккуратненько. — А я что делаю? — Не тяни кота за вымя… — Спускаюсь… Герыч, правда Зойке настучишь? — Конечно! Всем расскажу, что стекал как тёплое говно по перилам. — Тебя бы сю… Князь рухнул мешком с пятиметровой высоты. Сначала я даже отказывался верить, что это с ним, с нами случилось. «Князь… ну ты сука… как же ты… Князь…»
Я перевернул его на спину. «Так… бровь рассечена… что ещё?...» В районе виска сочилась кровь. Плохо, очень плохо… Так… аптечка… Твою мать, Князь, как ты меня подвёл… Ладно, вспоминаем курс молодого бойца…
— …Герыч, прости… прости… — Живой, и слава Богу. Как ты? — Ну как… херово… Что делать будешь? — Зойке потом настучу. Идти сможешь?... Помогу. — Попробую… Ой, бля… Сколько времени? — Скоро полдень. — Последний автобус в восемнадцать тридцать… Герыч, должен успеть. — Иди нахер. Вместе успевать будем. — Не успеем, Герыч…
Я вколол ещё одну ампулу реланиума. Капитан расслабился и впал в полузабытьи… Восемнадцать тридцать… Зашибись… Значит, опять ночь в горах. Без собаки. Ладно, будем прорываться.
— Так, Вова, слушай внимательно… Сейчас уснёшь, а утром всё будет хорошо. Ты меня слышишь? — Да, слышу… — Ну вот и ладненько… Утро вечера мудреней. — Как ить скажешь, майор… Ну, я пошёл? — Спи, Володь, всё будет, спи давай… А то Зойка… Последние слова Князев уже не слышал. Оставалось надеяться лишь на утро. Как оно там…
-Р10-
— …Ёдгоржон… Ёдгоржон!… — Командир?… почему один? — Так вышло. — Заходи… только тихо, мои спят… Барс, свои.
— Что случилось? — Товарищ сорвался со скалы, нужна срочная помощь. — У нас только фельдшерский пункт, да и то… — Что? — Занозу вытащить, зелёнкой смазать. — На вашу помощь не рассчитывал… Надо позвонить в город. — В Ангрен? — В Ташкент. — Ого!... Товарищ, говоришь… А те двое? — Ушли за перевал, им на Бабай-таг. — Хм… неудобный маршрут… Через Янгиабад было бы проще. — Не моё дело, знакомые попросили… у них там встреча какая-то. — Значит так, старлей, телефона у меня нет, в махалля тоже. У соседа есть. Идём? — Выбора нет.
— Керим Умарбекович!... Это Ёдгоржон. — Проходите. Что случилось? — Керим-ака, познакомьтесь, — мой сослуживец. — …Герман. — Керим… Какими судьбами? — Долго рассказывать, а сейчас дело срочное. Надо позвонить в город. — Проходи… А ты? — Я здесь посижу, потом надо будет ему ночлег устроить. — Зачем?... У меня останется, места много. — У вас же гости! — Какие гости, что ты! Гостя утром на машине увезли… Герман, вот телефон. — Через?... — Через восьмёрку. — Спасибо, Керим-ака.
Ёшкин кот… тесен мир, однако… Умаров собственной персоной… ни за что бы не поверил… — Алло, девушка… — …Вы не туда попали. — Туда, девушка, туда… слушай меня, девушка… — Вас понял. Код? — Ноль пять шестьдесят пять. — Соединяю… Подполковник Нигматуллин слушает. — Ставроцкий. — Звание? — Майор Ставроцкий… Ленинград. — Доложите обстановку. — Нужна срочная эвакуация трёхсотого. — Откуда? — Адрес должен быть у Зайцева. Группу встречу лично у развилки в посёлок. — Оставайтесь на связи…
«Так… до развилки топать… час–полтора… Пойду налегке. Лишь бы не застряли где по дороге…» — …Ты слушаешь, майор? — Слушаю. — Транспорт выдвигается через десять минут. Согласно маршруту в точку встречи должен прибыть в двадцать три сорок. — Так точно, в двадцать три сорок. — Конец связи. Ну, вот и ладненько. Идём знакомиться дальше.
— Всё нормально, дозвонился? — Да, Керим-ака, всё хорошо. — Так что случилось-то? — Товарищ мой поломался, оступился на скале. — Помощь нужна? — Нет, спасибо, за ним из города машина приедет. — Ого! Важная персона, твой товарищ? — Да нет, что вы… Так вышло. — Так вышло, говоришь… Ёдгоржон, иди домой, помощь уже не нужна. — …Спасибо, Саид, здорово выручил, никогда этого не забуду. — Ещё увидимся? — Может быть. — До свидания. — Пока, Саид…
— Ну что, служивый, поговорим?… — О чём, Керим-ака! Я всё сказал. — Как ты меня нашёл? — Хотите верьте — хотите нет, я вас не искал. — В каком звании? — Майор. — Контора? — Ну да, да, Контора. Это ничего не меняет. Товарищ в беде, и без меня не выкарабкается. — Нашёл, что искал? — Да. — Что дальше? — Доложусь. — Эх, стар я для всего этого… — Отдыхайте, мне пора. — Не торопись, успеешь… Мотоцикл водишь? — Могу. — Полчаса отдохни, выпей чай с душицей, потом поедешь. — Спасибо. — Для себя стараюсь… Ну вот почему я не могу как все нормальные люди просто состариться…
— Здравствуй, Сонюшко, ясное солнышко! — Здавствуй, Тошенька, ветер мой северный! — У меня счастливая пора. Идёт подготовка к экзаменам, — я по обычаю сдаю досрочно. Да помимо основной работы мне предлагают заказ. — Что заказали? — Нужно сделать три скульптуры на выставку. — Разве выставочные работы оплачиваются? — Мой профессор сказал по секрету, что будут оценивать. Уже есть предполагаемый покупатель. — Я рада за тебя, что всё хорошо. А в чём ещё счастье от напряжённой работы? — У меня остаётся мало времени, чтобы тосковать по тебе. — Хитренький какой, потосковать не хочет. Неужели это неприятно? — Ты же знаешь, — я слабый душой человек. С тобою рядом, любовь моя, я всё вынесу. Но как не хочется порой возвращаться в дом, где никто не ждёт. — А твоя мама! Она тебя дожидается. — Мама всегда мама, даже такая как моя. Но и она считает недели до твоего приезда в наш дом. Ты ещё не была здесь, а тебя уже всем не хватает. — Потерпи, родное сердце, немного осталось. — Что делать, приходится… Чем жива, моя дорогая? — Мы живём неспешно. Я работаю рядом с женой Бахрама, в детском саду. — Как там Амир без твоего присмотра! — Амир наконец-то добился своего, — перешёл на работу в городскую администрацию. — К нему и раньше прислушивались, а нынче совсем большим человеком стал! — И очень вовремя. Наш Баха приболел, и Амир устроил его в хорошую больницу. Правда, наши хорошие больницы хуже ваших плохих. Но хоть что-то. — Может просто зимняя хандра. У нас такое часто бывает. — Только не вздумай хандрить, мой свет, я сразу это почувствую. — Как ты можешь почувствовать на таком расстоянии! — Разве для сердца важны расстояния? Иногда я закрываю глаза и вижу тебя, идущего по мокрой набережной под тяжёлым свинцовым небом. И мне становится зябко и неуютно. — Прости, родная. Но в нашем городе действительно бывает не только зябко, но и промозгло. Не только неуютно, а невмоготу тоскливо. Потому что та, которой посвящаешь свою жизнь, находится так далеко. — На самом деле я близко. И не потому, что это всего лишь четыре часа полёта, нет. Когда я вечерами сижу за рукодельем, то представляю, как ты только что вышел. Или наше расставание в аэропорту, которое было всего лишь вчера. Или тёплый летний вечер, когда ты первый раз пригласил меня на танец. — Я помню тот вечер. Он не был тёплым. На тебе была лёгкая шерстяная кофточка, волосы скручены в тугую косу и обвиты бусами изумрудного цвета. — Ты помнишь, любимый мой! Я плачу от счастья. — Солнышко, позволь мне утереть твои слёзы. Только возьми платочек и проведи им по глазам. Я рядом, не плачь, дорогая, я с тобой. — Уже не плачу, не плачу, не плачу. Я по тебе скучаю, муж мой. Целую. Твоя Соня.
— Здравствуй, жемчуг моего сердца! — Здравствуй, косточка моя виноградная! — Подели со мною свои тяготы. — Скоро выставка, я в трудах. С утра до позднего вечера. — Ты думал обо мне? — Я про тебя не забывал никогда. — Никогда это очень и очень много. Смогу ли я чем искупить твоё никогда? — Верь мне, верь в меня и в нас — вот твоё искупление, жена моя, любовь моя. — Уж мне ли не верить! Но порой становится страшно. — Чего ты боишься, родная! Что я тебя брошу? — Что ты, Тошенька, мне такое и не приснится даже. Но обманывать не стану. Однажды приснилось. Но лишь однажды. — Прости меня, Сонюшко. — Ты не властен над снами, тем более моими. — Наверно это был день, когда я вспоминал тебя накануне ночи. Тяжёлый был день. — Я не виню тебя, Тошик, но прошу. — Всё сделаю, что в моих силах. Но я начал зачеркивать на календаре прошедшие дни. — Я так делаю уже давно. — И вижу, — незачёркнутых становится всё меньше. — У Герды каникулы, и она приезжала ко мне в гости. Мы всю ночь проговорили с ней, обнявшись, в нашей комнате. Горели свечи, и мы почти не пили твоё любимое вино. — Я не забуду внимание и заботу, когда был в доме её дедушки. — Оказывается, она и не была в тебя влюблена ничуть. — Разве ты могла в этом сомневаться? — Тогда могла. Я готова была с тебя пылинки сдувать. И если потребовалось бы, то и Герде не поздоровилось бы. — Попроси у неё прощения. Она не виновата, что она ещё маленькая и глупенькая. — Она уже не маленькая. Скажу тебе по секрету, — она нашла, кажется, своего суженного. Но кто он, — не говорит. Только опускает глаза и смущается. — Значит, и у неё всё будет хорошо. — У нас будет лучше. — Никто не должен отказывать кому-нибудь в его праве на счастье. — Я не отказываю, нет. Но о любви сильней моей к тебе я могу только прочесть в книгах. Потому что в жизни так не бывает. — Спасибо тебе, радость моя ясноглазая, ничего слаще для меня не было в моей жизни. И наверно не будет. — Будет, муж мой, приезжай поскорей. — Тороплю дни и ночи, не трачу время на пустое хождение из угла в угол загнанным волком. Лишь бы день поскорее закончить, ночь без сна, — это если мне повезёт. А когда не везёт — я плачу, просыпаюсь, — и подушка вся мокрая, от слёз. — Невозможное сделать возможным. День проходит, и ночь настаёт. Я купаюсь в любви, одеваюсь в неё, укрываюсь холодною ночью. И когда засыпаю, — мне любовь моя колыбельную песню поёт. — Спи спокойно, родная, не мучай себя неизвестностью. Нам немного осталось в разлуке, чуть-чуть. Вот январь уже на исходе, в Ленинграде морозные ночи. Как ты там! — Мне тепла твоего не хватает, любимый. Укрываюсь чем можно, но порой до костей пробирает кладбищенский холод. Мне становится страшно, как будто весна не настанет, не распустятся маки, и вишня не зацветёт. А потом всё проходит, — мой милый частичку тепла мне прислал из далёкого севера. И я засыпаю. — Спи, моя дорогая. Я покой твой стеречь не устану. Верь мне, — я не заставлю страдать мою нежную, самую верную. И любимую. Твой Антон.
— Свет мой, Сонюшко, здравствуй! — Здравствуй, милый! — Обнимаю колени твои. Сколько вынести в тяжкой разлуке! Я плохого был мнения о себе. Для тебя я готов даже гору свернуть, если ей вдруг захочется время или пространство меж нами воздвигнуть. — Дорогой мой, любимый, оставь их в покое, и они нас тревожить не станут. — Я во снах пролетал облаками, и сквозь редкий туман видел дом, и тебя в этом доме. — Видел? Разве такое бывает! — Я поверить готов в чудеса, что описаны были. Что со мной происходит — не поверил бы, если бы кто рассказал! — Говорят, что когда человек начинает летать, это значит, — растёт он. Пожалей ты малышку свою. Я и так снизу вверх любовалась тобою! — Как мне радостно видеть в тебе, что не разучилась шутить, веселиться, смеяться. Будь почаще с людьми, кто поможет тебе разогнать грусть твою. Я могу только небо расчистить над вашими головами. Мне кажется, — я это смогу. — То-то думаю, света прибавилось снова! И улыбки на лицах людей. А детишки, так те просто землю не чуют! Так и носятся. И кричат, и смеются. Хорошо, что с детьми наконец-то работаю. Это будущее. Мне помогает работа понять, как своих мы поднимем, и радоваться будем веселью. Ты помнишь, мой Тошик, про речку? На берегу будет лодка причалена, в лодочке этой кататься мы будем. Сначала вдвоём. А потом будем первенца нашего на прогулках в пелёнках катать. Разреши мне поплакать, я женщина слабая. — Будь по-твоему, не возражаю. Ты прижмёшься к груди моей, я обниму, убаюкаю и улыбку твою сохраню в своём сердце, любимая. — Как светло и покойно мне чувствовать рядом тебя, и тепло твоих рук на плечах. — Огрубели ручонки мои от работы, прости дорогая. Но в тепле моих рук недостатка не будет. Я готов целовать их за то, что они обнимали тебя. — Утром рано, едва приподнявшись с постели, одеваю рубашку твою, что осталась нечаянно в доме. Одеваю её как на праздник. Изучила все складочки, перешила все пуговки. Запах оставила. Твой, родной мой, любимый, единственный. Не покидай меня, я умоляю тебя. — Даже думать забудь, и не смей говорить. На кого я могу променять черноглазую птичку мою! Эти пёрышки, клювик. А крылышки! — Ты добился того, что хотел. Я смутилась, а ведь не должна бы. Муж мой, ласковый, хоть и далёкий. Истомилась супруга твоя в ожиданьи. Жду. Целую. Целую. Целую. Навеки твоя. Соня
— Мне было девятнадцать, когда с первым инфарктом я загремел в клинику скорой помощи Новосибирска. — Как ты говоришь, — уже бодрит. Нас ожидает нескучное продолжение. — Если не интересно, — могу налить. — Ладно уж, продолжай. — Познакомился с одним любопытным стариканом. Васильев Дмитрий Александрович… Да-а, занятный был мужик. Родился в Бессарабии, потом политех в Бухаресте, в сорок четвёртом попал в Одессу… Полиглот, переводчик, инженер, мастер спорта по шахматам. На шахматах мы с ним и сошлись. У меня тогда был первый разряд. По логике, ему не интересно должно было со мной играть. Но однажды он признался, что каждая партия даётся ему с большим трудом. — Как говорят, — если бы старость могла! — Не скажи. В его «хорошо за шестьдесят» на редкость свежий ум… Причина оказалась в другом. У меня, по его словам, был незаурядный гипнотический дар. И те пять недель, что мы провели в одной компании, он посвятил обучению меня основам психотехники. А спустя три–четыре года я уже самостоятельно и осознанно пришёл к другой стороне этих техник. — Я так и знал. Никакой мистики, просто гипноз. — Гипнозом давно не занимаюсь. — А как же чай? — Некоторые травы помогают настроить внимание. Не ограничить его, а сконцентрировать в определённом направлении. — Так. Куда ты направил наше внимание? — Максим, вы сами его направили, когда приняли решение прийти в мою конуру. — Какие травы ты обычно используешь? — Про мяту я говорил… — Чем она отличается от нашей? — Так это наша и есть! На Карельском перешейке в некоторых местах её хоть косой коси. В аптеках продают перечную, мне не нравится. — А ещё? — Душицу привозят с тянь-шаньских предгорий. Есть памирский чабрец, который я называю «царской травой». Уникальное растение. Я редко завариваю, только по праздникам. — Боишься сам себя сконцентрировать? — Там сейчас неспокойно. Ни трав оттуда не привозят, ни мумиё. — У тебя и мумиё есть?! — В позапрошлом году возвращался с Васильевского, на льду жигуль потерял управление. Ну, и бортануло меня слегонца. Метров восемь кувыркался. Потом хозяин машины отвёз меня в травму, наложили гипс на ногу. Через неделю я его снял. — Будя врать-то! — Не вру. Природная способность к регенерации тканей, мумиё, ну, и кое-что ещё. Вот так. — Однако… А зачем ты нам это рассказываешь? — Для закрепления успеха… А теперь… Максим, прогуляться не желаешь? — Пока нет. — Желаешь–желаешь, ещё как желаешь! — Да куда ж я дену себя в это время! — Есть идея. Сходи на Садовую сорок. Им завезли румынское вино. Возьми пару бутылочек. Это будет платой за беспокойство. — Да я тебе ящик могу принести! — Бесплатно ничего не делаю, но ящик это перебор. — Сколько времени надо? — Если бежать не будешь, то как раз и управимся. — Исчезаю.
— Так, Вера Михайловна, с этого момента только на «ты» и безо всякого отчества. — Согласна. — Для начала скидывай всю одёжку до нижнего белья. Посмотрю твой позвоночник. — Вот так сразу? — Времени мало, вопросы будешь задавать, когда муж вернётся. — Потерплю уж… — Ложись на живот… Хорошо… а спина вполне… — У меня и остальное тоже. — Не шали… Так, правую в колене… прижать к груди… На другой бок… тоже самое… Нет, теперь левую, конечно!… Ладушки… Вставай. — Ах… приятно как… — Вставай, я сказал! — Ничего себе! Куда только мягкость подевалась… — За вином потопала… Руки расслабь… приготовились… Не напрягайся, всё сделаю сам… Оп!… Всё, можешь одеваться. — Могу и не одеваться. — Я Максиму пожалуюсь. — Ты меня хочешь напугать! Или удивить Максима? — С тобой всё ясно… Стой спокойно… Что?… — Холодок на уровне груди, а ниже ничего. — Продолжим… Сейчас?… — Спустился на уровень бёдер. — …А теперь? — Ступням щекотно. — Хорошо… Так… Садись. Кресло, конечно, не фонтан, но это ненадолго. — …Антон, мне плохо. — Что именно? — Жар изнутри, дурнота… и голова кружится… Мне однажды вводили контрастное вещество для рентгена, ощущения почти такие же. — Смотреть в мои глаза и не отвлекаться! Сейчас досчитаю до пяти, на счёте пять ты сразу заснёшь… Внимание — раз!… Два!… Три!… Четыре!… Пять!… Спать!… Глаза не открывать… Я повторяю, — глаза закрыты… — …Антон, ты ничего не можешь сделать. Вера моя. — Кто ты? — Ты знаешь. — Не знаю. — Теперь знаешь. Тебе страшно? — Кто тебя привёл? — Тебе страшно?! — Кто тебя привёл?! Отвечай! — Николай. — Кто он такой? — Спроси у Веры. — Вера спит. — Ты не будешь дожидаться Максима… Посмотри, какое тело… Ведь не будешь… — Не буду… А теперь слушай меня и внимай: Именем Господа нашего Иисуса Христа дух злобы и тьмы, повелеваю тебе — иди к себе, к своим! — Мы ещё… с тобой… встретимся-а…
— …Вера… Вера… — Да… Антошенька… — Медленно… просыпайся… не спеши… я держу тебя за руку… Ну, с возвращением. — Долго я спала? — Нет, совсем недолго. — А что ты делал? — С тобой разговаривал. — И всё? — Конечно. — Мне показалось, что здесь кто-то был. — Это просто сон… По чайку? — Да, пожалуйста… А почему у тебя трясутся руки? — От напряжения… — Такое чувство, — будто с того света вернулась… Опасный ты человек, Антон. — Не опасней твоего мужа. — Да не муж он… так… четвертиночка. — Семья разрушается не от того, что нет любви, а от неуважения к самому себе, — к своим мыслям, чувствам и поступкам. — За что его уважать… — Тормозни. Посмотри на себя, — тебе нравится то, что ты сейчас говоришь?… и ты ли это! Подумай на досуге. — …Ты что-нибудь ещё будешь делать? — Сегодня вряд ли. Устал. — Ладно… А в другой раз? — Обязательно. Ты сможешь прийти без Максима? — С удовольствием. — Удовольствие я тебе не обещаю, скорее наоборот… И вот ещё что, — придумай, чем ты будешь отвечать на мой вопрос. — Какой! Что-нибудь про нижнее бельё? — Кто такой Николай.
— Я ушёл в запас весной семьдесят девятого. Как выяснилось, — вышел вовремя. В том же году ввели войска «за речку». — Куда?… — В Афганистан… Так вот… Демобилизовался, значит, а куда себя приложить — не знаю. Это потом все умные из армии поуходили вовремя, что существенно. То есть с пенсией, со льготами. А мне не до пенсии было, нужно было спасать семью. — Сколько времени к тому времени вы были женаты? — Пять лет. В семьдесят втором познакомился с Анастасией… Салабон был, она и того меньше, шестнадцать лет. Я сказал, — будешь правильной девочкой, — через два года женюсь… Так и сделал. Взял отпуск, не без труда, конечно, свадебку отыграли, и увёз её с собой… Боже Милосердный, сколько ж на свете таких как я дураков!… — Разве семья дурость? — Нет, конечно! Более того, моё глубочайшее убеждение, что после Бога семья есть самое святое, что может быть в жизни человека! — Как в таком свете, позвольте поинтересоваться, рассматривать монашество? — Санька, не перебивай. В монахи что ли собрался? Угомонись, тебе не грозит. Поскольку, как я успел заметить, на твои сю–сю отвечает уже другой женский голос. — Опять спалился… Сегодня же покупаю гарнитуру. — Гарни–что? — Ну… такие маленькие наушники, подключаются к теле-фону. Очень удобно. — Не очень. В проводах запутаться можно. — Есть и беспроводная. Недёшево, конечно, но мажорно. — Что?… мажорно? — Это такое современное выражение. Совсем немузыкальное. — Да уж знаю происхождение этого слова… О чём я?… Ах, да… Монастырь тоже семья. Трудность в том, что в монахи идут, как правило, взрослые, зрелые люди, каждый со своим жизненным опытом. Но у них есть мощное связующее начало. Бог… — …Связующее… — Друг любезный, будешь слушать или перебивать? — Я задаю наводящее вопросы. Вы отвечаете. Или не отвечаете. — Съехал таки. Ужик ты, Санька… И устроился майор Маркус на должность матроса–спасателя. — Вы?!… — Александр, за десять лет службы я столько народа спас! Тебе и не приснится такое… Правда, некоторых не успел… — Как это? — Если ума нет, то включи хотя бы интеллект. — А разве это не одно и то же? — Ну ты журналист!… Так если б это было одно и то же, то и слово было бы одно! Соображать надо. — Не вижу связи. — Все очередные звания я получал досрочно. Теперь понял?… Поставь чайник, что-то в глотке… Заодно глянь, чем твой друг собак промышляет… Не могу приучить поганца на утреннюю молитву со мной вставать. На вечернюю соглашается, а утром никак. И поститься не желает ни в какую. Ну вот что мне с ним делать, скажите на милость!
— Ты кто такой? — А ты кто такой? — Я первый спросил. — Виталик… Виталий. — Чьих будешь, Виталик? — Заболотные мы. — Это я и так вижу. Сам заболотный. — Шутишь, дядька. Ты Антон Маркус. А мы Заболотные. — Вот оно как!… Красивая фамилия. — Фамилия как фамилия. Мне больше нравится твоя. — Чем же моя фамилия так по нраву пришлась! — Да про тебя весь Невский район знает! — Ну-ка подробней, пожалуйста… — А чего там по… подробней… Как ты семерых бандитов обезоружил, а потом всех в милицию сдал, а тебя за это наградили и попросили Родине послужить. Ну, там, бандитов ловить, шпионов разных… потом вражескую подлодку захватил… один… кажется… Чего ты ржёшь как Нюрка–чокнутая! — …Сейчас… Конфет хочешь? — Если карамельки — грызи сам. У меня зуб болит. — Шоколадные. — Не откажусь, не гордый… А себе чё не оставил? — Не люблю шоколадные конфеты. — Зачем тогда тратился! — Да продавщица в магазине… так уговаривала… Так уговаривала!… Купите, говорит, товарищ старший лейтенант, девушку свою угостите. Пришлось купить. — Значит, Настькины конфеты трескаю. Так и надо, вредине. Будет знать, как родителям жаловаться. — С чего ты решил, что для сестры покупал! — Для кого же ещё! Она хоть и вредина, а девка видная. Нам из-за этого сплошное расстройство. — Что ещё за расстройство! — Придурки разные… то веники в окна бросают, то песни орут. Прям кошаки по весне… Скорей бы замуж взял. Вот заживём тогда… — Мало ли женихов в округе! — А кому как не тебе! Ты один такой. Я бы при твоём параде… а ещё учиться и учиться… Надоело. Вот закончу восьмой класс — и в мореходку! — В сухопутку не хочешь? — Не-а… Папка был моряком, и я буду. Вот увидишь… Ну так что, берёшь Настьку за себя? — Я бы взял. — Щас пойду, мамку обрадую. — Куда!… А ну стоять, я приказываю! — А чего тянуть-то! — Сколько Насте лет? — Семнадцать… почти. — Придётся до восемнадцати подождать. — Ну, вот… опять расстройство. Нафига тогда мне конфеты скормил? — Закон есть такой, до восемнадцати жениться нельзя. — Понапридумывают законов, а мы тут страдай потом… Ладно, что мамке-то сказать? — Скажи, что в гости прийти хочу. Пригласите? — Да обождались уже, когда попросишься… Я побёг… Ой, слушай, дядька… — Называй просто Антоном. — Ладно, не важно. Семечек хочешь? Сам жарил, пока Настьки дома не было. — Не откажусь, не гордый.
— Антон, я больше не могу. Не климат нам, и обстановка, и здешняя медицина… — Настёна, у нас хороший госпиталь, один из лучших в округе. — Я не хочу госпиталь, хочу простую городскую больницу. — Только в этом дело? Устроим тебя в гарнизонную, там и родишь. — Не хочу, мне тут просто тоскливо… Ни зелени, ни развлечений никаких. Даже телевизора нет! — Дорогая моя, это армия, я офицер. Ты жена офицера. Тебе нужны развлечения? Какие?… танцы что ли? У тебя двухлетний сын на руках! — Вот опять — у тебя… А у тебя его нет. — Не говори глупостей. Всегда так было. Муж служит, а жена ему помогает. — Я так не хочу. — Скажи, чего ты хочешь. — Я хочу в Ленинград, хочу к маме. — Настя, ты замужняя женщина. Какая мама! — Я всё поняла. Ты хочешь, чтобы я превратилась в клушу, как эти… Только и знают, что кости друг другу перемывать да развратничать. — Что ты несёшь такое! — А то слепая! — Ты не слепая, просто тяжело, ты устала. Поговорю с комбатом, перенесёт отпуск. Вместе поедем. — Нет. Я хочу сейчас. — Вот за такие слова раньше пороли. — Только попробуй руку поднять! Я тебе устрою! — Не волнуйся, не подниму. Но ты призадумайся над мои-ми словами.
— Антоша, мне не нравится. — Что, мам? — Всё не нравится. — Моя служба тоже? — Тоша, как ты можешь! — Мам, я не хотел тебя обидеть. — Кинет малышей бабке, а сама в кино да на танцы… — А сами чем думают? — Что сватовья… Тёща твоя на её стороне, а сват права голоса не имеет. Знай себе горькую попивает втихомолку. — Один что ли? — Один… Его мужики местные Ванькой Подпольным прозвали. Выпьет стакан и давай на гармошке наяривать. Весело живут, нечего сказать. — А Виталик? — Слава Те Господи, хоть у него всё хорошо. В мореходке на первом курсе, на полном довольствии. Может, толк из мальчишки будет. Дай-то Бог… — Да, мам, огорчила ты меня. — Прости, сынок, наболело. За тебя ведь… — Мама, прошу, не оправдывайся. Я знаю, в каком у тебя долгу. — Антоша, мне сорок один, можно сказать, полжизни давно позади. — Ну что ты! Ещё только сорок один. — Сынок, вот это «ещё» всё и определяет. Скоро будет «уже». Когда — Богу известно. — Мама, давно… хочу спросить, — почему ты не вышла замуж после смерти папы? — Я ведь любила его, и сейчас люблю. И тебя люблю. Побоялась, что новый муж хорошим отцом тебе не станет. — Мне пятнадцать было, мам, уж как-нибудь вопрос решили бы. — Решили бы, верю, особенно при твоём характере. Побоялась… — Чего?! — Хочешь узнать чего?… ты этого хочешь? — Слово твоего сына и офицера в доме значит? — …Летом пятьдесят девятого… — В то самое лето? — Да, в то самое…
— Собрались мы как-то на танцы, я уж из дома вышла. И тут попадается на дороге цыганка Уля. Её все знали. Да и она всех. Не только по имени–фамилии, — когда родился–крестился, кто заболел, кто без денег остался. Всё знала. — Уля, говоришь… Ульяна… — Да, Ульяна… Померла уж наверно, давно не видно, лет пять. — Высокая такая, худая. — Да какая там высокая! Ниже меня. Но народ её побаивался. Зря конечно. Зла никому не сделала, а добра много. Это я тебе как на Духу говорю. Потому что через её добро ты стал мне сыном. — Она познакомила тебя с отцом? — Нет, Тоша, это ты меня с папой познакомил. — Мам, ты чудеса какие-то рассказываешь. — …Так вот… Иду, значит, своей дорогой, каблучками постукиваю. Вдруг слышу, — девка, ты куда это собралась!… Я-то её знала, поэтому и не испугалась. Да вот, говорю, тёть Уля, с подружками… Ты, Аля, не спеши, пора привыкать к осёдлой жизни… А что привыкать, спрашиваю! Жениха надо высматривать. Двадцать два мне уже… Есть у тебя жених, скоро поспеет… Вот те раз, думаю, жених не огурец… Он не огурец и не жених, но поспеет. А приведёт тебя к нему ангел. Как увидишь — так сразу и узнаешь… Тёть Уль, говорю, ангелы ж на небе. Это я умру что ли?… Ангелы и на земле бывают. Только надолго не задерживаются. Вот сейчас один хочет задержаться… Тут уж я подумала, что Ульяна умом тронулась. А она как посмотрела на меня да как притопнет ногой, — не смей перечить, как бы хуже не вышло. И так несладко будет. И запомни, девка, — за-муж выходи единожды. Иначе быть беде… Вот и всё. — Всё?… — Дальше ты знаешь. Отец привёл тебя в детский сад. А спустя пару месяцев после смерти Таси ты подошёл ко мне и сказал, — будь мне мамой. Я согласилась. Теперь точно всё. — …Мам, я выйду покурить. — Сходи, сынок, сходи… Ночевать к ним пойдёшь? — Сегодня нет. Скажу, что плохо себя чувствуешь. — Стоит ли, Тошенька? — Стоит, мама. — Может и прав ты… А ты ведь Настю не любишь, хоть она и мать твоих сыновей. Позарился на молодость да красоту. Сердце твоё Лена захватила, а вернуть забыла. Или пожадничала.
Мне бы услышать однажды: «Милый, — свежие фрукты и вино для утоления жажды».
— Здравствуй, Амир. — Здравствуй. Садись, пора ехать. — …Марат. — Антон… Амир, поговорим? — Не здесь… не сейчас. — Как скажешь.
— Вещи оставь в машине… Подожди… выпей вина. — Зачем? — Легче будет. — Может и будет… — …Вот здесь у входа стоял КамАЗ с работающим двигателем. Соня вышла из подъезда, и, чтобы не рисковать понапрасну, стала обходить его сзади… Водитель в это время садился в кабину с другой стороны, видеть её не мог… — Дальше. — Прости… Она… почти прошла… там осталось-то — полтора шага… В это время он резко дёрнулся и поехал назад. От удара… Соня потеряла сознание и упала… Потом… началось страшное… Сначала наехал на ноги, потом на тело, а потом… голова. Я не знаю, что она чувствовала, и чувствовала ли… никто ничего не слышал… Пока не вышла соседка и не начала кричать на весь квартал. — …Господи… Господи… Господи… за что… за что… неужели я хуже всех… ну почему её, Господи, это же я во всём виноват!… Возьми меня, Господи… — Антон… Ты не виноват. Никто не виноват. Это судьба. — Да зачем такая судьба! Мою судьбу похоронили в закрытом гробу!… — Всё, Антон, всё кончилось… — Она сдержала слово… Она любила меня до самой смерти… Боже мой… Водитель?… — Ищем. — Кто он? — Русский. — Ищи, Амир, найдите мне его… прошу… ради Сони… — Найдём, даю слово… Антон, вот ключи, поднимись в её… в вашу квартиру, — все там. — Кто? — Моя жена с сестрой, её мама, Регина Анатольевна, и Керим–ака. Иди. Вечером заеду с вещами. — Я не смогу там оставаться. — Значит, будешь жить у меня. — А Герда? — Видно будет. Сейчас не время для условностей. Решим на месте… Иди, тебя ждут.
— Это я. — Регина Анатольевна. — …Лейла. — Что вы хотите! Чтобы я вас утешил? Или вы меня утешать собрались? Зачем всё это?!… — Антон… — Керим–ака, не помогайте мне потерять к Вам уважение. — Речь не об этом… — Назовите причину, по которой я должен с вами говорить… Вы стоите передо мной живые и здоровые, а Сони нет! Я больше никогда её не увижу. Вы это понимаете?!… — Антон, прошу… — Что прошу? — Мы пришли в ваш дом… — Ах в наш! В мой, значит!… Прекрасно. Вон отсюда! Все! Сейчас!… — …Остановись, брат, ты пожалеешь потом о своих словах. — Лейла… Лейла?… ты сказала, — брат?!… — Оставьте нас, и не сердитесь. Нам нужно поговорить наедине.
— Сядь и успокойся. Я буду молчать, пока сам не начнёшь со мной разговаривать. — Я так до самой смерти могу просидеть… ох… Господи… — Поплачь, братик, поплачь, легче станет. Поверь, — я тоже наплакалась вволю. — А ты-то что? — Сонечка была мне самой близкой подругой. Да и мама моя… мне было десять лет, когда её убили. — Ты говоришь, — убили? А разве не оползень?! — Официальная версия. Мы никому не рассказываем, что случилось на самом деле. Даже Герда не знает. — А кто это мы, в таком случае! — Я, Керим–ака. Теперь ты.
— …Ты приходила ко мне в сновидениях… маленькой девочкой. — Правда?… когда? — В прошлом году. До того, как мы с Соней… прости… я… не могу в это поверить… Умом всё понимаю, а… Боже… — У нас много времени. — И что? — Вставай, пойдём на кладбище. — Я не могу. — Пойдёшь. Лучше сразу…
— Ты поверил, что я тебе сестра? — Да. Сам не понимаю, как получилось. — …Сильный человек был наш отец. Поэтому ты сразу меня узнал. И Соня это чувствовала. — А как ты?… — Я знала, что в Ленинграде где-то у меня старший брат. Но не надеялась увидеть. Да и не смогла бы сама. Твою фамилию… фамилию папы я узнала только после смерти Сони. — От кого? — Керим–ака. — Теперь всё сходится… Что ж, сестрёнка, пойдём, это мой крест… Вот скажи мне, зачем людям такой Бог, который отнимает у них самое дорогое! Как мне в Него верить! — Большой, а глупый… Нога не болит? — Я уже забыл, что такое боль… Если бы… — Пойдём. По дороге кое-что расскажу. — Я хочу знать всё. Кое-что меня уже не устраивает. — Остальное расскажет Керим–ака… Он долго ждал этого часа. — Керим–ака?… опять?!… Да что он за человек! — Он был близким другом папы. Потерпи, скоро всё узнаешь.
— …«София Викторовна Ицыкович. 19.01.1961 — 02.06.1985… От любящего и скорбящего мужа»… Кто?… — Амир, больше некому… За полгода постарел на десять лет. Держится благодаря Герде… Он Соню любил как сестру. — Зачем было врать… — Характер такой. Ничего прямо не говорит. — Эх, татарин… — Давай присядем… Поплачь, Тошенька, поплачь, братик. — …Спасибо… Пойдём потихоньку. — Ты как? — Пусто. Больно и пусто. — Надо жить… Если бы такое случилась с тобой, — Соня бы руки на себя наложила. А это неправильно. — Расскажи про отца.
— …Последний раз он приезжал в шестидесятом году. А в шестьдесят первом родилась я. Теперь понятно? — А как же моя мама? — Он любил её, но странной любовью. Жалел, что ли. — Подожди, моя мама умерла за год до этого. Спустя полгода отец женился во второй раз. — Вот как? Я не знала. Да это уже и не важно, его нет. Сколько лет назад? — В шестьдесят восьмом, вскоре после моего пятнадцатилетия. — Мама пережила на три года. Герде было пять, малышка ещё совсем. Она не плакала, — сразу не поняла даже, что мамы больше нет. — Я понимаю. Когда умерла моя мама, я тоже не плакал, совсем. Только молчал всё время. — Сейчас только не молчи, прошу тебя. И не оставайся один. Рядом с тобой должен кто-нибудь находиться. Могу пожить с тобой некоторое время, пока вы не уйдёте в горы. — Какие горы! — Антон, вы должны это сделать. — Лейла, о чём ты! — Наши родители познакомились на работе, в месте под названием «Экспедиция». Ты что-нибудь слышал об этом? — Да, немного. — Ну вот и хорошо… Ещё до твоего рождения мама вместе с твоим… с нашим отцом начали вывозить копии документов. Точнее, копии в основном делала мама, а вывозил отец. Как — одному Богу ведомо. Даже Керим–ака не знал, — на всякий случай. — А каким местом здесь Керим–ака!… — Он был начальником и другом нашего отца… Всё переплелось–позапуталось… Тебе расплетать. Отец уже ничем помочь не сможет. — А что я могу сделать один! — Во-первых, не один. У тебя есть друзья… — Одного уже нет. — Амир подыщет достойную замену. Да и не пошёл бы Бахрам в этот раз. У него сыновья, а риск очень велик. — У Амира жена. — Для Амира теперь это дело чести его семьи. — Ты веришь, что мы это остановим? — Вы сможете. У вас ещё есть Керим–ака. И лучше него помощника в этом деле вы не найдёте. Он там знает всё.
— Проходи, это твой дом, здесь всё, каждый уголок напоминает о тебе. Соня окружила тобой всю себя, чтобы не завыть от одиночества и тоски… без тебя. — Сестра, прошу, потерпи немного, не произноси её имени. — Хорошо, я тебя понимаю… Есть будешь? — Нет, кусок в горло не полезет. — Тогда я разбавлю вина. — Спасибо… А помнишь!… А, да, сон-то был мой. — Помню. Ты водил меня по Карельскому перешейку, показывал разные деревья, травы. А я рассказывала тебе про горы, какие они бывают высокие и красивые. Что ночное небо точь-в-точь как в сказке «Волшебная лампа Аладдина». Помнишь такой фильм? — Конечно! Я действительно не мог поверить, что небо может быть таким… сочным. — Ну вот видишь, сны бывают на двоих. — Да, почти… Налей мне ещё… Где будешь укладываться? — На полу. — Ложись в кровать, я не смогу в ней спать. Уж лучше устроюсь на полу. — Как скажешь брат, ты здесь хозяин. — Давай поговорим немного. — …Я никогда не забывала, что ты есть. Я не знала, как тебя найти, но верила, что когда-нибудь мы встретимся. Жаль, что встреча получилась нерадостная… Тоша… Дождь!… — Что?… — Небеса оплакивают нашу Сонечку. — Лейла, не рви мне сердце на части, прошу, сил же нет никаких!… — Прости, родной, прости… не хотела… вырвалось. — Я пойду на кухню, выпью вина. А ты спи. Если встанешь раньше меня, — не стесняйся. Проснусь — значит выспался. Договорились? — Хорошо, братец, я так и сделаю. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи…
— Ты Мухинское закончил? — Двадцать лет назад. После демобилизации поступал. — А почему не пошёл в Академию? После спецшколы сам Бог велел. — Не знаю. Уверенности не было… Да и привычно как-то. — Что? — Проучился пару месяцев до армии. По накатанной… двинулся. — Знакомо… Работа нравится? — Работа как работа. — Не нравится? — Не знаю. — Два… — То есть?… — Я считаю. Уже два «не знаю»… Какая из твоих работ бы-ла тебе по душе? — Было что-то… Так давно, как будто в прошлой жизни. — Остатки оригеновской ереси. — …или моего мифологического словаря. — Занятное определение. Сам придумал? — Папа Карло… Кастанеда подсказал. — Далеко тебя носило, брате… Присаживайся ближе… — Отец Александр, завтра литургия! — Ты без причастия, а мне предстоит крещение да отпева-ние в Волосовском районе… Не стесняйся, брат Антоний. — Антон… — Я помню. Мне так нравится. — Как меня только не называли… — А ты был тем, кем называли? — Думаю, что был. — Кто ты?… вот сейчас… Антон — это я понимаю. — Никто. — О, нет, брат Антоний, так не пойдёт, не бывает. — Раньше знал, а теперь нет… Был солдатом, командиром, студентом, скульптором, преподавал… Мужем был… — Вот сидит зрелый мужик, — спокойный взор, даже, мож-но сказать, умиротворённый. Кого обманываешь?… меня?… Нет, себя обманываешь… Как кол проглотил. — Впервые в жизни в такой обстановке… — Обстановка как обстановка… В солдатах это напрягало? — Я думал, мы с Виталием… — А я думал увидеть взрослого мужика, а не мальчишку с седой головой… Ты ешь, ешь…
— Виталий говорил, — пишешь. — Да… под настроение. — Под какое? — Пока не знаю… Не считайте, — это пока только. — Что пишешь? — Иногда стихи. — Значит, прозу. — Воспоминания… Об армии, о людях… — …о жёнах. — Как без них… До сорока двух без семьи не жил. — А после? — Один. — Тоже пока? — Как выяснилось — и одному жить можно. — Не дело… Мы вот… с матушкой… сорок семь лет вместе. — Вы женились семинаристом? — В институте познакомились… Театральный закончил. — Вы?!… — Курс Товстоногова… режиссура… А Бог подвинул… сю-да. — Вы довольны? — У меня выбор был небогатый. — Не понимаю. — А чего тут понимать… и понимать нечего… У тебя выбор есть? — В каком смысле? — Антоний, не морочь голову. Знаешь ведь, зачем ко мне пришёл? — Я пришёл в храм. — Не-ет, ты пришёл ко мне… Отец Александр… будем зна-комы… очень приятно… Видел, как батюшки службу отправ-ляют? — Да. — А вопросы не возникали? — Какие вопросы… Они… вы батюшки — мы прихожане. — А если подумать?… ничего странным не казалось? — Скажите, — столько лет службы, а в руках молитвослов. — Требник. — Так почему? — Хм… хороший вопрос… Надеюсь, не надо объяснять, что такое человеческий фактор, «защита от дурака»? — Всю жизнь среди людей. — Вот именно… Батюшки тоже люди… Водочкой иногда балуются… как вот мы с тобой сейчас… У всех… почти у всех жёны–матушки, дети… Вот о нас правило и позаботилось. Чтоб не было нужды вспоминать или думать о том, как бы не забыть. Да и соблазнов много. Видел же, какой народ на службу прихо-дит. Ладно бы только телом больны были! Иных и в лечебнице держали… А я стою один, и никто кроме Господа мне помочь не в силах. Своих-то мало, и с каждым годом всё меньше. Скоро семьдесят уже. — Вы хорошо выглядите. — Налей … Почитай стихи. — Чьи?… Я никогда ими не увлекался. — Свои. — Неудобно как-то… — Меня что ль застеснялся?… Я-то уж точно не критик. — Серьёзно? — Да не критик я, не критик. — Я про стихи… — Вот красна девица на мою голову свалилась… Читай, го-ворю… Закуси сначала, — тебе до метро меня провожать ещё. — …Хм… хм… «Мне постучался дождь, проходивший ми-мо,… я не успел ответить, — ни словом, ни жестом бес-силья,… но если б успел, то наверно просил бы… вернуться–пролиться осенним ливнем». — …Всё? — Я короткие пишу. — Хорошо… пусть будет… А ещё? — Вам понравилось? — Задумался… Читай. — …«Пустая трата времени и сил,… и солнце зимнее па-лит… палит… палит… Раскрыв глаза, — глоток воды — и сердце не болит… Ох, люди, ведь просил вас милосердней быть,… я, кажется, просил». — По-нашему… Поучиться не желаешь? — Как в гробе лежать? — Ну, какие твои годы! — В будущем месяце пятьдесят три стукнет. — То же мне, возраст… Бывший министр перед пенсией в семинарию пошёл, а ты мне тут про возраст. — Я не министр. — Так и грешил, поди, поменьше… министерского. — Не знаю… — Три… В армии?… или после?… — Всё было… — Да-а, брат Антоний… Что поделать… Святых я в жизни не встречал, только на кладбище… Живи, живи сегодня, не оглядывайся ты постоянно в своё прошлое. — Живу как умею. — Ой ли?… Вспомни, вот вспомни самое важное в своей жизни!… Ну?… что нахмурился, тяжело?… неприятно? — Тяжко… — Тащишь всё на себе как ишак азиатский… Стряхивай, по-кайся, приди ко Господу!… Во сколько лет крестился? — В тридцать шесть. — А почему в храм не ходишь? — Прихожу, когда тяжести нет. — Гордыня, ох гордыня играет. «Придите ко Мне вси труж-дающиися и обремененнии, и Аз упокою вы». Помнишь?… Али ты решил, что под бременем твоим и Господь помочь не в си-лах? — Да здесь таких как я… — Таких как ты! Ты лучше?… святость на себя примеря-ешь?… Смотри, рога бы не примерить. — Какой я святой… — Вот именно… «Ходяй по Мне, не имать ходити во тме, но имать свет животный». Вот о чём сказано у святого апостола Иоанна. Не за счастье ли здоровье со благосостояние, но «имать свет животный», то есть свет жизни!… дурья твоя голова… Налей… В воскресную школу пойдёшь?… Чего смеёшься! — Представил себя рядом с детьми. — Какие дети!… Хотя и дети есть… Половина взрослых. Некоторые постарше тебя будут. — И ходят каждое воскресенье?!… — Почему бы не пойти… Истину ищешь?… свет нужен?… Значит пойдёшь, никуда не денешься. — Я подумаю. — Подумай, подумай. На будущий год в семинарию опреде-лим… или даже в этот… Господи благослови… — Да я женат был сколько раз! — В батюшки не годишься — дьяконом станешь. Хоть поль-за от тебя какая людям будет… Ходишь по свету, беленькую пьёшь да близких огорчаешь. Один вред от тебя. Понял? — Давно понял. — Вот и хорошо… Ты, брат Антоний, на ус намотай да вы-броси из головы, что я под водочку наговорил-то. Но и не забы-вай… В пятницу на исповедь прийти сможешь? — Служба. Могу в субботу. — В субботу народа много… Хорошо, суббота так суббота. Управишься к десяти?… Больше ждать не буду. А то матушка такую епитимью на меня наложит… Ну, с Богом! — Так всё и оставим? — Гриша уберёт. А нам ещё домой добираться… с Божьей помощью.
— Привет, Игорёк. Как Женя? — Выпить бы… — Женьке?!… — Мне… Батя, только не говори, что вы тут насухую анекдоты травите. — Проверь, застава свободная? — А что надо? — Закусить. — Пять секунд…
— Повезло мне с зятем. — Я тоже не жалуюсь. — Короче, везучие мы люди… Жаль, Стёпшу не смог от дежурства отмазать… Слушай, а где молодой гость?… Финик этот… — Стесняется. Или язык плохо понимает. — А чего его понимать! Наливай да пей. — Позовём. — Игоря отправим. — Правильно, пусть подсуетится… Что принёс? — У вас коньяк?… Лимончик… шоколад… и бутылочка. — …Никто не видел? — Бать, я студентом в магазине колбасу воровал, а тут со стола дёрнуть!… — Попадёшься матери — устроит она тебе колбасу. — Не попадусь. — А рюмки? — Я думал, у вас есть. — Думал… думал… Вот из горла теперь и думай… Чем резать? — Держи. Настоящая мужская зажигалка! — Дай глянуть… Толковая вещица… Быстро–быстро… бутылку… мать идёт.
— Ой, хорошо-то как!… Давно стоите? — Нет, только что вышли. — Не холодно? — Я ж говорю, — только вышли. — Заболотный, дыхни… Теперь Маркус… Игорёк… свежачок ещё, вкусно пахнет… Где бутылка? — В тумбочке… Валь, мы ж не пьянствуем, просто для тепла… не отнимай, а… — Виталий, налей. — Кому? — Валентине Васильевне! — Мать, ты не простудилась?… Чихала, кажется… что ли. — Налей… Да вы совсем сбрендили!… Игорь, принеси рюмки… Партизаны питерские… Антон, пирожки твои любимые готовы. Попробуешь? — Попробую, Валь, больше всех попробую. — Ну иди… пробуй. — Да потом, за столом. — Ну… нам принеси попробовать. — А почему сама не принесла? — Да с зятем я знакомилась… с зятем. — …Валя… ты меня пугаешь. — С будущим. Скоро у нас, отец, два зятя будет. — С какого!… Посмотри — на тополях почки только набухают ещё! — Тополя сами по себе, а зятья сами по себе распускаются… Тош, ты был прав, — Нюша своего не упустит. — Где она его нашла! — Сам пришёл… То ли по запаху, то ли как мотылёк… на огонёк… Зовут Хейно. — Сын Тайны? — …Увидели друг друга… позавчера. А сегодня он её в гости приглашает. Так что пора дочке паспорт оформлять… Тош, ну что встал как вкопанный! Неси пирожки, у нас уже слюнки текут. — …Валь, да отстань ты со своими пирожками. — Виталик, молчать… Антон, глотнул для храбрости и ушёл. Понял? — Не понял… Ну, я пошёл. — Иди, дорогой, иди… пока горячо.
— Валя, что происходит? — …Не Фомин день, а святого Валентина какой-то… Игорь, доставай сигареты… спасибо. — …Ну мать, ты даёшь… — Отец, так кого ты нам на паперти показывал?… что за гадость куришь… — …Привиделось. — Не ври. — Похожа на одну… женщину. — Может, имя вспомнишь? — Давно было… запамятовал. — Виталик, я же по-человечески, по-хорошему попросила — не ври. — А что мне врать! — Не знаю… Заболотный, чтоб тебя с должности сняли!… Ну если я помню, то как ты мог её забыть! — Была девчушка… Ира, кажется… — Перекрестись, если кажется. Или сходи, проверь. — Куда?!… — На кухню. Там она, ваша Ира… Стоять!… Не сейчас. Не будем им мешать. Может… всё может… быть… Ты как хочешь, Заболотный, а я помолюсь… нет, сначала налей… так-то оно лучше… и лимончик.
— А где тут наши вкусные булочки?… простите… простите… — Ну что ты как попугай заладил… Здравствуй, Тоша… — Ира… — Господи помилуй… Красная Книга… не вымер… выжил… ты выжил… — Ты что… перестань… ты что… люди увидят… сын… — Ты не поверишь — я знала… всегда это знала… что я тебя найду… — Вот, нашла… Что делать-то… теперь… — Хочешь булочку? — Хочу. — Ешь… А мне?… Вкусно… только пересолила… чуть-чуть. — Слёзы вытри. — Ой… точно… где-то был… — Возьми мой. — Спасибо… Завтра Юльке цветов купи. — Зачем? — Она меня заставила сюда приехать… Видишь, как удачно — одним залпом двух зайцев… — Ты про Хейно? — Уже знаешь? — Валя сказала. — Ну и пусть. Он об этом мечтал. — А ты? — Моя мечта со мной. Правда, немножко припозднилась. Но зато у меня будет муж дьякон… Или думаешь опять от меня сбежать? — Пока не думал. Да и смысла не вижу. — И правильно, дорогой. Второй раз я эту ошибку не совершу… Сам решишь, где будем венчаться? — Есть варианты? — В Аскола хорошая церквушка, домашняя такая… Ты был в Аскола? Тебе понравится, вот увидишь… С другой стороны Этуярви на берегу стоят коттеджи. В одном из них я буду жить… мы будем жить с тобой… И смотреть, как растут внуки… дети Хейно и Танюши… если ему повезёт, конечно… Мне сказали, что Таня у тебя любимая крестница. Это правда?… Хорошая девушка, она мне приглянулась. Только сначала закончит университет. Я ведь свой не закончила, один год проучилась всего… а потом было не до него… Нужно было вырастить сына… и дождаться тебя… Я всё сделала правильно, как надо.
— Добрый день. — Здравствуй, Антон, проходи… Неплохо выглядишь, как будто не пил. — Быстро вынули. — Кто? — Да так… родственники. — Думал, — забудешь. — Я тоже. — …Сюда… Посиди, доложу хозяйке. — Хозяйке?… — Удивлён? — Не очень. — Не сбежишь? — Лень шевелиться.
— Биляна, он пришёл. — Вижу… Симпатичный экземпляр… Не мальчик, конечно, но фактура вполне… вполне… Не зря тебе плачу. — Биляна, ты меня знаешь. Не за страх — за совесть. — Не люблю совестливых, знаешь. Тебя держу только потому, что не боишься. — Спасибо. — Долго говорить не буду… Поедете к Виссариону. Вечерний и для будней… Денег не жалей… Потом будет покупать на свои. Понял? — Как скажешь. — Андрюшенций, закажи столик в «Мама Роме». Посмотрю на него вживую. — Сделаю. Как обычно? — На семь… Потом в бильярд с ним… поиграю. — Поведёшь сама? — Сядешь за руль. От кафе поедешь на такси. — Хорошо… Звать? — Ты ещё здесь?… Ой, подожди, чуть не забыла!… Держи, твоей Галинке. — Биляна… Сколько же это стоит!… — Эх, Измайлов, а ещё про совесть мне говорил… Для ребёнка же! — Родила бы своего. — От тебя что ли? — Да хоть от него. — Ты что себе позволяешь! — Совесть… проснулась. — С добрым утром, родимая… Я подумаю… над твоим предложением… — Не сердишься? — Насмешил… Иди уж… Зови своего Антона.
— Здравствуйте. Разрешите? — Присаживайся… — …Простите… — Что?… — Я должен что-нибудь сказать? — …или спросить. — Зачем пригласили? — Хочу предложить работу… Можно на «ты»? — С удовольствием. — Меня зовут Биляна. Без отчества… Мне нужен человек… свиты… Да, пожалуй так… Не мачо, не золотая цепь на бычьей шее, не «линкольн» на брелке. Просто крепкий, обыкновенный мужик, которого видно издалека. — Ваш Андрей… — Не наш, — мой. Ты меня понял, Антон? — Спасибо… Но Ваш… прошу прощения… — У него есть круг обязанностей. Жена, маленькая дочка, тёща, другие родственники… Он другой, для такой работы не годится. — Чем же я не другой? — Всем. — Вы уверены? — Пару месяцев… — Значит, Андрей всё знал… — Сиди, сиди… Пойдёшь ему морду бить?… Это была моя просьба, он знал, что делает… Да… хоть запоздало, — прими мои соболезнования. Мне действительно жаль, я могу понять как никто. — Родители?… — Все. Даже муж от меня сбежал… на тот свет. — С какой целью?… прости… вырвалось… это у меня присказка такая. — Застрелили… Будешь моим сопровождением везде, в любое время суток, по моему звонку. За исключением случаев… Ну… сугубо личных… женских. — Непыльно. — Предупреждаю сразу — я женщина бодрая, на месте сидеть не люблю, беспокойство тебе гарантирую. — Какого рода? — Будешь почти–телохранителем. — Почти? — Если закажут, никакая «личка» не спасёт. А когда бьют по морде — это уже оскорбление. За каждую удачную попытку — минус десять процентов зарплаты, за три — минус пятьдесят. За безаварийный месяц премия. — В каком размере? — А размер зарплаты не интересует? — Пока нет. — Странный ты… Не обижу. Я никого не обижаю, кто не мешает мне зарабатывать деньги, и помогаю тем, кто помогает мне. Ясно? — Что ещё от меня будет нужно? — В подвале зал, в любое свободное время он твой. Если захочешь, — могу сделать членскую карту в один из клубов поближе к дому. — Лишнее. Мне нужен доступ к залу круглые сутки на первые две недели… И тир. — Ты договорился, кто тебе доверит оружие? — Думаю, что ты. — Ты думай, думай, я тоже подумаю. Хорошо? — Да. — Спасибо. — Извини… — Ничего. Мне даже нравится… Машину водишь? — Водил. — Разбил? — Говорила мама, — нельзя на водке экономить. — Интересно… Как это?… — Выпил бы больше — не сел бы за руль. — Права, так понимаю, тоже отминусовались. — Само собой. — И родственник не помог? — Я отказался. — Почему! — Забот меньше… На моей консервной банке только приключения в городе было находить. — Так… На работе не пить, с похмелья не появляться… Права тебе восстановлю… Тир в зале есть… Ещё вопросы?… И последнее… Вот, возьми… Здесь оклад за полмесяца вперёд. Через две недели получишь такой же конверт с учётом качества работы… С надбавкой за ствол и вождение… Андрей, он твой… До вечера, Антон, надеюсь, сработаемся… И последнее… Не усердствуй с дезодорантами, нос закладывает.
— Вот удача! Даже промывать не придётся. — Тоха, глянь колёса. — Кажется, вполне. — Какое вполне! На первой же яме диски полетят. — Ладно, подкачаем… Все? — Задние… Больше шестидесяти не поедем. — …Посмотри, — теперь нормально? — Сойдёт… Тоха, в монастырь заедем? — Бензина хватит? — Не твоя печаль… Ну так заедем? — Там смотреть не на что, — развалины. — Фрески покажу. Эх, красота будет, когда отреставрируют!… — От наших властей дождёшься. — Тох, а Тох, ты долго нехристем жить собираешься? Мусульмане твои покрестились уже. — Они мне… — Что «они мне», — не указ? Тебе сам Бог велел, а ты всё выпендриваешься. Смотри, Господь долготерпелив, — было бы кого терпеть. — Не чувствую… — Кого, Бога?… а с чьей помощью лечишь, задумывался? — А если дар пропадёт? — Тем лучше. Значит, не от Бога и был. Давай, дядька, решайся. — Поехали в монастырь. — Добре… Запаха нет? — А от меня? — Кто сегодня за рулём? — Давай у гаишников спросим. — Шутник, блин… Садись в машину, кому говорю! Хватит сопли жевать.
— Откуда ты про них узнал? — О прошлом годе на выставке в «Галере» познакомился с одним мужиком, он здесь работает в художественной школе. Всё облазил–разглядел. — Не ожидал, честное слово. — Я тоже… Добираться неудобно… Надо будет своих привезти. Валюхе будет приятно, да и девчонкам полезно. — Нюшке-то какая польза! — Нехристь ты, брат, хоть и хороший человек… Вот… Был бы мне кумом. Зять-то из тебя получился никакой. — Решил надавить на мозоль? — Только не булькай. Держал бы сестру в кулаке, — может, по-другому всё и сложилось. Молодая ж была, глупая. — А кто бы меня научил! Отец умер — мне пятнадцать было. Да и мама никогда слова поперёк ему не говорила. Я думал, — все такие. — Думал–думал… Слышь, индюк стоеросович, давай на вокзал заскочим. — За каким лядом! — Позвонишь Марине, пока не поздно. — Хорошая идея, спасибо Виталик. — А я свяжусь с Эрнандо, чтоб дожидался.
— C приездом! Проходите… Под дождь не попали? — Стороной прошёл. Да мы в машине. — А глина? — Ну… повозились бы. — Сейчас… я для сугрева сердечного глинтвейн вам приготовлю. — Мы не замёрзли. — Для сердца, друг мой неразумный, для сердца! Нечего голимый портвешок в топку заливать. — Этот бальзам ты называешь портвейном? Что же тогда мы покупаем в магазинах! — Понятия не имею. Наверно дрянь какую-нибудь. Ничего, что я так? — За неразумного ответишь… Тоха, что с тобой! — Где я… — Антон!… Эрни… что делать!… — …Антон, присядь… успокойся… Ты меня узнаёшь? — Амир?… где Соня? — Я Эрнандо, Эрни. Ты меня помнишь? Это Виталий. — Где моя Соня!… — …Тоха, это я, успокойся… Да у него глаза закрыты!… — Часто с ним такое? — Какой-то новый сюжет… Антон, приляг, я тебя укрою… вот так… Пойдём на кухню.
— Что с ним происходит? — Не знаю. Уже давно. Раньше просто обмороки были… По выходе рассказывал всякие чудеса. Я думал, — бред, сон. Всё, что угодно. Пока однажды… Нет, — дважды… Он меня от смерти спас. — Как? — Были на Сенном рынке… Выходим к Московскому, метров двадцать осталось… Он вдруг встал и стоит. Я ему, — ты чего?… Я думаю, отвечает. Ну, думаешь, — значит так надо. И буквально секунд через тридцать лобовое столкновение, одну машину выбрасывает прямо на то место, где мы должны были идти. Такое месиво было! Проще было закрасить, чем соскрести… А второй эпизод — вытащил меня буквально из-под колёс. Он вообще машины как-то чувствует. А сам за рулём никогда не сидел. — Странные провалы… Как будто человек в двух мирах одновременно. Только какой перетянет… — Вчера укладывались на ночлег, а он, — выключи магнитолу, заела. Одну песню десять минут уже слушаю… Ну да, радио заело. Ты про такое слышал? — Читал. — Серьёзно? Где! — У Кастанеды. Не думал, что столкнусь в жизни с чем-то подобным. — Креститься ему надо. — Пожалуй… Выпить хочешь? — Налей. Не засну после такого представления. — Кто такая Соня? — Девушка, которую он любил. Погибла четыре года назад… Он мне как старший брат! А я ничем помочь не могу!… Разве это справедливо, а?… Ну что за гадство такое… — Иногда… решают не люди. — Кто решает! Бог? — Не тебе так Бога поминать. — А-а… блин… Налей ещё, да пойдём спать… Никуда завтра Антона не повезу. Обойдётся его Мариночка, потерпит. — Тогда на боковую.
— Антон, поговорим? — Не сейчас, Вит… Сворачивай налево. — Ты домой собираешься? — Собираюсь, — надо хотя бы глину закинуть… Сначала в церковь. — Наконец-то. — Тебе-то какая с этого выгода! — Прямая. — Расскажи. — А поймёшь? — Вит, я похож на дурака? — Нет, ты похож… Евхаристическое общение. — Что это такое? — Вот и всё. Дальше продолжать не вижу смысла… Или поймёшь сам, или тебе никто не сможет объяснить. — …Зелёную крышу видишь? — Не только крышу… С тобой сходить? — Подожди в машине. — С Богом.
— Здравствуйте, батюшка. Вы отец Олег? — Да. — Меня зовут Антон. Мне о Вас рассказывала Нина Соколова, художница. Она занимается в моей группе… интегральной йоги … Правда, это не совсем йога. Йогическая садхана , — философия, психология. — Я не знаком с ней. Наверно речь идёт о настоятеле храма. Он тоже Олег. — Простите… Я, собственно… по другому вопросу. Я хочу принять православное крещение. — А почему в нашем храме? — Не люблю и не хочу суеты, её мне в городе хватает. — Приходи завтра. Захвати крестик, полотенце, немного денег. — Сколько? — Сколько не жаль… Молитвы какие знаешь? — «Отче наш…» только. — Скверно. Надо бы с тебя ещё «Символ Веры»… Молитвослов есть?… Ах, да, не до молитвослова… Зайди в лавку при любом храме, — наша сегодня уже закрыта. Выбери попроще, чтоб мошну не облегчать. Да смотри, — сдури на церковнославянском не купи! Не поймёшь ведь ничего поначалу. — Спасибо за совет, батюшка. Церковнославянский я изучал. — Дожили… Язык изучал, а ни одной молитвы не сподобился… Иди уж, иди с Богом. — Спасибо, батюшка.
— …Когда? — Завтра. — Оперативно. Поздравляю. — Не с чем пока. — В Церкви с древних времён было понятие оглашения. Это когда человек принял решение и начал готовиться ко Святому Крещению. Во время службы такие даже в храм не допускались. Так что ты теперь оглашенный, на один день. — Понятно… Давно в церковь ходишь? Родители у вас, кажется, не очень радели. — С тех пор как попал к Крылову. Он сказал, что старпом–атеист ему на борту и на дух не нужен. — Увидишь — передай от меня спасибо. — Не увижу. Я за него Богородице свечку ставлю. — Завтра и я поставлю. — Эх, хорошо-то как!… — Давай помолчим. — Давай. — Что там дома…
— Привет, Мариш, как вы тут? — Нормально… Привет. — Соскучился… — Тош… — Полинка дома? — Телевизор смотрит. — Я сейчас!…
— Тоша!… Где ты был… я по тебе скучала… — Я тоже скучал, моя радость… Мы с Виталием привезли белую глину. — Белую–белую?… как молоко?! — Как сметана. Я тебе кусочек отломлю, какой захочешь. — Тоша, ты сегодня больше никуда не поедешь? — Придётся ехать, Полюшко. Сейчас вместе пообедаем, и поеду. А завтра вечером насовсем. — На озеро сходим? — Сходим, обязательно сходим! И я, и ты, и мама. Постараюсь не задерживаться. — …Антон, я собрала на стол… Полина, мыть руки. — Иду, мам.
— Странная твоя Марина сегодня какая-то. — Отдохнула от меня. — Нехорошо, если так. — А что делать! Надеюсь, завтра всё поменяется. — Ну, чем поделишься? — Надо делиться? — Пора. Ты помнишь, что с тобой вчера происходило? — Помню. — И как нам быть? — Никак. — Эрни предположил, что ты как будто застрял между мирами. — Тоже мне, специалист. Начитался книжек… — Твоя версия? — Скорей между временами. — Это как?!… — Смотрю на тебя, а вижу… иногда… отца, или кого из старых друзей… или… того парня… — Нихрена себе!… С женщинами так же? — Хуже… Заново переживаю все чувства… Чем больше живу… чем больше людей… — Ты же взорвёшься как Ф-1 ! — Не взорвусь. Нашёл способ. — Через лечение? — Нет, Виталик, я же объяснял тебе много раз, — я не лечу, я только пропускаю через себя эту силу. — Тогда что? — Начал писать. — Стихи?!… — И прозу. — Вот это да!… Давно? — Ещё Соня была жива… Перед отъездом перечитал свои письма к ней. Они помогли найти ответы на некоторые вопросы. — Как же допустил вчерашнее! — Иногда не успеваю сориентироваться. Фактор усталости, или нервного напряжения, бессонница, алкоголь… — Ты поосторожней, пожалуйста, ты нам нужен. — Опять? — Пацанов воспитать не сумел, а с девками у тебя ладно выходит. Не забыл, что у меня их две? Одна надежда на тебя. — У жены спроси. — Валюхина идея. — Ну, ребята, вы даёте… — …Тох, а как это, — в разных временах? — Неуютно… Смотришь на ситуацию как со стороны, и ничего не можешь сделать. Так себя иногда жаль, — хоть плачь. — Напугал ты меня вчера, ох напугал. Про Эрнандо вообще молчу. У него очки на носу чуть не лопнули. — Приедем, — я ему расскажу. Мужик вроде бы надёжный. — Не сомневайся. У него связи не только среди вшивой интеллигенции. — Где ещё? — В соответствующих органах. — Не стукач? — Наш человек. Если что случится… — Я ни с чем подобным не связываюсь, ты знаешь. — Ничего я не знаю, как выяснилось… Ладно, готовсь, Эрни что-то тебе припас. — Вит, припаркуйся на Владимирской. — С какой целью? — Заскочу в Собор, — молитвослов купить, новый крестик. — Пойдём вместе. Может, и себе что присмотрю.
— Какой собираешься брать? — Батюшка советовал серебряный. — Правильный батюшка. — А Нине Борисовне при встрече пистон воткну. Подставила, старая пепельница. — Когда успела! — Могла бы предупредить, что там два Олега. — Где? — В Лисьем Носу. — Ты говорил, что будешь там креститься? — Я сам только сегодня узнал. — Ну и за что полагается пистон?… Остынь, Тох… Мелочь есть? — Зачем? — Нищим подать. — …На, держи. — Э, нет, брат! Сам, всё сам. Ты теперь у нас почти православный. — Всем? — Не критично… Лоб хотя бы перед входом… Поклонись… Пойдём, я знаю, где у них лавка.
— Как состояние? — Спасибо, Эрни, всё хорошо. — Вит, принеси вина. А я пока начну «историю еврейского народа»… Зира и Серхат — беженцы из Ферганской долины. Из всей родни только им удалось уцелеть. Остальные погибли. — Амир писал, как по улицам Чирчика раскатывали БТР. Он даже стволы из тайников достал. — Ребятам повезло, что Серхат родом из Ленинграда. В общем, — бежали практически с пустыми руками, но приехали не на пустое место. Другим повезло меньше. — Что с Зирой?… по моей части? — А я ведь не знаю ничего про «твои части». — Кто говорил про «все говорят»? — Это в общих чертах. — Желудочно–кишечный тракт, голова, молочные железы у женщин. Владею мануалкой. С остальным сложнее. Рак, — ты знаешь, могу только диагностировать, немного снять боль. Но это уже чревато. — Синдром Кашпировского. — Какие симптомы? — Скорей признаки. Несколько раз увозили на «Скорой», — полежит, врачи кругами походят, а потом отправляют домой. Средне–статистический диагноз — общее недомогание на фоне нервного напряжения. Ты понимаешь, — как только узнают, что она из Ферганы, так им сразу «всё ясно»… Хорошая женщина, надо помочь. — А если не получится? — Должно получиться. — Поступим так… Через два часа пусть приходит. Я часик подремлю, потом немного пройдусь до Измайловского и обратно, и буду готов. Вы с Виталием на это время сваливаете. — Куда?… на сколько? — Да хоть в кино идите, лишь бы вас не было в квартире!
— Саша?… Да ты как не в себе!… Час от часу не легче… — Маша пропала. — Как пропала!… — Не знаю. Обзвонил, что только можно в нашем районе… И в твоём тоже. — Причём здесь мой район! — Маша хотела задать тебе несколько вопросов о чём-то очень личном… Как будто старцу какому… — Она приходила, была здесь пятнадцать минут и ушла. — Ты можешь сказать, о чём она… что спрашивала? Это может оказаться вопросом жизни и смерти. — Может и оказаться. Но не в том смысле, который ты сейчас в состоянии уразуметь. — Так можешь или нет? — Я могу сказать, что ей ответил. — Так можешь или нет?! — То, что она сказала, касается только её и никого кроме неё. — Нет. Я хочу знать всё. — Вот как! А много тебя уже не устраивает? — Уже нет. — Что ж, моли ко Господу. Я здесь бессилен. — Опять за своё! Сколько можно меня за нос водить! — Сейчас в тебе гнев, обида, неизвестность гложет тебя. Почему ты пришёл за ответами ко мне? Двенадцать лет прожил с женщиной под одной крышей, укрывался одним одеялом, взрастил одну дочь на двоих — и не понял, кто с тобой шёл по жизни все эти годы. Чем ты вообще был занят? — Так, здесь мне ответа не найти. — Сиди уж, коли пришёл. Будет ответ, жди. — Я не спал всю ночь, у нас собраны вещи, вечером мы должны отправиться в Испанию. — Можно было придумать более достойный способ вложения средств. — Хочешь мне в этом помочь? Посмотри, как ты живёшь. Это жизнь? Вот это… и вот это — ты называешь жизнью?! — Друг мой сердечный, жизнь бывает разной. Это лишь смерть порой выглядит одинаково неприглядно. Но даже в смерти, как заметил один мудрый человек, в одном случае труп, а в другом покойный. Так и в жизни. Только нюансов поболе будет. Тебе перечесть их?… Впрочем, с тебя и одного довольно будет. Ты ещё не жил. Ты только казался живым самому себе. И таким же как ты. Невелика честь. — Кто бы говорил о чести! Я знаю, — она не просто приходила, она приходила к тебе. — Вот видишь, для тебя задача уже упростилась. Даже если так — что это меняет для тебя?… дополнительная головная боль? Или возможность выместить на ком-то своё негодование? Ведь невероятно трудно признаться самому себе в собственной несостоятельности. — Я был прав. — …Я дважды был женат, и оба раза неудачно. Иногда ты напоминаешь мне самого себя в твои годы. Но мои жёны не бегали от меня по ночам. Им не могло и в голову такое прийти. Так почему вдруг?… или всё-таки не вдруг? Спроси у дочери, — где может быть её мать. Может, найдёшь там ответ. — Что она тебе сказала!… — Я могу тебе сказать, что ей ответил я. Большего не жди. — Говори. — Я сказал, что милые бранятся — только тешатся, что муж да жена одна сатана. И что у вас чудный ребёнок, страдающий не меньше, если не больше своих глупых родителей. — …Да… Даша!… Когда?… И всё?… Еду… Слава Тебе Господи… Антон… — Ничего не говори. — Маша появилась дома двадцать минут назад. Пьяная, мокрая с головы до ног, приняла душ и легла спать… прости. — Саша, тебе даден ещё один шанс… вам. Умоляю, не промотай, он может оказаться последним. Езжай в аэропорт и сдавай свои билеты. Отправляйтесь на машине куда глаза глядят, преломите хлеб в красное вино, как делали вы в первый год вашей семейной жизни. А когда поймёте, что преграды разрушены — возвращайтесь. Прощай, друг мой. Бог вам в помощь. — Прощай.
— Припозднился, отец родной. Не заболел ли часом? — Нет, матушка, — люди в беду попали, надо было хоть словом добрым приободрить. — Без лукавства — рада за тебя. — Матушка Ксенюшко, что за день такой сегодня праздничный? Что-то я календарь запамятовал. — Вот те календарь, а вот те праздник! Два венчания подряд!… Мало того, — младенцы как со всего города съехались, а никого не слышно. Вишь, как присмирели-то! И не шелохнётся даже ни один, мышками на руках притихли. А ты говоришь — календарь!… Значит так, отец родной, сегодня тебя никто дожидаться не будет, проверила. Так что иди себе восвояси, а то на тебе лица нет. — Что, так заметно? — А то незаметно-то! Ты ж не девка, румянами не пользуешься. Или уже пользуешься? — Матушка, вы знаете, у меня с юмором плохо. Ну, солдафон я необразованный. — У меня, отец родной, с юмором тоже неважно. А потому ври да не завирайся. Солдафон… Это малому своему скажешь. — Какому ещё малому! — А разве нет? Опять ошиблась… Так чего стоишь, — иди уж, а мы тут за тебя грех твой сегодняшний отмолим… Погоди, просфорочки возьми. — Спасибо, матушка… Почему три? — Сколько в руку попало, столько и взяла. — Помоги вам Господь, матушка. — Дверь затвори за собой, дует сегодня шибко.
— Минуточку–минуточку!… Маркиз, не путайся ты под ногами… Да что с тобой такое, лохматый… Сейчас открою!… — …Тоша, это мы. — Полина… Полина?!… Полюшко… родная моя… — Тоша… Не надо… при ребёнке… Дай вытру… Вот… Ты жив… Как я по тебе скучала, если бы ты знал… если бы знал… Господи помилуй… — Ты жива–здорова… глазам своим не верю… Всё, я в порядке. — Познакомься. — Сколько ему?… — Четырнадцатого августа четыре исполнится. День рождения теперь будете праздновать вместе. — Да ты что! Вот это подарок!… Тебя как зовут, моя радость? — Тоша. — Антон? — Тоша. — Меня тоже зовут Тоша. Вот наконец-то мы с тобой и встретились. — Дедушка–деда, я для тебя денюжку нашёл. Возьми, пожалуйста. — Что?… — …Тоша… Тош… всё хорошо?… — Теперь да. Лучше и быть не может.
— Антон Георгиевич, вам приходилось жалеть о том, что оставили скульптуру? — …Соврать, что ли… Да. — Долго? — Не важно. Было и прошло… помучился, водочки попил… Нет, перед этим год отработал в школе… Когда мастерская сгорела, не знал куда приткнуться. Тут знакомый подсказал. У них в школе учителка в декрет сбежала, надо было срочно закрыть ставку. Мной и закрыли… На свою голову. — Плохо дело пошло? — Не то, чтобы плохо… Я не методист. Хотя до этого были ученики… Помню одну девчушку, Манькой звали… У нас были почти семейные отношения. Чудная совершенно мамаша, прямо не от мира сего. Отец толковый мужик. Мы иной раз и по коньячку на пару… Сколько сейчас?… Тридцать лет ведь девке! — Тридцать один… — …Давно про них не слышал… Договаривались осенью встретиться… А тут семейные неприятности… очередные и окончательные… потом проблемы со здоровьем… потом опять они… В городе появился только в декабре… Грустно вспоминать… — Антон Георгиевич, когда впервые появились мысли о демобилизации, что было кроме семьи, какие-то мотивы были? — …были… Первый звоночек получил в девятнадцать лет. Мы стояли в Бердске, в увольнение ездили в Новосибирск. Ми-нут сорок на электричке. Тридцать шесть лет прошло — до сих пор вспоминаю город иностранцев и красивых парней. Такая вот своеобразная репутация была у него в те годы по Сибири… Ранняя весна, променад на левом берегу неподалёку от Комунального, и слышим крики со стороны набережной. Мы с ком-взвода туда. А там… Пацаны на льду развлекались. Март, лёд рыхлый, один провалился. Я шинельку на ходу скинул и за ним. Ремень сходу расстегнул, как отец учил… А толку-то!… Пацана вытащил, а лёд под нами обоими пошёл… Накувыркались. Пока суть да дело, пока вытащили нас… Мальчонку-то быстро растёрли, а я всё хорохорился… И потерял сознание. Пришёл в себя уже на больничной койке. Вот так свой первый инфаркт схлопотал. — Как же Вас не комиссовали! — Уговорил. Через полтора месяца прошёл перекомиссию — и в строй. Всё-таки быть молодым иногда очень даже неплохо. До-олго потом на меня комбат с подозрением косился… бе-долага. — Значит, на роду написано людей спасать… Тяжкий труд. — Саш, любой труд тяжек, даже если он в радость. — Но радостный труд не такой тяжкий. — Ну начнём сейчас друг на друга фимиамы источать!… Вот знал ли я, что опять с водой свяжусь!… Я спасателем-то устроился по единственной причине — работы практически никакой, времени для размышлений полно, дети пристроены на бесплатное довольствие… В общем, не жизнь — малина. А начало июля было какое-то дурное. Плюс пять. Можешь себе такое представить! В наших-то краях. — Могу. Меня родители через Дворец пионеров на всё лето пристроили. Помню, отец привозил одеяло, тёплые вещи. От холода плакать хотелось. Домики летние, на такую погоду не рассчитаны. — Вот-вот!… Приезжает группа французов. Ну чего им дома не сиделось! Начальник, — устройте им прогулку на катере… Чтоб этих лягушатников… и нашего директора. А тут ещё волна поднялась… В самый неподходящий момент заклинило рулевое, — остался только левый поворот, вдобавок лопнул ремень охлаждения. Живы остались чудом. Мотористу хоть бы хны, марсельцы смеются — приключение, как же! А у меня на берегу жена и Колька с Петькой, один меньше другого. — Экстремал вы однако, Антон Георгиевич. — Да уж… Неправильно это. — Что? — Геройство. — Вот те раз! — Вот те два… Неправильно, говорю. Мы не должны допускать ситуации, из которых потом приходится выпутываться. — Всего не предусмотришь. — Взять тех пацанов в Новосибирске. Какого хрена они оказались на весеннем льду! Или моё морское приключение… Говорили директору, — нельзя, катер неисправен. Ничего, говорит, за один раз не поломается. А тут сразу две поломки. Вот кому! Чтобы лишний раз мне Бог напомнил, что с водой не дружу? Так я и без этого знал, с самого детства. — Подробности будут или опять намёки?… Неужели такая тайна! — Не люблю вспоминать. Там… отец был жив… и мама… Саньк, а Саньк, что ты с другом своим собаком сделал? Сидит как воды в рот набрал. Чем накормил, признавайся! — А это наш маленький собачий секрет. — Смотри у меня, не разбалуй животинку. Хоть и кошачий сын, а всё Божья тварь. — Я позвоню. Можно? — Вот спросил!… — …Марию Владимировну… Муж… Маша, это я… Как ты?… Собака кормлю… Не своего же!… Маш, я что хотел… Ты слышишь?… Кроме чая ничего, есть свидетель… Ему можно… Лет пятнадцать… Могу… Антон Георгиевич, Вас к телефону. — Меня?… Антон Георгиевич… В девяносто пятом занимался скульптурой… Машка… Манечка! Так это твой муж мне седых волос прибавляет!… Бросай всё и приезжай. Скажи, что у тебя зуб болит, или живот, или рожать собираешься. Только приезжай. Иначе твоего Сашку отсюда живым не выпущу! Ты меня знаешь.
— Дядька Антон!… — Виталик, какой я тебе дядька. — Обнять-то можно? — Иди сюда, вражина… Поверишь ли нет — на улице бы встретил и не узнал. — Зато тебя за версту видать… Антон… Ты чего седой такой… Настька довела? — Молчи. — Значит она… cтерва… Всю жизнь от неё одни расстройства… Как племяши мои? — Растут. Деловые оба, все в дядьку. — Ну… скажешь тоже… — Да не смущайся ты!… Как служба? — Ой, не спрашивай… — А чего не спрашивай-то! Случилось что? — Списали меня. — Как списали!… — Да, блин… — Напился? — Уж лучше бы напился — Ну говори, не тяни кота за хвост! — «Корюшку» утопил. — Чего её топить, она сама на нерест… Что?!. Так это твоих лап дело!… Вот кому расскажу, что мой шурин отмочил… — Да уж, корки ещё те. — А мы думаем-гадаем, — куда ресторан подевался! — Утоп, восстановлению не подлежит. — Как случилось-то! — Обидно, понимаешь… Перед вахтой день рождения был у приятеля… Неплохо посидели… Утром притащился на борт, батя посмотрел, — иди, мол, отсыпайся, перед выходом разбужу. Ну, я рад стараться. Завалился и на массу. И вдруг что-то как в бок торкнуло. Глядь на часы — всё на свете проспал!… Выскакиваю, а Крылов штурвалит вовсю. Нет, ты подумай, — у деда минус тринадцать на каждый глаз. И прёт точняк на этот «поплавок»… Умора, до сих без смеха вспомнить не могу. Придурок какой-то на поручни облокотился и звёзды считает, Коперник, блин. Я ору: вали отсюда. А он пьяный как я накануне… Что было!… Народ прямо в воду прыгал. Хорошо, что живы все, а то бы тюрьма. — Жаль, меня там не было. — Это точно. Так бы на месте со смеху и помер. — А чем сейчас занимаешься? — Ну… Был вариант боцманом на пассажирский, либо… Вернулся в мореходку. — Зачем?!… — Пригласили преподавать. — Тяжкий хлеб преподавательский. — Не тяжелей другого. Конфликтнул, правда, слегка с одним старожилом, пришлось бока намять. — А вот это зря. — Кто бы говорил. — Я другое дело. — Антон, не вешай лапшу на уши. Зачем тогда учил?… от тараканов отбиваться? С козлами надо разбираться как умеешь. — Возмужал… Как я рад тебя видеть. — Тоха, винца?… — За второй не побежим? — Даю слово офицера. — Слово офицера… Виталик, я твоего однофамильца нашёл! — Брось, не может быть. Фамилия редкая. — А вот и нет. У нас в Мухе… — Стоп–стоп–стоп… Ты восстановился? — Пришлось экзамены заново сдавать. Что-то сдал, где-то на жалость надавил. А что делать! Годов мне сколько? То-то же. — А работа? — В котельной по ночам. Очень удобно. Да и публика подходящая. — Что значит, — подходящая! — Музыканты, писатели, поэты… — Вот куда все попрятались! Будем знать. — А ты не в курсе? — У Настьки поинтересовался, она, — спроси сам. Ну, ты её знаешь… Нафиг на ней женился… — Тебя пожалел. — А теперь я тебя жалею… Так что с Мухой? — У нас выставки разные проходят. Есть постоянная экспозиция, которая только обновляется, есть тематика или конкурсы. Иногда придумают что-нибудь экстравагантное. И смотрю однажды… Акварельки… Глаз не оторвать. Питерская тема, — Нева, Ладога, Балтика. Просто здорово. Присмотрелся, а там фамилия — Заболотный. Во как. — Ты в совпадения веришь? — Нет, конечно. А что?… Чего ты в сторону смотришь? — Тоха… это мои акварельки висели… — Значит, не зря тогда тебя шоколадными конфетами кор-мил… — Спасибо тебе, Тох. Ты для меня как дядька. — Так мы идём или кого ещё дожидаемся?
ТЯНЬ-ШАНЬСКАЯ РУЛЕТКА (продолжение) Начало https://www.anekdot.ru/id/1371414/
Репортёр 6
— Кто дома?... Есть кто живой? — Гера, ты?... — Выдался денёк, решил к вам заехать. Отец дома? — У него операционный день. — Ах ты ж… незадача-то какая… А Пашка? — Позвать? — Да не, сам прибежит… Геля, пить хочу, умираю. — Чай, кофе?... Мальва есть. — Пока воды. Просто пить. — Проходи… Как ты? — Нормально, в командировку еду. — Завтра? — Нет, во вторник. — Чай всё-таки сделаю… Паша... Паш!... Гера приехал.
— …Герра!… — Здорово, братишка! — Герра, ты надолго? — Нет, брат, через четыре дня уезжаю. — На рыбалку сходим? — У мамы спроси. — …Герман, что там у вас? — Всё хорошо… Геля, есть хочу. Покормишь? — Давайте за стол. Вареников твоих нет, зато есть ленивый вариант. — Ух ты… сама придумала? — Отец… Слава подсказал. Он частенько так делал, оказывается. — Ну, если отцу нравится, то мне тем более. — Гера, есть что-нибудь, что тебе не нравится? — Есть… Я бы хотел, чтобы отец был чуточку моложе. — Спасибо, Гера. Но я ведь могла и не выйти за него тогда. — Могла… Ну всё, накладывай… Так!... Паша, ты куда!... Руки мыл?... — Они у меня чистые. — Ты же с улицы пришёл! — А я ими ничего не трогал. — Сказал, — мыть руки. Бегом, а то остынет.
Родной брат… сводный… младше на двадцать пять лет… уму непостижимо. Своих детей нет, неизвестно будут ли… Пашка мне как брат, как племянник, как сын…
Отцу повезло, что он встретил Гелю. После смерти мамы он совсем потерялся в жизни. Кроме работы и работы у него не было ничего. Я не считаюсь. Я уже был никем, и помочь отцу в его одиночестве не мог. Кто знал, что так сложится, но ведь он сам благословил меня на работу в Конторе, о которой когда-то мечтал и сам. Не сложилось. Лучше Гели в его жизни ничего не было. Кроме мамы. Но это мама. А Геля… Дай Бог каждому такую мачеху. Ой, что там… мачеха… Классная тётка, живая, доброжелательная, а Пашка их так просто супер. Отец назвал его в честь лучшего друга. Не знаю, можно ли Пал Петровича называть другом… не знаю. Но отца он не подводил никогда. Да и отец…
— …Герра, на рыбалку пойдём? — Пашкет, давай завтра, целый день будет наш. — Герра, не обманешь? — Вспомни, когда я обманывал. — Никогда. — Ну и подумай, зачем вдруг сегодня начинать. — Незачем. А вдруг зачем? — Пашкет, слово даю. — А что сегодня? — Давай в бадминтон погоняем, а? — Да ну тебя… опять обыграешь… — А ты учись. Сколько можно проигрывать. А, Пашкет? — Давай. По рукам? — По рукам. — Фору даш? — Паш, ты на форе учиться хочешь?... Ты же мужик! — Я маленький. — Слышь ты, маленький, мышей ловить учись, а то не вырастешь. — Герра, а ты ловил?
Пашка… За него глотку порву любому. Впрочем, учителя в школе, пожалуй, мне не уступают. Этот маленький негодяй… Что говорить… В его возрасте я был мелким занудой и зубрилой. Это потом уже стал хулиганом… а потом офицером… Странно, но отец почти не занимается его воспитанием. Всё на Геле. Но никаких конфликтов нет. У меня с отцом всё было иначе. Как оно было… лучше не вспоминать… Несостоявшийся армейский разведчик намного хуже состоявшегося и признанного миром хирурга. В моём детстве он признанным ещё не был.
Эх, Пашка, Пашка… как я рад, что у тебя такие родители. А Геля… Ангелина… Я был на их свадьбе. Спокойное, почти равнодушное лицо моего отца и светящиеся от счастья глаза его Гели. Моему отцу выпал второй счастливый билет. Вот именно тогда я окончательно ему поверил. И поверил его лучшему другу.
-7-
— Майор… глянь-ка сюда… Не наши, случаем? — Да не… не похоже… наших двое… Что?!... Ну, Вова, начинается. Они. — Дай глянуть ещё раз… Что по ориентировке? — Лось под два метра, два «чёрных» и блондин… Они… А где кролики? — Если мы правильно думаем, наши будут следом… Герыч, меня колбасит как в Польше в восемьдесят первом. — Ты там был? — И ты?... — Нет, один из туристов. — Надеюсь, не встречались. — Вова, нам сейчас вообще ни с кем встречаться не надо. Ферштейн, Вова? — Ставр, не грузи… дай, мозги в порядок приведу… Ты смотри, прут буром; знают, суки, куда идти. — Мы тоже… а, ну да… нихрена мы почти не знаем… где кролики… — Туристов пропускаем? — Пусть идут, пусть… Ну что, капитан, работаем? — А мы зачем тут… Работаем, майор… Мясо хочешь?
— Петь-Лёш, вы как? — Нормально, тащ майор, запыхались немного. — Твою мать… как вы допёрли… — Ну… знали, что оценишь, Герыч… — Ненормальные… Сколько здесь? — Герыч, не спрашивай. Честно — сами не знаем. — Быстро переоблакайтесь… смотреть на вас в этих шортах не могу… Капитан, помоги, надо груз раскидать поровну… Леший, а это что такое? — Баранина, тащ майор, нам ребята с базы подкинули. Ну, мы ещё про барбоса им сказали… В общем, по кило на брата. — Сколько?!... — Пять кило… килограммов… баранины… мочёной… в смысле… маринованной… — Вова, ты слышал? — Слышал, слышал… Князев упал лицом в траву и затрясся в хохоте. Зайцевы вытаращились на него в полном недоумении. — Расслабьтесь, мальчики, это у него родовая травма… была. Ну, чокнулся капитан, с кем не бывает. Я сделал невинное лицо и тоже расхохотался. — Мы просто устали вас дожидаться, устали, напряжение… Понятно?... Сколько, говоришь, пять кило и всё маринованное? — Не всё, тащ майор, барбосу сырое. — Кра-асавчики!... Капитан, как думаешь, туристы далеко от нас уйдут? — Никуда от нас не денутся. — Тогда разводим костёр и жрать-жрать-жрать.
— Ну, молодёжь, вперёд, барбос по следу выведет. А мы за вами. Метки оставляйте, а то без спальников останетесь. — Герыч, а если?... — Пётр, «если» случиться не должно. Иначе… — Что иначе? — Будем брать «языка». Одного. Понимаешь, старлей?... Мне бы этого не хотелось. А уж как начальству не понравится, даже и думать не хочу. — Понял, тащ майор. Ну, мы пошли? — Ну, идите.
— Ставр, ты эт серьёзно? — Что? — Про языка… — Так ведь серьёзное дело-то. Генерал не говорил? — Что-то мне горы ваши… надоели уже… — Не ссы, Вова, мы тебе ещё золотого корня наколупаем! — Зачем он мне… — Ну… не тебе. Зойке твоей… У тебя на стороне кто-нибудь есть? — Какая сторона, Ставр, ты что! — Значит, точно Зойке... Двинули, княже, нас ждут великие дела.
— Здравствуйте. — Я Антон… Проходите, пожалуйста. — Меня зовут Зира. — Эрни про Вас рассказал… Простите, можно на «ты»? — Да, конечно. Вы старше меня… ты… старше. — Спасибо… Присаживайся. — Я впервые здесь. — Ещё бы… Мужа оставила дома? — На работе… Я врач, работаю в Железнодорожной больнице. — Зира, как получается, что твоя медицина тебе не помогает? — Не знаю. Никто ничего не понимает. Я в растерянности. — Почему? — Понимаешь… Анамнез у меня как у девушки… извини… А тут… Я закончила институт с «красным» дипломом. Но когда с каждым приступом новый набор симптомов! Это… это… Вы не медик… извини… Ты не медик, тебе это не понять. — Может, именно поэтому и понимаю… Что с пальцем? — Да… два года назад начал отслаиваться ноготь. Чуть отрастёт — и сразу отстаёт от мягкой ткани. Приходится подрезать на корню. Ничего, привыкла уже, не мешает. Пластырь только вот каждый день меняю. — Ладно, это для разговора. — Вы… Да что со мной такое!… Ты мог бы стать хорошим доктором. — А я, видишь, стал солдатом. — Ты?!… — Майор запаса. — Ой… товарищ майор… — Смешно, правда? — Не обижайся… Не смогла удержаться. — Я сам иногда смеюсь по утрам. — Спасибо. — Так почему я мог бы стать доктором? — Рядом с тобой спокойно. Я только рядом с Серхатом чувствую себя спокойней. — Давно женаты? — Целую вечность. — Когда придёшь в следующий раз — приводи мужа. Приятно будет с ним познакомиться. Поговорим об Узбекистане. — Вы там были? — Бывал не раз. И по службе тоже. В Фергане не доводилось. Но там всё близко. — Да, конечно… А я до Ленинграда бывала только в Ташкенте. — Люблю этот город. — Я там училась. Снимала квартиру на Рисовой. — Знаю, самая окраина, проезжал частенько по дороге в Чирчик… У тебя хороший русский язык. — Я турчанка. В Ленинграде мы около года. — Я родился… то есть… вырос. — Здесь очень хорошие люди. — Зира, хороших людей везде много. — Нет!… Там нас убивали только за то, что мы турки! — Прости… дважды прости… Я не должен был так говорить. Потому что знаю, что там творилось… Я принесу попить… У Эрни хорошее вино. Будешь? — Да, спасибо.
— Зира, встань прямо… Хорошо… Сейчас я буду изображать старую ветряную мельницу… Что чувствуешь? — Ветерок… Так бывает? — Где чувствуешь? — Вот… здесь… ниже груди ничего. — Хорошо… Сейчас? — На уровне поясницы. — Хорошо… Где теперь? — Холодок по ступням. — Прекрасно!… На носочки привстань… теперь на пяточках… Всё, присаживайся. — Антон, какие у тебя горячие руки! Ты не температуришь? Давай померяем. — Не надо. Прикоснись к ладони. — Ой… холодные… Откуда столько тепла?!… — Зира, ты знаешь, кто я? — Знаю. Меня Аллах послал к тебе. Ты его пророк? — Зира, ты образованная женщина. Какой из меня пророк! Я простой северный колдун. — Не говори так, это шайтан тебя смущает. — Пусть буду волшебником… добрым. Так можно?… Опять она смеётся… Расскажу твоему мужу, как ты меня обсмеяла. — Извини. Ты такой большой, и такой весёлый. — Ладно, Зирочка… Смотри мне в левый глаз. Можешь моргать хоть каждую секунду, только не отводи взгляд. Сможешь? — Смогу, добрый волшебник. — Только не смеши, а то у нас ничего не получится. — Не буду, Учитель. — Что ты сказала?!… — Я сначала прочту суру из Корана… про себя… Можно? — Ничего, подожду… — …Я готова… Мне… неприятно… — Почему? — Вижу себя… какая я плохая… не могу… — Зира, ты веришь в рай? — Да, конечно! — Если ты не станешь лучше, — в него не попадёшь. — Но я другая! Лучше!… Я очень давно не была плохой. — Придётся потерпеть, душе моя. — Как ты меня назвал?!… — Это мой способ говорить. — Хороший способ… я… сейчас разревусь… — От моих слов? — Нет, мне… так себя… жаль… какая же была… глупая… Серхат не знает… — Поплачь, не стесняйся. Мужчинам тоже иногда приходится… — Ты плакал? — Ну… немного… Платочек есть? — Да… извини… — Ну как? — Всё прошло. Как будто мороженое с марципаном съела. — Девчонка ты ещё, хоть и доктор… с краснющим дипломом. — Можно тебя обнять? — Надо будет спросить разрешения у твоего мужа… Сейчас будет самое неприятное… Сядь поудобнее… Начинай вспоминать его лицо. — Чьё?… его?!… — Да. — Не могу. — Почему? — Мне страшно. — Возьми мою руку… держи крепко–крепко… Вспоминай, иначе всё впустую. — …Меня… сейчас вырвет… — Эрни уберёт, не переломится. — Жар… жар во всём теле! Как в тандыре !… — Терпи, терпи моя радость, осталось немного. — О-ох… — Осторожно… Не бойся, всё хорошо… — …Антон, ты точно не пророк? — Без сомнения. — Жаль… мы с мужем всё равно будем на тебя молиться всю жизнь… — Не стоит. Верите в Аллаха — молитесь ему. Так будет правильно… Зира, придумайте с мужем что-нибудь, чтобы вы смогли прийти сюда утром до моего отъезда. Я должен на тебя посмотреть, а ты расскажешь мне, как провела остаток вечера, ночь и пробуждение. Сможете? — Сможем, Антошенька… А как тебя называют твои близкие? Мама, жена, друзья… — Друзья Тохом… Тохой, близкие… чаще Тошей… Иногда… Тошик… Тошиком… — Что с тобой? — …Я… вина хочу выпить… Так… Зира… не делай этого… Руки целуют родителям и старцам. — У меня нет родителей… Я простая замужняя женщина, это всё, чем я могу тебя отблагодарить… Пойду… Жди нас с Серхатом ранним утром. — До свидания, Зира… О, Господи… зачем Ты меня… так…
— Что это с ним? — Кажется, спит. — Два бокала… Пьяный? — Не уверен… Чем они без нас тут занимались? — Эрни, не путай Антоху с нами. — Любопытство раздирает. — Проснётся, — у него спросим… А-а!… Хрен он что нам расскажет. — Почему? — По кочану. Это ж Маркус! Хуже партизана на допросе. — Ты пробовал? — А то как же!… Дадим часок, потом разбудим. — Стоит ли? — Да он меня потом всю ночь будет мучить разговорами о счастье! Вот скажи на милость, — мне оно надо, такое счастье? — Я бы не возражал. — Да-а, плохо ты его знаешь… Во, я понял! — Тихо ты, разбудишь… — Я понял… почему Маринка на него дуется… Он вместо того, чтобы ей спинку потереть… чего ржёшь! Проснётся же!… Он рассказывает ей про счастье. — Ну Виталик… Пойдём на кухню. — …С собой возьмёте, пошляки? — Проснулся, ясно солнышко! Как тебе Зира?… хороша?… — Придурок. Валюхе бы на тебя настучать. — Напугал ежа!… — Слышь, ёжик! Давно мухой на липучке не висел? Я устрою. — Да ладно тебе, пошутить нельзя… — Фильтр включай, когда со мной шутишь. Не посмотрю, что родственник. — А липучка? — Оставим на завтра. — Тох, ну ты… это… Мы с Эрни коньячку попили. Ты не в обиде? — На вас обижаться, — только себе дороже… Сколько времени я спал?… Где вы болтались! — Тоха, не волнуйся, тебе нельзя. — Что нельзя? — Лучше не спрашивай, где мы были. Тебе завтра к жене. Ты меня понял? — А шестиглазый что притих? — У него обет молчания… Временный, так сказать. — И вы ещё решили догнаться вином?!… Идите лучше спать. Утром Серхат с Зирой придут… Ну и рожи, смотреть противно. — Тох, прости… больше не будем… И меньше тоже. — Что с вас взять… одни запчасти…
— Проходите, гости дорогие, проходите… Разрешите, мадам, поухаживать… Не смотри на меня как Ленин на буржуазию!… Тоже мне, ревнивец выискался. — Антон Георгиевич, ничего такого… Посмотреть нельзя! — Сегодня я добрый, прощаю… А это что такое!… — Антон… Не возражаете?… Я вас так иногда называла. — Маню, тебе можно. Это вот муженьку твоему не по рангу пока ещё. — Саша, давай, разгружайся. — …Вы что тут удумали! — Не мы, а я. У Сашки для этого ни ума нет, ни сообразительности… Ну, что встал как вкопанный! Пошевеливайся. — …Я принципиальный противник женской гегемонии, но в данном случае, думаю, это оправдано. — Я тоже так думаю… Саш, тапочки достань… Да не здесь они, горе ты моё… Антон, мне руки сполоснуть… — Сейчас полотенце свежее принесу. — …Антон Георгиевич, я собаку свежих овощей принёс. — Спасибо, Саш, а то мне всё недосуг, приходится Вискасом потчевать беднягу. Ест и злобно так на меня смотрит. — Маркиз, иди сюда дружище… Да ты обалдел что ли!… — А что ты думал! Сколько ему гостинцев не приносил? Вот и получи по мордасам… Саша, быстро обрабатываем… Раны от кошек заживают плохо… — …Мужички, чайком побалуйтесь, а я пока на скорую руку… — Маш, это долго. — Я всё дома приготовила. Осталось довести до ума. — Да-а, Саня, повезло тебе с женой. — …Вы там не про меня? — Про тебя, про тебя. — Подождите немного, тоже хочу послушать. От мужа редко что добьёшься. — Правда? А по виду и не скажешь. — Я сейчас всё про него расскажу, чтоб ему стыдно было. — Маша, я тебя, конечно, понимаю, но мне трудно представить, как твоему мужу может быть стыдно. — Сашка, ты слышал? Даже посторонние люди это видят. — …Ну… я теперь не очень посторонний. — …Всё. Хватит мне кости мыть! — О!… Александр командный голос вырабатывает. — …Это он любит. — Так, ребята, брэк! На моей территории не ругаться. И даже не думать об этом. И вообще лучше не ругаться. — А чем так вкусно… Антон… мой любимый чай… — Да… Бывают привычки, которые не хочется менять. — Давайте… — В честь какого праздника? — В прошлый раз приезжала с пустыми руками. А сегодня уж извините. Наливайте и мне. — А Саша? — У него трудовая повинность за окном стоит. — …Не вижу. Где? — Да вон же «Гольф»! — Это ты назвал ведром с гайками?!… — На ведре овощи из деревни возит. А мне купил «Миньку», чтоб не мешала ему по любовницам разъезжать. — …Ма-аш… — Не права? Терплю только из-за Дашки. — Мы же всё решили!… — Чтоб Антон знал, какой ты есть на самом деле. — …Маню, можешь не утруждаться. Я про твоего мужа знаю больше, чем он сам про себя знает. — Спасибо, Антон. Я так противно себя чувствую, когда приходится гадости говорить. — Узнаю. Вся в маму… Как родители? — Хорошо. Папа в том же «Ленгидропроекте», мама директор музыкальной школы. — Рад за них. При случае привет передавай. — Передавала уже. Мама слезу пустила, а папа налил коньяка за ваше здоровье. — Ничего не изменилось… Как вчера… Ребята, простите… Да, я слушаю… У меня гости, так что концептуальненько… Суббота утром и воскресенье после службы… Нет–нет, ни в коем случае!… Если будет хотя бы один человек. Но он должен быть, поэтому и запись… Упаси тебя Господи, никаких ограничений! Не надо людей обижать… Спасибо, что позвонила… До свидания… — А кто это, если не секрет? — Сестрица с подворья, с паломнической службы. — Вы там?… — Помогаю, чем умею. — Вот Саша, смотри, слушай и запоминай: если бы Антон не попал тогда в больницу, то мою дочь звали бы сейчас Дарья Антоновна. Больше повторять не буду. — …Маш, не совсем корректно выходит. Во-первых, всё произошло уже; во-вторых, негоже мужа напрягать на пустом месте; в-третьих, не вижу повода для громких заявлений, тем более в моём доме; в-четвёртых… Всё было серьёзно? — Дело давнее, что скрывать. Если бы знали, сколько слёз в подушку было пролито… Вы пропали, ни адреса, ни телефона… Мастерская пустая. Мы ведь Вас тогда похоронили… И мама плакала… Папа ругался, а сам потихоньку выпивал. Досталось всем. — Мне тоже перепало… Я ещё и хорошего человека потерял. Да не одного, а целую семью… Давайте помянем рабов Божиих Максима и Веру. Расскажу про них как-нибудь… если повезёт.
— Тоха, а что это такое? — Руками не трогать. — Не в музее кажется… Или я что-то не понимаю? — Не понимаешь. — Я хочу понимать. — Интегральная йога. — Антон, матом не ругайся. Даже в морском лексиконе таких слов нет. — Философия и метод работы Шри Ауробиндо. — Он сам писал или со слов? — Кое-что сам. Из настольных у меня только ранняя работа, «Йога и её цели». В основном читаю Сатпрема — «Путешествие сознания», «Клеточный разум»… — Денег на этом заработать можно? — Ох, Виталик, всё бы тебе опошлить. — Шучу. Ну, хоть практическое применение должно быть? Иначе смысл какой! — В том-то и дело, что мы ищем практику, а практика прежде всего в душе. — Ничего себе… Тоха заговорил о душе. Надо чего-нибудь выпить. — Тебе сейчас нельзя. — Почему это? — Свидание. — Что?!… Откуда узнал! — Практика, мой юный друг, практика. — Тоха, я тоже так хочу! — Действительно хочешь? — Антон, мы знакомы больше десяти лет. Ты меня ещё не раскусил? — Раз кусил, и два кусил… Ладно, проведём маленький тест… Купюра незатёртая есть? — Червонец подойдёт? — Вполне… Раскрой ладонь… положи… — …Тоха… что это с ней… — И второй. Посложней будет… Я тебе задачу упростил для первого раза, для теста это не принципиально… Сколько спичек в коробке?… Э-э, руками не трогать!… — Не знаю. — Свободен. — Подожди, попробую… Десять что ли? — Гадаешь… Положи руку сверху… представь, что ты вынимаешь по одной спичке и ломаешь. Последняя сломанная даст искомое число. Понял? — Так, ещё раз… кладу… вынимаю… ломаю… семь… восемь… девять… нет… Восемь… Да, восемь. — Открой, проверь. — Вот это да… — Когда свадьба, в смысле свидание? — Ты страшный человек… — Только не для тебя… Когда, я спросил! — В шесть… Если пройдёт удачно, завтра подаём заявление. — Удачно это как? — Её родители… — Серьёзный подход. — Стараюсь учесть твой семейный опыт. — Да уж старайся… — Дома часто бываешь? — По-разному… С Настей окончательно потеряли общий язык. Если бы не мальчишки, — порога бы не переступил. — Батю жалко, совсем спивается… У тебя кто-нибудь появился? — В каком смысле? — Женщина. — Я ж не озабоченный! Семья всё-таки никуда не делась. — А если честно? Просто любопытно. — Бывает. Иногда. — Тебе нужна подруга, чтоб в твоих экспериментах помогала. Я слышал, — опасное это предприятие. — Я не только слышал. — Покажи. — Не сегодня, а то невеста не дождётся. — Тоха, дай слово, что научишь всему, что знаешь… Давай, я говорю! — Конфет хочешь? — Замётано!… Антон, как посмотришь, если мы с Валей к тебе на огонёк, а?… Хочу тебя показать. — В зоопарк сводить не пробовал? — Кроме шуток, Тош, я столько про тебя рассказывал. — Не боишься? Вдруг отобью. — Не выйдет, зятёк. — У меня не выйдет?… Плохо меня знаешь. — Я тебя знаю. Только поздно уже. — Сильно поздно? — Третий месяц пошёл. — Да что ж ты молчишь, вражина! — А где твоё хвалёное колдовство? — От колдуна слышу… Я ещё подумал — странно как она раздвоилась. Во дела… Приходите, буду рад.
— Понимаете, друзья мои, мы тут мило беседуем, медитируем, рассуждаем о методах и способах… Я вообще превратился в ходячий цитатник… Кажется интересно всё, ну просто здорово! А ведь пути нет. — Как нет, Антон Георгиевич! — А вот так. Нет и всё. Между прочим, и Мать об этом говорила Сатпрему. — Неделю назад был, а теперь пропал. Мистика! — Не было. Просто вам хотелось в моих словах видеть руководство к действию. Но, осваивая метод безмолвия разума, вы приобретаете инструмент, могущий при определённых условиях превратиться в мощное оружие. Это понятно?... Когда несколько лет назад я серьёзно увлёкся гипнозом, то одним из стимулов было не только раскрытие подспудных человеческих, моих то есть, возможностей, но и использование его в честолюбивых интересах. — Я понял, — Вы нас просто гипнотизируете. — Шутку оценил… Могу, но мне это уже неинтересно. Появилась цель. — …Антон, при всём уважении, идея супраментального человека никак не хочет укладываться в голове. — Ну, друзья мои, это не новость. Если вы оживите в памяти историю христианства, то увидите, что творилось в головах современников Спасителя. — Антон Георгиевич, можно задать нескромный вопрос? — Конечно. — Вы крещёный? — Нет, я, как говорится, нехристь. — Почему же Вы тогда Иисуса Христа назвали Спасителем, если сами выбрали другой путь? — Великолепный вопрос, с удовольствием на него отвечу.
— …Почему Алёнушка плачет?… Да потому что у неё брат козёл… Доходчиво?… Бедный Иванушка… Если бы предложили молоко и воду, ему, наверно, тоже было бы непросто сделать правильный выбор. В случае воды и отравленной воды выбор проще. Но у него совсем не было выбора, а жажда мучила. — Примерно месяц назад Вы процитировали Сатпрема… три секунды… «Есть жажда — есть река, нет жажды — нет реки». — Не в этом контексте. Сейчас поясню… Была такая жуткая совершенно — на мой взгляд — женщина, Елена Петровна Блаватская, одна из самых ярых противников христианства. И моё неприятие зиждется не только лишь на её теософских воззрениях. Свою философию… теософию жизни, так сказать, она строила на противопоставлении христианству. Это в корне неверно, некорректно, как я люблю говорить. Но при всём при этом однажды она сказала, думаю, что сквозь зубы, — «Христос является Спасителем только для своих последователей». — Вы хотите сказать, что Блаватская верила в спасительную миссию Иисуса? Как такое могло быть! — Нет, она не верила. Она знала… Кстати, один из вопросов, на который я ответа никогда не получу… — почему учителя, если они были, не перекрыли ей знание этого мистического акта. Ведь значение его невозможно переоценить. — Мы куда-то в религию забредаем. — Почему нет? Интегральная йога тоже своего рода религия. Атеистический, гуманистический тип религии. И никакого авторитаризма, не дай Бог. — Всё-таки Бог… — Ну, это выражение такое. — Исходя из того, что мы услышали, можно сделать вывод, что религиозный опыт, — я имею в виду глобальные религии, наиболее безопасный путь. — Именно так. Интегральная йога для смелых и крепких духом. — А что бы Вы могли посоветовать для менее крепких? — Ибрагим, разве для тебя актуален этот вопрос? — И всё же. Или мусульманам не положено? — Ну… не хотелось бы оскорблять чьи бы то ни было религиозные чувства, но я бы выбрал христианство. А точнее восточное христианство, Православие. — Спасибо.
— …Что это с ним!… — Держите… Воды, быстро! — Виталий, скажите, с ним часто такое? — Ты думаешь, я просто так выполняю работу телохранителя?… Не волнуйтесь, не заразно, просто обморок. — Ну и цвет… краше в гроб кладут… — Анна, прикуси язычок… Антон, ты в порядке? — Да… Извините, ребята, издержки производства… Так на чём мы остановились? — Есть предложение на сегодня закончить и разойтись до следующего занятия… — Значит в воскресенье.
— Антон, мне не по нутру. Что происходит? — Виталик, тебе лучше не знать. — Как часто? — Пару раз в метро… Однажды два перекрёстка прошёл в бессознательном состоянии. — Однажды, когда меня не будет рядом… — Думаю, скоро закончится. — Надеюсь, не на кладбище. — Я тоже надеюсь… Да брось ты, какое кладбище! Я ещё дочку вашу понянчить хочу! — Слово офицера?…
Нечто вроде анонса Неделю назад по независящим от меня причинам (иногда так бывает, потом как-нибудь расскажу) начал новую повесть или роман (пока ещё не понятно), в которой (м) события публикуемой здесь первой книги романа "рассматриваются" с другой точки зрения. Самые любопытные уж поняли, о чём речь, но это неважно.
Начало https://www.anekdot.ru/id/1360991/
Люди и звери
— Амир, уже близко… — Откуда ты знаешь? — Воздух… запах… снег… — А северянин не дурак. Что я говорил, а?… — …Готовимся к десантированию? — Спешить некуда, в Ангрене десантируются все. — Ничего не забыли? — А если забыли, вернёмся что ли? — Может, лишнего прихватили. — …Шведские спички. — Что? — Я взял шведские спички. — Баха, ты голова. Вот за что тебя и держим… Мужики, а знаете, какое прозвище было у северянина в части?… Амба. — Что это значит! — Боб, объясни нашему узбеку. — Амбой в Приморье называют уссурийского тигра. — Так что значит это слово! — Капец. — А-а, я думал от слова амбал. — …Сначала был Амбалом. Потом переименовали. Было за что. — …Нашли тему для трёпа… — Нечего стесняться, не красна девица. — Давайте шевелиться. — Сейчас за поворотом большая площадь, объедем кругом, и мы на месте. — Ну-с, товарищи офицеры, растрясём жирок!
— Далеко отсюда до Ташкента? — По прямой чуть больше сорока километров. — Совсем другой климат. — Это ещё не другой. Вот поднимемся на тысячу, тогда будет другой. — …Амир, а если переправа разрушена? — Тогда вдоль сая до следующей… На левом берегу потеряем уйму времени. Проще соорудить канатку… Да не гони волну, Бахрам, через десять минут увидим, тогда и решать будем. — …Какие десять! Отсюда вижу, — брёвна на месте. — «Спасибо за добрую весть… в минуты обид и сомнений…» . — …Амир, на стихи потянуло! — Люблю горы. Да ты на себя посмотри — глаза как у хищника! — Вспомнил молодость. — Эх, майор, армия была твоей жизнью. Вот из таких как ты должны получаться генералы. — Поезд ушёл.
— Привал. Предлагаю сухой обед с чаем. Дамир, Боб, действуйте… Теперь, Антон, смотри сюда. Мужикам не впервой, а тебе полезно знать… До восьми вечера мы должны успеть на уровень три тысячи. Там заночуем. С утра до высоты двадцать минут хода, может тридцать, но это мелочь. Главное, сегодня уложиться до восьми… А вот с высоты у нас два варианта: либо упрощаем задачу для экономии сил и прём через перевал. И теряем по времени дневной переход. Это не шутки. Либо вдоль хребта. Тропы будем искать только по карте… Попадаем в точку Икс. Там где-то должна быть вспомогательная дорога. Либо замаскированная, либо с запрещающими знаками. Зная наглость тыловиков, предполагаю второе. Помня слово «Экспедиция», могу предположить всё, что угодно. Вплоть до морской пехоты… Майор, ты помнишь форму, которую твой отец носил до работы в милиции? — У него формы не было даже в шкафу. — Значит, расслабляться нельзя. Что ж, я к этому готов. А ты? — Теперь уже не уверен. — Что случилось за последние два часа? — Со вчерашнего вечера… — Соня? — Да.
— Антошенька–Тоша, дыши… дыши! Не оставляй свою сестрёнку! Ты же у меня один братик! Анто-ошенька-а… миленьки-ий… ну пожалуйста… я тебе верю! Я верю, что в твоём лесу можно заблудиться! Только не бросай меня одну!… Я по тебе буду скуча-ать…
— Ну ты дал, Тоха… — Что случилось? — Это ты скажи, что с тобой случилось. Думали, — Амбе настала амба. — Меня кто-нибудь укусил? — Не знаю, кто и куда тебя кусал, ты минуты три–четыре не подавал признаков жизни. Ни дыхания, ни пульса. Хорошо, я вовремя проснулся. Как разбудил кто. — Может, разбудил. Или разбудила. — Ты о чём? — Опять этот сон. — Ну чего уставились! Воскресших покойников не видели? Готовим завтрак, и штурмуем три с половиной тысячи. Выполнять.
— От ледника ничего не осталось. Дождями размыло. В этом есть плюс. Если пойдём вдоль сая, — воды будет мало, переправы проще. — Открыл Америку. Амбе скажи. — Амба спец по ледникам и рекам. Тут и я буду молчать… Амба, что скажешь? — Дай карту… Смотри сюда. Видишь тропу? Судя по всему — очень старая и самая надёжная. — По ней двинем. — Суть в другом. Она должна идти вдоль высохшего русла. Если я прав, то у нас увеличиваются возможности для манёвра. — Что из этого? — Мы же не хотим, чтоб нас встречали Гимном Советского Союза! — Не в этот раз. — Теперь надо напрячь сухожилия. У нас восемь часов на пятнадцать километров. — Амба, ты рехнулся! Мы не мальчики. — Придётся. К объекту надо выйти до рассвета. Хотя бы за полчаса. Значит, лагерь будет у них под носом. — Слушай, я в армии такие задачи не выполнял. — Полковник, это шанс. — Согласен. Маршрут ведём по очереди. — Вот это дело… Ну что, мужики, берегите ноги.
— Привал!… Ты даёшь, Амба… Что думаешь делать дальше? — Идём с опережением минут на сорок–пятьдесят. Соображаешь? — Уже нет. — Выйдем чуть южнее, на юго–запад от дороги, заляжем на теневой… Смотри… Видишь? — Шлагбаум. — Не боятся… — Кого им бояться… Дорога из ниоткуда в никуда, посередине аппендикс… Будем вскрывать. — Только бы собак не было. — Боб, ты собачкам гостинцы приготовил? — Обижаешь, полковник. — Ну что, Амба, нравится моя команда? — Нравится… Передохнули? Последний бросок, и разбиваем лагерь.
— Повторяю установку: никаких свистящих–взрывных. Если непонятно — переспросить. Огня не зажигать, не курить. Вопросы есть?… Двинулись…
— Амба, прикрой Дамира… Высоту не терять… Баха, за мной. — …Командир, я таких шевронов не видел. — Тут не только шевроны. Бункер как на командном пункте. — Будем брать? — Шутки в сторону. Мы не в Афгане. — В карауле азиатов нет. — Я обратил внимание. Твои выводы, Амба? — Внутри обслуга и спецы. Спецы национальности не имеют. — В нашем случае обслуга тоже. — Амир, зря мы в этот блудень вписались. — Заткнись, Амба, решаю теперь я… Не дрейфь, дождётся тебя Сонька… Боб?… — Чисто, собак нет. — Ничего не боятся… Амба, Шейха помнишь? — Ещё бы! — …Вы о чём? — Да был у нас барбос один, кавказец… Потом расскажу… Дамир, твоя дорога, в прямом эфире. Амба дублирует меня. Баха, Боб — прикрываете. Вопросы есть? — Принято. — Замерли… ждём.
— Брат, дорога… — Вижу… Нам бы двоих ещё на ту высотку… — Облезешь и неровно обрастёшь. — Не хами старшему по званию. — Амир… этого не может быть… — Боже мой… — Раз — лежать, и два — тихо!… — Это Советский Союз?… — Что тут творится… — Как перед расстрелом. — Тебе-то откуда знать!… — В кино видел. — Понял теперь, где такое кино снимают? — Не могу поверить… как страшный сон. — Придётся… Ждём.
— Командир, выезжает. — Баха, глянь посадку. — Загрузка тонны четыре, не меньше. — Что они могут вывозить… — Амир, я знаю, что. — Говори. — То же, что и привозили. — Что ты сказал?… — Трупы. — Вот вам ответы. — Я бы так не думал. — Амба, здесь думаю я. — Ты принимаешь решение. Мы задачу выполнили? — В этот раз. Но думаю, что я сюда ещё вернусь. С вами или без вас. — Только попробуй без нас! — Тихо… — …Бинокли… — Что? — Убрать бинокли! — Солнце со спины. Бликов нет. — Я не про блики. Вижу снайпера. — Все убрали!… Быстро!… Баха, объявляю благодарность без занесения в список «посмертно». — Спасибо, командир, для себя стараюсь. — Старайся, старайся, тебя сыновья дома ждут. — Ты заткнёшься, татарин бешеный? — Скажите Амбе, чтобы перестал хрюкать. — …Придурки, нас обнаружить могут в любой момент. — Может поспим? — Только не храпеть. Баха, ты понял? — Понял, командир. Сколько у нас времени? — …Через два часа сумерки. Сразу уходим. Сегодня эта кура нам яичко не снесёт.
— У Вас есть сигаретка? — Я курю трубку. — Честно–пречестно? — Честно… Подожди… вот. — Надо же… какой честный мужчина… Вас надо в Красную Книгу. — Только не туда! — А что? Имя на «А», попадёте на первые страницы. Я буду листать, и вдруг — бац! — Антон, вымирающий вид. Приятно встретить будет знакомое имя. — Приятно, что вымирающий? — Нет, конечно… Скорей наоборот… Я бы хотела, чтобы Вас было много, полно! Чтобы Вы были везде! — Ну, чадо мое, так неинтересно будет, скучно. — Зато безопасно. Никто никому не врёт, никто никого не кусает, никто никого не унижает… — Ира, ты что? — Не обращайте внимания… Я просто девчонка. — Так, постой… куда мы идём? — Не узнаёте? До Московского и налево. Там и до Эрни недалеко. — А потом по ночному городу провожать тебя обратно? — Испугались, да? — Мне-то что, это тебе ночами опасно гулять. — Не волнуйтесь за меня. Скоро придём к Эрни, и я отпущу Ваш тёплый локоть. — И что дальше? — У Эрни большая коллекция пластинок. Вы выпьете вина, и я чуть–чуть, и мы с Вами будем танцевать… танцевать… танцевать… Вы любите танцевать? — Не знаю, не пробовал. — Ой, да бросьте Вы меня бородатыми шутками пичкать, а то я не слышала! Соврали, соврали! — Не соврал, а пошутил. — Значит, любите. — Ир, честное слово — не знаю. — Вы с женой танцевали? — Раза три. — За последнюю неделю?… месяц?… — За три года. — Мало… мне Вас жаль… Танец!… Это так здорово! — Наверно… Мне нравилось. — Вот видите!… Ничего, мы с Вами всё наверстаем. — Всё? — Ну, танцы… Обычно я танцую одна… Это не очень интересно. — Где танцуешь? — Когда прихожу к Эрни. — Почему одна!… его не бывает дома? — Он танцует как вешалка в школьной раздевалке. — …Сомнительный комплимент… — Что Вы сказали? — Так, мысли вслух. — Поворачиваем…
— Эрни сначала нас прибьёт, а потом выгонит на холод. — Пусть только посмеет! — Что ты ему сделаешь? — Сделаю. — Хм… Я бы не испугался. — Он испугается. Правда Лёша сейчас… — Причём здесь Лёша? — Не Ваше дело. — Свалилось приключение на мою голову… — Антон, хотите, я покажу Вам настоящее приключение? — У меня есть минута на размышление? — Поздно. Уже нет… Я побежала!… — Стой!… Стой, кому говорю… Вот задница несовершеннолетняя… Хочешь поиграть в догонялки?… Беги, беги… А мы пойдём на север… Нет, север — там! Мы пойдём на юг.
— …А вот и я!… — Я тоже. — Вы не рады? — Чего мне радоваться! Я не близкий, не родственник, в друзья не гожусь. — А с кем Вы будете танцевать? — Я не буду танцевать. Я буду спа-ать. Понятно? — Да уж… Скажите, а Лёша выздоровеет? — Надеюсь, что да. — Плохо. — Девочка, да ты с ума поехала! Как это чужое здоровье может быть плохо! — Они снова начнут ко мне приставать. — Кто? — Мама, Лёша…
— Что Вы молчите, Вам не интересно? — Мне интересно, что скажет Эрни. — Это я Вам и так могу предсказать. — Правда?… ну и что же? — Добрый вечер, скажет Эрни. — Скорей уж доброй ночи. — Пусть будет доброй ночи… Посмотрите, какое небо!… — Чадо мое, я вышел из возраста разглядывания ночного неба. — А в какой возраст Вы вошли? — Вхожу. — Скажите. — Тебе ни к чему. — Не хотите говорить правду или не хотите врать? — Какая разница… — Большая. Вот скажите, — Вы не помогаете тем, кто Вас не просит? — Нет конечно! Смешно представить такую помощь. — А Вы помогаете тем, кто просит? — В меру сил, умения. — И что, между этими вопросами нет разницы? — Есть. Одни просят, другие нет. Одним помогаю, остальные идут за грибами. — Браво! Вы просто Мастер по увиливанию от прямых ответов. — А ты мастерица по доставанию взрослых людей. — Да какой Вы взрослый! Подумаешь, борода начала расти!… Кстати, Вам идёт. Вы оставите, или это мужская небрежность? — Тебе пересажу. — Моё личико мне и так нравится. — Поздравляю. — А хамить не обязательно… Ладно, взрослый человек, объясню Вам, так и быть… Один не помогает тем, кто не просит, а другой помогает остальным. Теперь видите разницу? — Даю голову, что не сама придумала. — Сама. Давайте Вашу голову… Эрни мне только подсказку намекнул, когда они с мамой… — Что?!… — Ничего. — Договаривай, чего уж. — Вам не понравится, если я всё буду договаривать… Ну идёмте же, нас ждут!
— Добрый вечер… То есть доброй ночи. — Эрни, ты не удивлён? — Ты же сказал, что заночуешь. Вот, я дождался и пошёл спать… Ирка, постель разбери сразу, чтоб утром по мне не топтаться! Поняла? — Будь спокоен! Твой сон не потревожу. Если Антон не разозлит или ещё чего со мной не сделает. — …Куда я попал?… — В дом Эрни… Антон… посмотрите, — это я, это Эрни. А Вы Антон. Запомнили? — …Ирка, хватит над человеком издеваться, а то матери позвоню. — Не пугай, не позвонишь… Антон, ну что Вы как школьник!… А говорил, — взрослый… Что за мужик пошёл… Ну как знаешь, а я в ванную.
— Эрни?… — Ира приходит ночевать, когда сбегает из дома. — А подружка Юля? — Да какая там подружка! Они видятся только в школе. — Так… значит… Ничего не понимаю. — И понимать нечего, надо знать… Лёшка в открытую живёт со своей сестрой. — Она старше него на пятнадцать лет! Действительно родная? — По отцу. — И ты!… ты назвал его хорошим человеком?!… — В остальном вполне порядочный, и даже очень, не говоря уж о том, что он прекрасный специалист. — Нет, ты на себя в зеркало посмотри! Девчонке нет семнадцати, а на её глазах творится Бог весть что! — Судьба. — Да я такую судьбу!… — Ну что? — Ничего. — Что притих? Али есть чем поделиться? — Уже нечем. — Вот и хорошо… Ирке скажи, чтобы громкость выше двойки не ставила, а то встану и выпорю. — Какую громкость? — Она про танцы ничего не говорила? — Это что, шутка? — Какие там шутки… Танцы там… Ладно, я в нирвану. А тебе счастливо потанцевать часиков до четырёх… Дурачок ты, поехал бы лучше домой. Спал бы уже сном праведным. — Охренеть…
— Антон!… — Что тебе! — Посмотри, пожалуйста, ниже левой лопатки. — Что посмотреть? — Вскочило что-то. Не могу в зеркале разглядеть. — Прыщик, ничего особенного. — Для тебя ничего особенного, а я должна следить за своим телом. — Это зачем ещё! — Чтобы будущий муж мной не брезговал. — Весьма дальновидно. Ты уже выбрала себе мужа? — Нет ещё. У меня пара лет в запасе есть. — Ладно, я пошёл. — Никуда ты не пошёл! Я тебя отпускала?… Выдави этот проклятый прыщ… На полке одеколон и вата. Объяснить зачем? — Задницу бы тебе прижечь этим одеколоном… а лучше скипидаром. — Антон, с дамами так не разговаривают. Ты не забыл, что нам ещё танцевать? — Я бы позабыл, да твой благодетель напомнил. — …Как тебя называют? Антон — понятно, Тоха — это твой Виталий. А дочка жены? — И это разнюхала… — Не разнюхала, а разузнала… Долго будешь с прыщиком возиться? — …Всё. — Как? — Хорошо получилось. — Называет она тебя как! — Тоша. — Как мило!… Теперь иди, я буду одеваться. — Ушёл. — Ушёл? — Ушёл. — Точно ушёл?… Тоша, Тошенька, прости меня, поставь чайник на плиту! Я разбавляю вино кипятком.
— …Чему быть, того не миновать… — Ты не со мной разговариваешь? — Подкралась… как кошка. — Я кошка и есть. Показать?… Фу-у, какой запах… Мужчина, конечно, но это уже не мужчина, а самец. В ванную. — Что?… — Я сказала — в ванную! — Я как раз туда иду. — Топай, милый, топай… Чистое полотенце… Я пока пластиночки выберу.
— Тоша, почему ты не пил вино? — Мне нужен трезвый ум и самообладание. — Ты определённо вымирающий вид… — Пока вымирать не собираюсь. — Не бойся, я не буду тебя отнимать у Марины, хоть она… — Ты бы не смогла, даже если б захотела. — Я знаю… там есть маленькая женщина, которую ты любишь как родную дочь. — Ты знаешь, как её зовут? — Эрни всё про тебя рассказал… Пусть вам будет хорошо… У меня тоже будет всё хорошо… потому что я несовременная… одна на весь класс… — Как это! — Не понимаешь? А ещё взрослый… Ладно, спи, завтра тяжёлый день. — У меня обыкновенный. — Это ты сейчас так думаешь, потому что лежишь рядом со мной. — Девочка, не буди во мне мужика, прошу тебя. — Не буду. — …Почему ты мне доверяешь? — Потому что больше некому… — А Эрни? — Эрни другой, он мне как близкий родственник, хоть и жадный как… таракан… — Что ты смеёшься? — Представила длинного таракана в очках… Не могу… вина выпила… я сейчас… Не вздумай заснуть раньше меня. — Может тебе ещё и сказочку на ночь рассказать? — Не волнуйся, милый, мне танцев с тобой хватит надолго… — …Мне тоже… — …Подвинься… Да не туда, дурачок перезрелый… вот так хорошо… Обними… остановилось бы мгновенье…
— Ира… Ира, вставай. — Не хочу. — Вставай, тебе в школу. — Не хочу в школу. — Ты просила разбудить во что бы то ни стало. — Ну так буди… Только не увлекайся… А то я не то что в школу… — Вставай… — Так я точно не встану, и никто в мире меня не дождётся. — Ну всё… — Что ты делаешь… — В душ, чадо, в душ! — Прямо в одеяле? — О нём я позабочусь. — Легко меня нести? — Могу и ремешком подстегнуть. — Ты хоть раз на женщину руку поднимал? — Вот сейчас и начну. — Ставь. Возьми одеяло. Отвернись. Воду включу сама. — Слава Богу, поддержал меня в тяжёлый час!…
— …Тошенька, не обольщайся, если бы ты мне понадобился, то никакой Бог… Ты понял? — Понял. Уже согласен со всем, что скажешь. — Со всем? — Да. — …Тоша… Я не хочу уезжать. — Куда? — Они хотят забрать меня с собой. — В Голландию? — Они хотят отдать меня отцу, а самим продолжать то, что делают, только на его деньги. — Вот оно как… — Он богатый, денег хватит всем. Но это чужой человек, которого я никогда не видела, который меня никогда не видел. Зачем я ему, Тош? Я ведь и языка не понимаю, а русский он, наверно, уже забыл. Зачем ему понадобилось ворошить далёкое прошлое, да ещё с моей мамой… Тош, жениться ты на мне не можешь, и я не смогу. Удочери меня, а? Пожалуйста!… Я так больше не могу… У меня ничего не осталось, — ни дома, ни мамы, ни дяди… Я их ненавижу! Ну скажи мне, разве может человек жизнь прожить с ненавистью! Я же женщина!… Молодая, которая ничего в этой жизни не успела и не узнала, кроме ненависти и презрения… Я ведь хорошая… Знаешь, я в классе одна из лучших. Потому что не курю, не пью, не болтаюсь ночами неизвестно где. И Эрни помогает мне с уроками. Он умный и терпеливый… Я буду хорошей дочкой, только не бросай… А знаешь, какие у тебя будут внуки!… — Я плохой отец, скверный… Вытри слёзы… Иди ко мне… успокойся… Я помогаю тем, кто просит. Помнишь? — Я верю. — Ты меня немного знаешь, и мои скромные возможности тоже. — Да, конечно… — Настанет время — приходи, не оттолкну. — Спасибо… Проводи до метро. — А завтрак? — А сам?… Вот так… Я подумала… может напрасно я тебя без подарка оставила. Жалеть бы всё равно не стала… вымирающий вид… из Красной Книги.
