Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Кадет Биглер
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Эту историю рассказал мой коллега-отставник, так что за точность не ручаюсь, но уж очень колоритно... Начало 60-х годов, идут крупные учения. Весна, кругом лужи, грязь, на полигоне на просохшем бугорке перед картой стоит группа генералов. Офицер-информатор, как положено, возит по карте указкой и тут же показывает, как обстоит дело на местности. Все внимательно слушают, только один старенький генерал-майор, пригревшись на солнышке, вроде бы дремлет. И тут офицер-информатор объявляет: "А сейчас по условному противнику нанесут удар штурмовики!". Генерал мгновенно просыпается, проталкивается к карте и задает вопрос: - Куда, сынок? Информатор показывает на карте. - Когда? - Да минуты через две, уже взлетели... Тут генерал снимает фуражку и, кряхтя, лезет под стоящий рядом БТР. Все вежливо отводят глаза, дескать, на старости лет у деда поехала крыша. И тут налетают штурмовики. Серия взрывов, дым, рев движков. Когда дым рассеивается, вся группа плотно заляпана весенней грязью. Изобретательно матерясь, генералы начинают щепочками очищать мундиры и тут из-под БТР вылезает абсолютно чистый дедок, надевает фуражку и с суворовской хитрецой произносит: "Я этих е@#$ых штурмовиков еще с войны помню! Хрен когда на цель точно выйдут!!"
Случилось мне как-то побывать в интересной командировке. По ходу дела нужно было везти через всю страну нечто небольшое, но весьма дорогостоящее и секретное. Когда я уже собирался уезжать из пункта А в пункт Б, командир части А вызвал меня и сказал: "Познакомься, эти ребята на всякий случай поедут с тобой". Познакомились. Ребята оказались десантниками из ДШБ - десантно-штурмовой бригады, два лейтенанта и старлей. По замыслу командования они должны были охранять в пути ценный груз, ну, и уж заодно, и меня, многогрешного. Парни командировку восприняли как бесплатную поездку в Сочи, тем более, ехать нужно было в гражданке, в отдельном купе. Десантура меня опекала, как английскую королеву, даже было неудобно. А самое интересное произошло в Саратове. Там у нас была пересадка. Ребят своих я отпустил за пивом, а сам пошел прогуляться по вокзалу. Смеркалось. И тут ко мне подвалили наперсточники и предложили сыграть. Я на ходу отказался и пошел дальше. Тут меня остановили и настойчиво предложили сыграть. Я отказался. Тогда мне сказали, что "ты, типа козел, давай, играй, не вы#$ывайся, пока не огреб". И тут человека 4 стали меня окружать, а в стороне еще маячила группа прикрытия. У меня, конечно, был пистолет, но устраивать пальбу на вокзале и потом до конца жизни писать рапорта мне не хотелось. Поэтому я потихоньку начал откидывать полу пиджака, отыскивая глазами милицию. Но где там! И вдруг слышу: "Товарищ подполковник, у нас проблемы?" Смотрю - сзади стоят мои, улыбаются, и, гады, мороженое облизывают. Ну, я в двух словах объяснил ситуацию. У старлея в глазах загорелась прямо-таки детская радость: Ну, наконец-то! И они взялись за дело. Первая четверка, по-моему, так ничего понять и не успела, а до группы прикрытия дошло, что что-то не так, когда зачистка в принципе закончилась. Они порысили к нам, причем один успел удивленно так спросить: "Эй, братки, вы из какой бригады?!" И, прежде чем уйти в глубокий нокаут, услышал честный ответ: - Из гвардейской н-ской десантно-штурмовой!
Как-то перед Днем Победы руководство решило пригласить в нашу контору ветерана - летчика-истребителя. В назначенное время ветеран прибыл. Им оказался невысокий сухощавый старичок, пиджак которого был густо увешан БОЕВЫМИ орденами. Однако перед аудиторией ветеран выступать стеснялся. Тогда мы зазвали его к себе на кафедру и, грешным делом, налили ему 100 граммов. Старец неожиданно лихо употребил стакан, содрогнулся и заявил, что к встрече с народом готов. Для встречи выбрали большую аудиторию амфитеатром человек на 150. В первом ряду расположился личный состав кафедры политической истории, в основном, дамы, достигшие пенсионного возраста еще тогда, когда их кафедра называлась "История КПСС". Все пошло как по маслу. Ветерану задавали заранее подготовленные вопросы, он что-то отвечал, завкафедрой политистории в полудреме привычно вежливо улыбалась, словом, "Дело уверенно шло на рационализацию" (бр. Стругацкие, "Сказка о тройке"). Вдруг кто-то задал внеплановый вопрос: - Скажите, а "Мессершмитт" трудно сбить? Ветеран на секунду прикрыл глаза, как бы обращаясь в прошлое, затем оглядел орлиным взором аудиторию и отчеканил: - Вот что я вам скажу, сынки. "Мессер" завалить - это все равно, что тигрицу в жопу вы@#ать! А я их три сбил!!
ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ Иногда мелкие, незначительные события неожиданно влияют на ход истории. Наполеон Бонапарт заболел насморком и проиграл решающее сражение. Тракторист колхоза «Хмурое утро» Семен Аркадьевич Приставко при утреннем опохмеле допустил передозировку, поэтому при выезде из гаража вместо привычных двух опор линии электропередачи увидел три. Сдержанно подивившись этому обстоятельству, знатный тракторист выполнил привычный вираж вправо, в результате чего его «Кировец» снес единственный столб ЛЭП, идущей в соседний гарнизон. Рядом с тремя пеньками появился четвертый. Командир 1 эскадрильи гвардейского истребительного полка подполковник Владимир Васильевич Чайка собирался бриться, когда в квартире погас свет. Поскольку, благодаря тарану тракториста Приставко свет погас во всем гарнизоне, остановились насосы на водокачке. Чертыхаясь, комэск полез на антресоли за «тревожным» чемоданом, в котором лежала заводная бритва. Вместо чемодана на него со злобным шипением свалился кот, расцарапав щеку. Мерзкое животное привычно увернулось от пинка и спряталось под шкаф. Под раздачу также попали дочь, заступившаяся за кота и жена, заступившаяся за дочь. Из-за отсутствия воды вопрос с завтраком решился сам собой, голодный и злой летчик отправился на службу. День не задался. В эскадрилье Чайке сообщили, что его вызывает командир. - Вот что, Владимир Васильевич, - сказал командир, пряча глаза. - Познакомься с товарищем журналистом. Из кресла выбрался длинный тощий тип в джинсах и с неопрятной рыжеватой бородой веником. - Товарищ заканчивает киносценарий о летчиках и ему необходимо слетать на истребителе. Товарищ журналист неуловимо напоминал бородатого хорька. - Из Главпура уже звонили, так что, надо помочь... Что у вас сегодня по плану? - Облет наземной РЛС, а после обеда - пилотаж в зоне. - Ну, вот и отлично, можете идти. Чайка молча откозырял и вышел. По дороге хорек, размахивая руками, шепеляво рассказывал о своих знакомых генералах, маршалах и авиаконструкторах, забегая вперед и заглядывая комэску в глаза. Тот молчал. Кое-как подобрали пассажиру летное обмундирование, для порядка измерили в медпункте давление и запихнули в заднюю кабину спарки. - Убедительная просьба, - хмуро сказал комэск, - в кабине ничего не трогайте. - А за что можно держаться на виражах? - бодро поинтересовался пассажир. Чайке очень хотелось сказать, за что, но он с трудом сдержался и ответил: - За рычаг катапульты! Он у вас между ног... Впрочем, нет, за него держаться тоже не нужно. За борт держитесь. Чайка аккуратно поднял машину, походил по заданному маршруту и плавно, как на зачете, притер истребитель к бетонке. После посадки из задней кабины извлекли зеленоватого, но страшно возбужденного хорька. - Разве это перегрузки, - орал он, - да я на карусели сильней кручусь! Не думал! Разочарован! - Ладно, - мрачно сказал комэск, - подумаем, где вам взять перегрузки. А сейчас - на обед. В столовой их пригласили за командирский стол, где журналюга тут же начал, захлебываясь и заполошно размахивая руками, рассказывать, что он ждал гораздо, гораздо большего! При этом он ухитрялся стремительно очищать тарелки. - Товарищ командир, - продолжал наседать журналист, - а можно, я после обеда еще слетаю? Всем было ясно, что отделаться от настырного дурака можно только двумя способами: пристрелить его прямо здесь, в столовой, или разрешить лететь. Несмотря на привлекательность первого варианта, командир все же остановился на втором. - Товарищ подполковник, самолет к полету готов! - доложил старший техник. Чайка взглянул на его улыбающуюся физиономию и вспомнил, как на вечере в доме офицеров этот самый стартех, танцуя с его дочерью, держал свои поганые лапы у нее на заднице, а эта дурища еще к нему прижималась. Ему стало совсем тошно. Взлетели, вышли в пилотажную зону и комэск тут же забыл про пассажира: бочка, боевой разворот, еще бочка, петля... После посадки подполковник Чайка подозвал техника и, показывая через плечо на равномерно забрызганное остекление задней кабины, приказал: «Достаньте ЭТО и по возможности отмойте». Впервые за день он улыбнулся.
Опасная инспекция В советские еще времена мы на пару с американцами сокращали что-то очень стратегическое и наступательное: то ли ракеты, то ли шахты, а может, ракеты вместе с шахтами - не важно. А важно то, что процесс сокращения у нас контролировали янки, а мы, соответственно, у них. И вот, с очередной инспекцией в ракетную часть прибыли американцы. Прибыли-то они к ракетчикам, а «Геркулес» их сел на ближайшем аэродроме Дальней авиации. С аэродрома они уехали на автобусе, посмотрели что надо, а перед отлетом по плану был обед. Кормить супостата решили в летно-технической столовой, благо у дальников всегда готовили отменно, ну, и задача продслужбе была поставлена заблаговременно. Кроме того, везти американцев в гарнизон компетентные товарищи не рекомендовали, опасаясь, видимо, что хитроумный вероятный противник по репертуару кинофильмов в доме офицеров сумеет вычислить урожай зерновых в Вологодской области. Летно-техническая столовая была очень удачно расположена рядом с летным полем. Американцев встретили тщательно отобранные официантки в коротких деловых юбках и, почему-то, в кокошниках. Расселись, съели закуску, официантки стали обносить столики супом. Внезапно американцы заметили, что русские летчики молча встают, держа в руках тарелки. За их столиком возникла тихая мгновенная паника. Перед отлетом к русским их, конечно, тщательно инструктировали, однако о таком странном обычае не рассказывали. Старший могучим усилием мысли постиг, что это, наверное, какой-то обряд в память погибших пилотов и подал знак своим. Вежливые американцы встали, держа в руках тарелки. Внезапно столовая наполнилась ревом и грохотом. Зашатались стены и пол, задребезжала посуда. Это взлетал Ту-22. Когда до американцев дошло, в чем причина такого странного поведения русских, они опять переглянулись, с облегченным видом поставили тарелки на стол, собираясь сеть, и… жестоко обломались. Потому что в этом полку бомбардировщики всегда взлетали ПАРАМИ. Кадет Биглер www.bigler.ru
Стою в очереди в академической столовой. Передо мной два кубинца. Разговаривают довольно громко, причем по-русски: - Вот ты все-таки русский язык еще плохо знаешь! - Это почему? - Ну вот, скажи, как по-русски одним словом называется веселая компания, собравшаяся для совместного употребления спиртных напитков? Второй кубинец задумался, напрягся и я. Предмет я, вроде бы, знаю, описывать его могу долго и вдохновенно, но одним словом... Не дождавшись ответа, первый кубинец громко и торжественно, с ударением на последнем "и" произнес: - Пиз#$братия! Офицер, стоявший впереди, уронил поднос.
Свидетелем или участником описанной ниже истории я не был, но слышал ее от нескольких человек, так что судите сами... Дело было в бомбардировочном полку, расквартированном на Украине, еще в советское время. На вооружении полка стояли самолеты, обладавшие одним интересным свойством. Если при посадке остаток топлива был меньше, скажем, 1 тонны, то после окончания пробега самолет заваливался на хвост - из-за особенностей центровки. Поэтому во время полетов остаток топлива контролировали очень тщательно. И вот, идут полеты. Руководитель посадки (РП) управляет очередностью посадки - у кого остаток меньше, садится первым, у кого побольше - загоняют в зону ожидания. Каждый подходящий борт называет свой номер и остаток топлива. Вдруг - в эфире звучит чужой номер. РП (на автомате): - Доложите остаток! Чужой (с удивлением): - Полтонны... На КП возникает нехорошая тишина. Все понимают, что для бомбера, турбины которого жрут керосин, как бегемот веники, полтонны - это "на одну затяжку". РП: - Доложите положение шасси! Чужой (весело): - Шасси не убираются и не выпускаются! Начинается аврал. Срочно расчищается коридор, медики и пожарные прыгают по тачанкам и несутся к предполагаемому месту катастрофы. Напряженное ожидание. И вдруг - над полосой показывается "кукурузник" Ан-2 с раскоряченным шасси, которое убрать можно только отпилив, а емкость топливных баков никогда не была больше 700 кг. Этот урод перепутал аэродромы и, уж заодно, решил пошутить. Говорят, что после посадки экипаж ловили всем расчетом боевого управления.
- Ну почему я, товарищ полковник?! - А кто? - искренне удивился начальник штаба,- Начхим был в прошлом году. Да, действительно… Все знают, что в авиационном полку в мирное время два безработных: химик и инженер по радиоэлектронной борьбе. Химик был в прошлом году… - Давай, иди к мобисту, личные дела уже пришли, и потом, чего ты так расстраиваешься, две недели всего! Мобист сидел за столом, обхватив голову руками. Перед ним горой были навалены личные дела офицеров запаса. - Вот! - горько произнес он и открыл наугад картонную папку, - музыкальный критик! Папка полетела на стол. - Артист цирка! У нас своих клоунов мало! Врач ветеринарный. Трейдер! Что это за бл#дь такая - трейдер, скажи ты мне, а?! Я не знал. Каждый год повторялась одна и та же история. По плану мобилизационной работы мы должны были проводить сборы офицеров запаса, приписанных к нашей части. Однако военкоматы с упрямством, которому позавидовало бы стадо матерых ишаков, каждый год облегчали себе задачу, призывая на сборы не тех, кого надо, а тех, кого удалось отловить, кому было лень доставать медицинские справки или скорбных на голову экстремалов, фанатов «Зарницы». Два дня ушло на создание программы учебных сборов, ругань с вещевиками и прочие захватывающие мероприятия, а в понедельник мы с мобистом на КПП встречали автобусы с партизанами. По замыслу командования, тыловики должны были развернуть ППЛС - пункт приема личного состава. Представлял он собой анфиладу палаток, с одной стороны которой должно входить дикое и неотесанное гражданское лицо, а с другой выходить полноценный воин, переодетый, постриженный, со всеми необходимыми прививками, «с Лениным в башке и с наганом в руке», радующий своей формой и содержанием командиров и начальников всех степеней. Тыловики, однако, решили по-своему. Прививок на две недели решили не делать, табельное оружие, даже без патронов, выдавать побоялись, а парикмахер из КБО по понедельникам работать не мог по чисто техническим причинам. Поэтому работа ППЛС ограничилась переодеванием наших партизан в х/б образца 1943 г. Как известно, в армии существует только два размера формы одежды: очень большой и очень маленький, всякие там XL не прижились, поэтому наши воины, надев слежавшиеся пилотки, косоворотки и «кривые штаны» мгновенно превратились в клонов Ивана Чонкина. Лысые, усатые, бородатые партизаны расползлись по гарнизону, пугая своим диким видом мирное население. Продавать водку в те годы в военных городках запрещалось, однако суровые напитки, вроде «Белого крепкого» или «Золотой осени», которую в народе называли «Слезы Мичурина» на прилавках имелись в изобилии. Один мой приятель, помнится, все возмущался: «Д`Артаньян заказал дюжину шампанского! » «Эка невидаль! - попробовал бы он дюжину портвейна заказать, заблевали бы весь Париж…» Через три дня меня вызвал начальник штаба. - Днем иду по гарнизону, а навстречу этот твой, партизан: борода веником, пузо на ремне, а руке сетка с бутылками «партейного». И честь не отдал!!! - А вы бы с ними не связывались, товарищ полковник. А то, например, если бы вы у них вздумали бутылки отнять, еще и побили бы… НШ задумался. - Так. Ну-ка, майор, какого солдата можно назвать хорошим? - Зае#банного, товарищ полковник! - радостно доложил я, вспомнив я курс военной педагогики. - Правильно! Поэтому проведешь с ними тактическое занятие на местности в индивидуальных средствах защиты. Чтоб у них мысль была потом только одна: спать! На следующее утро полусонное и отчаянно зевающее воинство отправилось в поле. Разобрали автоматы. Самые глупые схватили ручные пулеметы, не сообразив, что с ними придется бежать. Начали надевать ОЗК. Рота быстренько превратилась в скопище угрюмых монстров. Я наскоро поставил задачу, указал ориентиры, которых на самом деле было совершенно не видно из-за густого тумана, и скомандовал «Вперед! » - Ура! - дружно хрюкнуло в противогазы воинство и с тяжелым топотом ломанулось в туман. Собирать партизан я решил с другой стороны поля. Рядом какой-то мужик на экскаваторе мирно копал траншею. Внезапно из тумана рядом с ним вынырнула троица в комбинезонах грязно - зеленого цвета с ручными пулеметами. Один из них постучал прикладом в кабину. Экскаваторщик обернулся и обомлел. Стучавший стянул противогаз и с противным иностранным акцентом спросил: - Эй, мьюжикк! Do you speak English? До Москвы далеко? Кадет Биглер www.bigler.ru
У бомбардировщика Ту-22 была очень высокая посадочная скорость, из-за чего неопытные летчики иногда допускали выкатывание, т. е. при посадке самолет одной или несколькими стойками шасси съезжал с бетонки. Из-за высокого удельного давления на грунт стойка мгновенно проваливалась, как в болото, и если истребитель обычно выдергивали, как морковку из грядки, то с тяжелыми самолетами приходилось повозиться. Однажды Ту-22 как-то особенно тяжело засел, причем на ВПП, взлет и посадка невозможны, аэродром, натурально, закрыт, из высоких штабов грозят расстрелом, в общем, обстановка нервозная. Подрыли под стойкой трашею, подцепили Краз-255. Тянут-потянут, вытянуть не могут. Не хватает массы тягача. Прицепили к первому Кразу второй. Потянули. Фюзеляж как-то неприятно потрескивает, стойки шасси ощутимо гнутся, машина качается, но... не едет, подлая! Ну что тут делать? И полосу освобождать надо, и самолет страшно разложить, да еще не дай Бог кто-то из людей под 80-тонную махину подвернется... И вдруг старший инженер полетов увидел, что по рулежке тащится топливозаправщик, в качестве седельного тягача у него - "Ураган", а пилотирует его какой-то узбек из автороты. И тут просветленный инженер, невольно уподобляясь отцу Федору, завопил: "Стой, стой, мусульманин!" Бочку мгновенно отцепили, второй Краз "взяли на галстук", за руль прыгнул кто-то из техников. Мощный "Ураган" взревел двумя дизелями, выбросил клуб дыма, уперся всеми 8 колесами и... порвал пополам первый Краз! Старший инженер поплелся на Голгофу - докладывать командиру обато. Услышав о случившемся, тот схватился за голову: - Вы что там, ох#ели совсем, что ли, Кразы рвать?! - Да ладно тебе, чего злишься, Кразом больше - Кразом меньше, спишешь... не впервой! - Умный, да?! А что я в акте на списание напишу: разорван при буксировке? Да за это в лучшем случае тюрьма, а в худшем - дурдом!!!
Чудо, чудо! Яви нам чудо! («Праздник святого Йоргена»)
Хмурым, наполненным пессимизмом утром понедельника 198* года, ровно в 8.45 утра мне было явлено чудо. Грохнула дверь, и в чертежный зал нашего КБ ворвался Главный конструктор. Главный обладал чудовищной административной энергией. С утра до вечера он, подобно громадной петарде, метался по территории завода, рассыпая вокруг себя матерные искры и мобилизуя личный состав на преодоление и свершение. В конце квартала шеф приобретал свойства волны-частицы, и его практически одновременно можно было увидеть в выпускающем цеху, у заказчиков и технологов. Единственной формой существования этой административной материи было движение: все служебные вопросы решались на бегу, дверь своего кабинета он никогда не закрывал и, общаясь с подчиненными, имел привычку нетерпеливо постукивать по столу увесистым кулаком с татуировкой в виде якоря. В молодости наш Главный служил во флоте, откуда вынес чрезвычайно образный язык и умение без видимых последствий употреблять несовместимые с жизнью количества спиртного. - Вот, - не здороваясь, сообщил Главный, - принимай нового конструктора. Между прочим - отличник! Прошу, как говорится, любить, жаловать, и вообще… а я в - цех! - Анатолий Гри… - вякнул я, но шеф уже трансгрессировал. «Новый конструктор» молча разглядывал меня, хлопая серыми глазищами. У «нового конструктора» была отличная фигура, густые пепельные волосы и кукольное личико. Вообще, было в ней что-то от изящной, дорогой, но хрупкой елочной игрушки, которую осторожно берешь в руки, боясь нажать чуть посильнее и сломать. О том, чтобы «любить и вообще» не могло быть и речи, я почему-то было уверен, что при, так сказать, чувственном контакте, она с тихим, печальным звоном разобьется. Бывают такие девушки. Звали ее Викой, но всем было ясно, что на самом деле к нам пришло «Чудо». До появления нового сотрудника боевой состав нашего КБ выглядел следующим образом. Имелся ведущий конструктор по изделию, которого я за два года работы так и не запомнил в лицо, потому что он постоянно пребывал в загранкомандировках в каких-то черно-желтых странах. Население этих стран, едва спрыгнув с дикорастущих пальм и вкратце освоив ходьбу на двух конечностях, на следующем этапе развития ощутило потребность в тяжелых РЛС управления войсками, которыми, собственно, наша контора и снабжала половину земного шара. Имелся также бывший ведущий конструктор по изделию, Марк Яковлевич, разжалованный за нехарактерную для еврея тягу к употреблению. Марк Яковлевич дорабатывал последний год перед пенсией, поэтому толку от него не было никакого. Целыми днями он просиживал в своем углу, отгороженный от жизни, света и воздуха шкафами и кульманами. Там он чем-то шуршал и скреб, как огромная, пожилая и осторожная крыса, временами распространяя по залу ядовитые спиртовые эманации. Дамы морщились и с лязгом открывали окна в алюминиевых, кривых от рождения и опасно вибрирующих рамах. Основную ударную силу нашего КБ составляли как раз дамы. Напротив меня за соседними столами прилежно трудились «двое из ларца» - маленькие, седенькие, в одинаковых белых халатиках, Екатерина Васильевна и Валентина Васильевна - специалисты по проводам и кабелям. На завод они пришли, похоже, одновременно с Советской Властью, поэтому все отраслевые справочники знали наизусть и нередко демонстрировали цирковые номера, расписывая по памяти контакты какого-нибудь сумасшедшего разъема. Кроме коммутационных изделий они интересовались способами скоростного выращивания овощей на дачных 6 сотках и кулинарными рецептами, которые вырезались из журнала «Крестьянка» и вклеивались в особую тетрадь. Была еще Галя, сорокалетняя девушка на выданье. Ее взаимоотношения с текущими женихами были настолько сложными и запутанными, что по понедельникам вся женская часть КБ с наслаждением разбиралась в хитросплетениях очередной серии. Если дела у Гали шли хорошо, и она, завладев стратегической инициативой, предвидела скорую капитуляцию противника, Галя целыми днями порхала между кульманами и чирикала, как увесистая канарейка. В том же нередком случае, когда очередной жених не оправдывал Галиных надежд, она впадала в черную депрессуху, рыдала и хлестала корвалол из горлышка. Галя занималась проектированием ящиков для запчастей и выкройками для чехлов. Были, конечно, в КБ еще техники, чертежники, но главная беготня по цехам, грызня с военпредами, технологами и разработчиками тяжким крестом лежала на моих плечах. Еще один конструктор был совершенно необходим, и… мы его получили. До окончания рабочего дня Чудо бродило по кабинетам, собирая подписи на различных бумажках, и я о нем, то есть о ней, напрочь забыл, но на следующее утро Чудо объявилось на рабочем месте, сгибаясь под тяжестью здоровенной спортивной сумки. - Что это? - удивился я, забирая у нее сумку. - Конспекты! - гордо ответило Чудо, - у меня хорошие конспекты! Вот, физика, матан, экономика отрасли… Ведь они же мне обязательно пригодятся, правда? - Правда, - горько вздохнул я, - идите получать готовальню. Тут надо пояснить, что у нас было принято чертить тушью. Обычно чертили на ватмане, но в экстренных случаях приходилось чертить прямо на кальке, с которой сразу же делали синьки для цехов. Тушью чертить Чудо не умело. В течение своего первого рабочего дня Чудо совершило три славных подвига: порезалась при заточке карандаша; заправляя баллончик, облилась тушью, и, в довершение ко всему, прищемила палец рейсшиной кульмана. Так и пошло. Опаздывать на работу у нас не полагалось, так как время прихода фиксировалось автоматически, поэтому вываливающийся из раздутых «Икарусов» народ проходную брал штурмом. Непривычное к простым и суровым нравам советского пролетариата, Чудо прибывало на рабочее место слегка придушенным и ободранным, поэтому первый рабочий час уходил на макияж, утренний чай и восстановление макияжа после чая. После этого на кульмане закреплялся лист ватмана (с калькой я решил пока повременить), и Чудо приступало к нанесению штампа, бесконечно сверяясь со справочником. К обеду дело доходило до осевых линий. Пространственное воображение у нее отсутствовало совершенно. Даже простенькие, в сущности, чертежи радиотехнических устройств, представляющие собой бесконечные варианты ящиков, ящичков и сундучков вызывали у нее «зависание». К концу рабочего дня ватман оказывался протертым до дыр, а ластик - до кости. Чертежом и не пахло. Постепенно на Чудо махнули рукой и поручали ей только работу, которую было невозможно испортить. Однажды утром Чудо подошло ко мне и сообщило, что у него закончился герметик. Дело в том, что у нас в КБ стояли хорошие рейссовские кульмана с пластмассовыми досками, в которые кнопки, естественно, не втыкались, поэтому чертежи крепили за уголки маленькими шариками герметика, которым в цехах промазывали швы кабин. Такое вот ноу-хау. - Ну и что? - удивился я, - сходи в сборочный цех, да возьми на всех, кстати, извещение технологам отнесешь. Чудо покивало, деловито уложило извещение в папочку-клип и убыло. Приближался самый главный элемент распорядка рабочего дня, обед, как вдруг в КБ мгновенно стих привычный гул разговоров и шелест бумаги. В тишине кто-то приглушенно ойкнул. Я выглянул из-за кульмана. В дверях стояла технолог из сборочного цеха, могучая, широкоплечая тетка, интимная мечта тихого художника-соцреалиста. За руку она держала наше Чудо. Зареванное и растрепанное Чудо было заляпано размазанными зелеными кляксами и настолько густо пахло спиртобензиновой смесью, что Марк Яковлевич в своем углу заволновался и громко засопел, принюхиваясь. - Ваш ребенок? - густым басом спросила технолог, - забирайте! - Господи, Вика, что случилось? - спросила Галя, усаживая Чудо на стул. - Я отдала технологам извещение, - всхлипывая, начало рассказывать Чудо, - и пошла искать герметик. Его там много было, целый бак. Я зачерпнула рукой и прили-и-и-пла!!! Глупое Чудо, вместо того, чтобы набрать остатков полузасохшего герметика, цапнула свежеразведенный, и попалась. Чем больше она пыталась отскрести герметик от правой руки левой, тем больше зеленых, вонючих нитей к ней прилипало. Постепенно вокруг бака собрались рабочие, и начали подавать советы, от которых тихое, интеллигентное Чудо чуть не упало в обморок. - А один сказал, - хныкало Чудо, что, пока я не отлипла, может, они… может, меня…. а-а-а!!! Чудо вообразило, что ее и вправду собираются изнасиловать, и задумалась, что лучше - закричать или упасть в обморок. Падать в обморок на грязный пол не хотелось, а что полагается в таких случаях кричать, она не знала. Спасла ее тетка-технолог. Одним привычным заклятьем она разогнала мужиков по рабочим местам, с хлюпаньем отодрала Чадо от бака и потащила оттирать герметик ветошью, пропитанной спиртобензиновой смесью. Столкновение с производством произвело на Чудо настолько сильное впечатление, что до конца недели Вика была на больничном, а с понедельника перешла на работу в комитет Комсомола. Так мы остались без Чуда…
Эту историю рассказал мой бывший начальник, сейчас полковник в отставке, а тогда - капитан. В те годы (60-е) в армии еще дослуживали боевые генералы Великой Отечественной. Обладали они зачастую весьма крутым нравом и были чужды многих условностей. И вот, в часть, где служил мой начальник, с инспекцией нагрянул такой генерал. Разведка доложила, что генерал строг и в плохом настроении может доставить подчиненным массу неприятностей. Однако - любит выпить и после первого стакана сразу добреет. Все было ясно, однако, проблема заключалась в том, как тактически грамотно предложить этот стакан генералу. После некоторых раздумий решение было найдено. Стакан с водкой сумели пристроить в нишу плоскости крыла истребителя Миг-17, куда убирается стойка шасси, а сверху положили бутерброд. И вот, грозный генерал прибыл в часть и следует по стоянке, вся свита - за ним. Вдруг из-под крыла вылезает техник и подходит к генералу. - Товарищ генерал-майор авиации! Разрешите обратиться! - Ну, обращайся... - У нас на Миг-17 обнаружен дефект шасси, не можем решить, можно с таким дефектом летать или нельзя. Вы не могли бы взглянуть? Генералу никуда лезть, конечно, неохота, но затронута его профессиональная репутация! Он отдает папаху кому-то из офицеров, кряхтя, нагибается и лезет под самолет. Все столпились вокруг истребителя и, затаив дыхание, следят за редким зрелищем. В тишине слышно только, как хрустит снежок под генеральскими бурками... Вдруг из-под самолета доносится характерный булькающий звук и довольное рычание. Появляется, вытирая губы, генерал, надевает папаху и, найдя взглядом техника, отчеканивает: - С таким дефектом летать - можно! После чего убывает со стоянки.
ДУШМАН Перед русским человеком в жарких странах всегда стоит проблема: пить или не пить? Что страшней: вьетнамская лихорадка, индийская дизентерия, афганский гепатит или интернациональный цирроз печени, бессмысленный и беспощадный? Каждый решал эту проблему по-своему, исходя из принципа наименьшего зла… В тот вечер инженеры вертолетного полка готовились к очередной санации внутренних органов. В ближайшей афганской лавочке была закуплена отвратительная местная водка, дежурный по столу оружейник открывал консервы и расставлял нурсики. Нурсиками назывались пластмассовые колпачки от неуправляемых реактивных снарядов - НУРС. По вместимости и устойчивости на столе они вполне заменяли обычные стаканы, при падении на пол не разбивались, а, главное, их можно было не мыть. Использованную посуду просто выбрасывали, а после очередных полетов «на применение» приносили новую. Как всегда, «на огонек» заглянул особист. - Нурсик примешь? - привычно спросил дежурный и потянулся за бутылкой. - Не-а. Контрик взял из рук оружейника бутылку, зачем-то понюхал горлышко, поморщился и поставил на стол. - Сегодня шифровку получили, - кисло пояснил он, - духи стали в спиртное китайский яд добавлять. Ни вкуса, ни запаха у него нет, а человек выпьет, и часа через 3 - 4 жмурится. В страшных мучениях, - подумав, добавил ученик Железного Феликса. - Так что, я не буду и вам не советую. Ну, я пошел. Инженеры переглянулись. С одной стороны, шифровку можно было бы посчитать очередной уткой партийно-политических органов, направленной на повышение трезвости офицерских рядов и, соответственно, забыть, но, с другой, то, что горький пьяница - особист отказался от халявной выпивки, настораживало. - Что будем делать-то, мужики - спросил нетерпеливый радист, - может, выльем ее на хрен? - Не суетись! Это всегда успеется, - одернул его степенный оружейник, - надо, чтобы кто-то попробовал! - Ага, ты, например! - Дурак ты переученный, как и все радисты! Ни ты, ни я пробовать не будем. Пить будет Душман! - Сдурел?! Душман сидел тут же, прислушиваясь к разговору. В Афгане в домиках офицерского состава обычно держали собак, а вот у инженеров жил кот. Откуда он взялся никто не помнил, также доподлинно было неизвестно, наш ли это, советский кот или афганский засланец, но маленького ободранного котенка пожалели и через 3 месяца он превратился в громадного, неестественных размеров кошака. Характер имел угрюмый и подозрительный, жрал исключительно рыбные консервы, а хозяином считал инженера по радио, у которого спал в ногах. Любимым местом Душмана были перила ДОСа, где он целыми днями дремал в тени. Крысы и ящерицы быстро научились обходить его охотничьи владения стороной, а на людей кот внимания не обращал. Зато стоило в пределах прямой видимости появиться какой-нибудь неопытной собаке, как Душман просыпался. Пару минут он следил за нарушителем, надуваясь злобой, и затем с противным шипением бросался на врага, норовя зацепить лапой по морде. Мяуканья Душмана не слышал никто и никогда. Прикинув кошачью массу, на донышко нурсика налили водку, влили ее в пасть подопытному и тут же пододвинули банку с любимой рыбой. Душман пару раз злобно фыркнул, но водку проглотил и принялся закусывать. Через 10 минут вторая пошла у него значительно легче. Побродив по комнате, кот улегся на свой матрасик и захрапел. - Значит, и нам можно! Наливай, что ли! - облегченно промолвил оружейник. *** Утренние сумерки огласились истошным кошачьим воплем. Офицеры вскочили с коек. «Сработало!!! Кто следующий?! » - с ужасом думал каждый. Толкаясь в дверях, собутыльники вывалились в коридор. На тумбочке стоял «титан», из неплотно закрытого крана капала вода. Рядом сидел отравленный и жутко завывал. Его мучил утренний сушняк.
В Советское время почему-то считалось, что 2 года воздержания солдату только на пользу. Солдаты с этим тезисом были, естественно, не согласны и постоянно искали (и находили!) способы потешить беса. В каждом более или менее крупном гарнизоне были свои маркитантки, которых сложившийся порядок вещей совершенно устраивал: озабоченные солдаты были весьма снисходильны к их несовершенствам... Наиболее известной из дам такого сорта в нашем гарнизоне была мороженщица, которую бойцы ласково звали "Тетя Ангина". Была она страховидна, многодетна и мужа не имела. Каждое утро она вытаскивала ящик с мороженым на аллею неподалеку от штаба нашей части, сверху ставился хрипатый магнитофон "Весна" и процесс пошел... Тут же вокруг нее начинали виться сексуально озабоченные воины и, наконец, очередной счастливец увлекал добычу в ближайшие кусты. Далеко от ящика Ангина отходить боялась, т.к. секс сексом, но и мороженое запросто могут спереть... Периодически трахунов ловили, т.к. Ангина имела обыкновение любить в полный голос, и тогда замполит на совещании с возмущением говорил о "развратных действиях полового характера, совершаемых в непосредственной близости от штаба части и - страшно сказать! - рядом с памятником Ленину". Однажды, когда командиру в очередной раз доложили о поимке на Ангине бойца вверенной ему части, терпение его лопнуло и он решил принять меры. И вот - построение части. Начальник штаба: - Равняйсь! Смирно! Равнение налево! Командир: - Здравствуйте товарищи! Мы: - Здравия желаем, товарищ полковник! Командир: - Рядовой Пупкин! (это тот, кого патрули сняли с Ангины) Выйти из строя! Товарищи офицеры и прапорщики, товарищи сержанты и старшины! От имени командования части и от себя лично поздравляю рядового Пупкина со вступлением в законнный брак с гражданкой Ангиной (называет ее фамилию)! Начальник штаба! - Я! - Оформить рядовому Пупкину отпуск для вступления в брак! - Есть! Цирковое представление было прервано по техническим причинам: рядовой Пупкин упал в обморок...
На моих солдат иногда находило тихое, безобидное помешательство. Они начинали украшать свою форму одежды. То вдруг становилось модным "ушиваться" и солдаты ушивали бриджи до такой степени, что при попытке сесть у них с треском вываливался "задний мост", то вдруг все, как один, вытаскивали пружины из фуражек, чтобы те стали похожи на белогвардейские "блины"... Один воин, помнится, принес моду вышивать на галстуках цветными нитками герб Советского Союза, и здоровые мужики, шипя и чертыхаясь, вечерами в Ленкомнате занимались рукоделием... Все это не представляло угрозы для боеготовности вверенной мне "точки", поэтому я не вмешивался, а иногда даже приносил солдатам нитки дефицитных цветов или мелкие напильники, когда пошла мода выпиливать значки из латуни. Но один случай обошелся мне в полведра испорченной крови. Кто-то из прапоров приволок на точку несколько метров списанных строп от тормозных парашютов. Мгновенно вспыхнула эпидемия плетения. Прочнейший строп раздергивали и плели из него ремешки для ключей, аксельбанты и прочую ерунду. И вот, как-то раз, накрылся магнетрон в тяжелой РЛС. Его замена - дело нехитрое, поэтому я поставил соответствующую задачу оператору. Молдаванин по фамилии Манкуш, сверкнул в улыбке белейшими зубами, цапнул магнетрон и, как мартышка, поскакал на бугор, где стояла приемо-передающая кабина локатора. А я остался ждать внизу, в индикаторной машине. Прошло пять минут. Боец не возвращался. Потом еще пять. И еще. Я начал тревожиться. Локатор - штука малоприятная: микроволновое излучение, высокие напряжения (до 40 киловольт в передатчике!), сильнейшие магниты, мощные сервоприводы... Словом, через 15 минут я полез на бугор. От увиденного у меня сразу подкосились ноги: из передатчика торчала задница солдата, конвульсивно подергиваясь... Верхней части тела видно не было. Убило! Током! Я коршуном кинулся на шкаф управления, вырубил все автоматы защиты сети и полез оттаскивать тело. Оказалось, однако, что тело вылезать из передатчика не желает, при этом придушенно матерится с сильным молдавским акцентом. Удивленный таким странным поведением пораженного - приварился он, что ли - я сам полез в передатчик, благо он здоровенный, как славянский шкаф. И тут я все понял. На шее этого балбеса висела связка ключей на свежесплетенном ремешке. Когда он нагнулся, ключи выпали из-за шиворота и примагнитились. Ни снять, ни тем более разорвать ремешок он не мог. Пришлось резать. Кстати, ключи потом полчаса отдирали от магнита пассатижами... Кадет Биглер
В тот раз полеты закончились поздно - часа в 2 ночи, а следующий день был нелетный, парковый, поэтому я рассчитывал отоспаться. В сладкий утренний сон неожиданно влез гул мощных моторов и лязг гусениц. Казалось, что на нашей тихой радиолокационной точке началась танковая битва под Прохоровкой. В грохот боя неожиданно вклинился матерный вопль. "В прорыв идут штрафные батальоны",- подумал я и окончательно проснулся. На улице меня ожидало феерическое зрелище. Оказывается, два неразлучных прапора-хроника, которых даже командир части за глаза иначе, как "Маркс и Энгельс" не звал, поспорили, кто кого перетянет: Краз или трактор. Спор решили разрешить экспериментом. Взяли Краз-214 и Дт-75, соединили их за форкопы жестким буксиром и стали заводиться. В этот момент на точку прибыл начальник узла наведения. Подавив естественное изумление, ротный одной тщательно продуманной фразой навел твердый уставной порядок. После того, как вы#$анные прапора удалились по рабочим местам, начальник занялся мной. Вкратце смысл его сентенции сводился к тому, что с такими долбо#$ами, как начальник дежурной смены, легко можно проспать и Третью Мировую... Я решил обидеться и пошел варить кофе. Через четверть часа на кухню заявился ротный: - Эй, военный, ты машину водишь? - Вожу... - Тогда пошли. - Куда, товарищ майор? - Туда, #$%^! Надо же все-таки разобраться, кто кого... Чур, я на тракторе!
В 60-е годы на боевых самолетах начали устанавливать речевые информаторы (РИ). Штука это в общем-то нехитрая, представляет собой маленький магнитофон, на который заранее записаны всякие жизнеутверждающие сообщения, типа: "Внимание! Пожар в двигателе!" или "Внимание! Отказ гидросистемы!". В аварийной ситуации нужное сообщение автоматически выбирается и летчик его слышит через СПУ (самолетное переговорное устройство). Поскольку магнитофон этот записывал не на пленку, а на тонкую проволоку, качество речи было довольно своеобразным. Достаточно сказать, что мужской голос на него записывать было нельзя, т.к. низкие частоты напоминали голос из трехлитровой банки... Поэтому все сообщения записывались женским голосом. Летчики о РИ, естественно, знали, но - чисто теоретически, т.к. серьезные отказы случались редко. И вот, в одном тихом учебном полете из-за ложного срабатывания датчика (это выянили потом) запустился РИ и выдал летчику в СПУ приятным женским голосом: "Внимание! Пожар в двигателе!" "Внимание! Пожар в двигателе!" Обалдевший от неожиданности летчик заорал: "Баба на борту!!!" и рванул рычаг катапульты. Наземный расчет боевого управления после такого сообщения с борта впал в тихое умоисступление и еще долго не мог понять, откуда на одноместном истребителе взялась баба и почему летчик прекратил связь...
В теперь уже отдаленные советские времена мы вели битву за урожай. С кем была эта битва и кто в ней победил, теперь уже сказать сложно... Но поскольку слово "битва" у наших вождей прочно ассоциировалось с со словом "армия", то ей, армии, эту битву и поручили. Сражался за урожай и я. Когда я убывал на продовольственный фронт во главе взвода, замполит напутственно сказал: - Поедешь в колхоз-миллионер! Смысл его слов дошел до меня уже в колхозе: колхоз был должен государству 5 миллионов советских (!) рублей. Помню, также, что у них сгорело 2 трактора на силосной яме (вместе с силосом, естественно) и местный комсомолец после тяжелого запоя решил постричься в монахи. Нам поручили достраивать гараж для сельхозтехники. Каркас уже стоял, нужно было выкладывать кирпичные стены. Решили начать с фасада, т. к. в нем нужно было делать ворота и работы было меньше. Чертежей не было никаких, поэтому делали "от балды". Каждый день на стройку приходил какой-то мужичок в костюме, сапогах и кепке (местный национальный прикид). Посидит, молча покурит и уйдет. Кстати, у них и дети так одевались: чуть мальчик подрастет - ему тут же покупают костюм, сапоги и кепочку... И вот, выложили мы проем для ворот, сверху нужно класть бетонную балку. Крана нет. Тогда сколотили деревянный пандус и, как рабы в Древнем Египте, затащили балку на стену на веревках. Тяжело и страшно - сорвется балка - всех передавит, как крыс. Устали, сорвали голоса от мата, пошли отдыхать. На следующее утро опять заявляется мужичок, подходит к нам и говорит: - Вы, это, значить, мужики, ворота низкие сделали, комбайн-то не пройдет. - А ты кто? - Зав. гаражом. - А какого ж ты х#я раньше молчал?! - Так я в отпуске был...
ВЫГОДНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ "Любая проблема может быть решена тремя способами: правильным, неправильным и военным" «Наставление по военно-инженерной мэрфологии» п. 4.2.2
В кампанию по искоренению пьянства и алкоголизма имени товарища Егора Кузьмича Лигачева партийно-политический аппарат Вооруженных Сил включился с такой страстью, что казалось, - до полной и окончательной победы над Зеленым Змием остался один маленький шаг... На очередное заседание партбюро наш секретарь явился с похоронным видом. Публике была предъявлена директива Главпура, из которой явствовало, что армию осчастливили Всесоюзным обществом трезвости. Нам предлагалось влиться. Однако, классовое чутье подсказало политрабочим, что желающих будет все-таки не так много, как хотелось Егору Кузьмичу. Проблему решили просто, но изящно - каждой военной организации довели контрольную цифру трезвенников. От нашей кафедры требовалось выделить двоих. Стали думать, кого отдать на заклание. Первая кандидатура определилась сама собой, собственно, парторг и не пытался отказаться. Как комиссару, ему предстояло первому лечь на амбразуру трезвости. А вот кто второй? Добровольно выставлять себя на всеобщее посмешище не хотелось никому. - Может быть, Вы, Мстислав Владимирович? - с робкой надеждой спросил парторг у самого пожилого члена бюро. Маститый профессор, доктор и лауреат возмущенно заявил в ответ, что, во-первых, он давно уже перешел на коньяк, что пьянством считаться никак не может, а, во-вторых, переход к трезвому образу жизни может оказаться губительным для такого пожилого человека, как он. Характерный цвет лица ученого начисто исключал возможность дискуссии. - Тогда давайте уговорим Стаканыча! Стаканычем у нас звали пожилого завлаба, который, находясь на майорской должности, поставил своеобразный рекорд: трижды начальник подписывал на него представление на майора и трижды Стаканыч на радостях напивался до потери документов. В третий раз наш интеллигентнейший начальник кафедры, неумело матерясь, лично порвал представление и заявил, что теперь Стаканычу до майора дальше, чем до Китая на четвереньках. После этого завлаб запил с горя. Парламентерами к Стаканычу отрядили парторга и профессора. Стаканыч копался в каком-то лабораторном макете. Правой трясущейся рукой он держал паяльник, а левой - пинцет, причем пинцетом придерживал не деталь, а жало паяльника. Левая рука у него тоже тряслась, но в противофазе с правой, поэтому паяльник выписывал в пространстве странные петли, напоминающие фигуры Лиссажу... - Валентин Иванович, - серьезно начал парторг, подсаживаясь к завлабу, - надо поговорить. Стаканыч тут же скорчил покаянную рожу, напряженно пытаясь вспомнить, на чем он погорел в этот раз. - А что такое, товарищ подполковник? - Мы предлагаем вступить тебе во Всесоюзное общество трезвости! - сходу бухнул парторг. Удивительное предложение ввергло Стаканыча в ступор. Он тяжко задумался, причем жало забытого паяльника танцевало перед парторговым носом. Присутствующие терпеливо ждали. Наконец, Стаканыч изловчился положить паяльник на подставку, и неожиданно севшим голосом спросил: - А на х#я? Парторг задумался. В директиве Главпура ответа на этот простой вопрос не содержалось. - Ну, как же, голубчик, ну как же, - вмешался профессор, - вот подумайте сами, вступите вы в общество трезвости, заплатите взносы, получите членский билет и значок… - Ну? - А по ним в магазине водка без очереди!
Понедельник. 8.30 утра. Совещание у начальника гарнизона. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искаженными лицами рассаживаются в классе. Никто не курит. После массированного употребления изделия "Шпага" (технический спирт с дистиллированной водой) ощущение такое, что находишься в антимире. Звуки до органов слуха доходят с громадной задержкой, при слове "вода" начинается спазм всех частей организма, которые еще способны сокращаться. Речь хриплая, невнятная, с каким-то странным шипением и присвистыванием. Так, помнится, говорила голова профессора Доуэля... Среди офицеров обнаруживается какой-то неопознанный мужичок. Мужичок чувствует себя явно не в своей тарелке, от чего неприятно суетится. Попытка вспомнить, откуда это чмо взялось, вызывает очередной приступ дурноты. Наконец, появляется мрачный комдив. Начальник штаба командует: "Товарищи офицеры!". Все встают, мужичок вскакивает первым. - Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок опять нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная и гражданские не справляются с расчисткой дорог. Просят аэродромный снегоочиститель. Командир базы! Можем помочь? Встает комбат: - Э... кх... гм... можем, чего ж не дать, только пусть они осторожно там... все-таки аэродромный... Мужичок: - Да вы не волнуйтесь, товарищ, не сломаем, громадное вам спасибо!!! - и с облегчением вылетает за дверь... *** Понедельник. 8.30 утра уже следующей недели. Совещание у начальника гарнизона. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искаженными лицами рассаживаются в классе. Среди офицеров обнаруживается другой неопознанный мужичок. Начинается совещание. Комдив: - Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная и гражданские не справляются с обрывом телефонных проводов на столбах вдоль дорог. Просят связистов в помощь. Вскакивает комбат: - Б#я, то есть, товарищ полковник, ну я же говорил им - осторожнее!!! , он же аэродромный, он снег швыряет на 20 метров, а они, уроды, - "не сломаем, не сломаем"...
Каждый человек талантлив по-своему: один решает в уме криволинейные интегралы, другой открывает зубами пивные бутылки, третий на 15-й минуте знакомства способен затащить в постель практически любую женщину... У неразлучных прапорщиков из батальона связи талант был один на двоих. Стоило только где-нибудь кому-нибудь в пределах гар-низона открыть бутылку, как через пять минут в дверях показывалась умильная рожа одного из прапоров, а вскоре подтягивался и второй. Это называлось «Чип и Дейл спешат на помощь». Их чутье на халявную выпивку не укладывалось в рамки современной позитивистской науки, однако срабатывало в десяти случаях из десяти. Инженер по радио как-то выска-зал идею, что прапора ощущают флуктуацию электромагнитного поля, неизбежно возникающую при открывании бутылки. Для чистоты эксперимента инженеры укрылись в камере биологической защиты, которая использовалась для проверки спецаппаратуры и была наглухо экранирована. Не помогло. Ровно через пять минут после экспериментального откупоривания в дверь поскреблись. После этого бесполезную борьбу с нахлебниками прекратили, перед очередным употреблением просто планируя два резервных стакана. Звали прапоров Мокров и Петя. Петя был румяным, кругленьким и очень жизнерадостным, а Мокров, наоборот, тощим, сутулым и мрачным. Он страдал геморроем, отчего на лице у него застыло выражение брюзгливого недовольства. При ходьбе Мокров сильно сутулился, глядел всегда исподлобья и вообще напоминал германского шпиона из предвоенных советских кинофильмов. Однажды в полку проводили тактическое занятие по охране и обороне аэродрома. Рота почетного караула лихо нападала на ЗКП, а рота охраны не менее лихо отражала нападение. Управление полка, забравшись на крышу командного пункта, увлеченно наблюдала за редким зрелищем. Радист нападающих зацепился антенной за колючую проволоку, второй солдат взялся ее резать. Увидев это, обороняющиеся с криком: «Суки! Кто потом будет колючку чинить?! » бросились в контратаку. Неизвестно как попавший сюда Мокров хмуро наблюдал за происходящим. Петя потихоньку подошел к командиру и прошептал: - Товарищ полковник, скажите, чтоб за Мокровым приглядывали, а то еще переметнется... Но однажды дружбе собутыльников пришел конец. Внезапно в штабном коридоре раздались матерные вопли, послышался звук удара, и в инженерный отдел бомбой влетел Петя, прикрывая ладонью быстро запухающий глаз. Выяснилось, что предыдущим вечером Мокров и Петя мирно отмечали окончание рабочего дня и по какому-то прихотливому случаю заспорили о том, сколько Звезд Героя у Дорогого Леонида Ильича. Мокров утверждал, что пять, Петя склонялся к шести. Поспорили на бутылку. Решено было утром придти в штаб и посчитать Звезды на портрете, который тогда висел, почитай, в каждом служебном кабинете. Утром похмельный Мокров заявился в канцелярию, где его уже ждал сияющий Петя. Он предъявил портрет Верховного, на котором отчетливо были видны шесть звезд. Делать нечего, Мокров со вздохом отсчитал деньги и поплелся к себе на БП. В его комнате висел точно такой же портрет. Прапор злобно покосился на Ильича, плюнул, но вдруг насторожился. Что-то было не так. Приставив к стене стул, Мокров подобрался к портрету и начал его подслеповато разглядывать. У Вождя было 4 Звезды! Как же так?! Мокров снял раму со стены, подтащил к окну и тут ему открылась суровая правда. Хитрый Петя рано утром вырезал недостающую Звезду с его портрета Брежнева и приклеил на свой... Кадет Биглер www.bigler.ru
Дело происходило в начале перестройки, когда подписаться на хороший журнал или газету было очень сложно. В нашей конторе был офицер, который отвечал за подписку. Каждый год он собирал деньги и ехал в соответствующую военную организацию выбивать "Огонек", "Аргументы и факты" и пр. Каждый год на него орали, почему у нас мало подписываются на "Красную Звезду", "Красный воин", "Знаменосец" и пр. хлам. Наконец, коллеге это надоело и он решил отомстить. После очередного склочного выговора он за свои кровные подписался на "Красный воин" на адрес нашей конторы, но - на узбекском языке! Надо сказать, что "Красный воин" был (была? - воин, вроде "он", газета - "она", черт его знает, как правильно) газетой Московского военного круга и выходил на куче языков, разве что только не на иврите. В редакции на коллегу посмотрели, как на придурка, но деньги взяли. Полгода мы ждали и вот час мщения настал. В первых числах января коллега позвонил в редакцию и с холодной вежливостью поинтересовался, почему солдаты его части не получают любимую газету (надо сказать, что у нас в конторе ниже майора отродясь никто не служил). В редакции удивились. Найдя подписную квитанцию удивились еще больше. Выяснилось, что в Московском округе на "Красный воин" на узбекском подписался только ОДИН человек. Ну, вы понимаете. Предложили присылать газету на русском. Коллега объяснил, что его подчиненные слабо владеют русским языком и хотят читать любимую газету на узбекском, а непонятное поведение редакции подрывает партийно-политическую работу. При словах "партийно-политическая работа" в редакции заметались. Они поняли всю глубину пропасти, в которую рухнули. Мы наслаждались. Каждый звонок в редакцию "Красного воина" был для нас праздником. Текст разговора заранее продумывался, сочинялись мнимые жалобы в различные ужасные организации, типа комитета партийного контроля при ЦК... Издавать газету в одном экземпляре в редакции, конечно, не могли, поэтому в разговоре с нами пытались откупиться дефицитным "Огоньком" и "Иностранной литературой". Правда, в связи с ходом перестройки все эти "Знаменосцы","Воины" и прочая ахинея рухнули в тар-тарары. Кончился и наш розыгрыш.
Эту историю мне рассказал коллега, который сам в ней и участвовал. Дело было в Афгане в одной авиационной части. Приближалось 8 марта, которое решено было отметить. По этому поводу командир собрал совещание. На вопрос: "Какие будут предложения?" одно поступило сразу же, причем от нескольких человек. "Так. А кроме пьянки?". Народ задумался. В конце концов решили провести торжественное построение, поздравить женщин, вручить им подарки, а дальше - как обычно. За подарками отрядили замполита и комсомольца части, как неженатого, а, следовательно, тонко понимающего запросы женщин. Причем опытный командир в напутствие сказал: "Если не хотим проблем, все подарки должны быть одинаковыми!" Взяли броник, поехали в ближайший город за подарками. Долго ходили по лавкам, накупили всяких мелочей, но не хватало изюминки. И вот, в одном магазинчике в витрине увидели красивые коробочки с английскими надписями. Замполит в училище учил немецкий, из которого помнил только "Хенде хох!" и почему-то "Гитлер капут!". Комсомолец учил английский. Но в училище. Но недавно. Из переведенной надписи вроде бы следовало, что данная губная помада является идеальным подарком для любой женщины и способна доставить ей много незабываемых минут. Изюминка была найдена. 8 марта на построении командир лично поздравил каждую женщину части, вручил цветы и пакет с подарками. После команды "Разойдись!" любопытные женщины тут же полезли в пакеты. Довольные замполит и комсомолец наблюдали за их реакцией. И вдруг, с одной стороны плаца раздался истерический женский хохот, затем дружное мужское ржанье, с другой стороны, с третьей... Побледневший замполит вытряхнул содержимое запасного пакета и начал вычислять, что могло вызвать такую реакцию?! Все было вполне благополучно, пока не дошли до помады. Когда комсомолец вывернул помаду из гильзы, у замполита подогнулись ноги: помада была отлита в форме мужского члена со всеми анатомическими подробностями и характерного бордового цвета...
Великий русский драматург Денис Фонвизин давал персонажам своих пьес такие фамилии, чтобы неискушенному читателю сразу было ясно, с кем он имеет дело. Тарас Скотинин, например, был отпетым мерзавцем, а госпожа Простакова - редкостной дурой. Когда замполитом нашего батальона назначили капитана Дурнева, народ сначала не придал этой своеобразной и красноречивой фамилии значения. А зря. Капитан Дурнев был дураком совершенным, законченным и своей фантастической глупостью вызывал у офицеров некое извращенное уважение. Обращались с ним так, как ведут себя родители юного дауна: стараются, чтобы и занят был и головку не перетрудил, ну, а если, к примеру, лужу на ковре сделает и начнет в ней кораблики пускать - умиляются: наш-то Васенька, как царь Петр на Плещеевом озере… Поздним майским вечером я сидел в недостроенной беседке на точке. Полеты закончились, основные средства я выключил, только посадочный радиовысотомер продолжал отбивать поклоны. «Ну чего аппарат гоняют, перелетчика, что ли какого ждут? - лениво подумал я, - ведь прямо на дорогу светит, опять деревенские будут жаловаться, что у них герань на окнах вянет и коровы не доятся. » Жалобы сельчан в общем-то были справедливы, мегаваттный передатчик молотил так, что неоновая лампочка в руке мерцала опасным оранжевым светом, а стрелки у выключенных приборов таинственным образом отклонялись от нулевой риски… Вдобавок, посадочный курс и направление ветра на аэродроме почти всегда были такими, что высотомер извергал трехсантиметровые мегаватты на соседнюю дорогу и деревню за дорогой. Делегация аборигенов ходила к командиру дивизии с просьбой отодвинуть полосу, но командир вежливо заметил, что гораздо дешевле будет отодвинуть деревню или, в качестве паллиатива, накрыть ее заземленной сеткой. После дневного грохота реактивных турбин на точке было необыкновенно тихо, слышно было, как на соседнем болотце яростно орали сексуально озабоченные лягушки, да временами с низким гудением пролетал толстый майский жук. Небо было усыпано яркими весенними разноцветными звездами. Звезды иногда подмигивали, от этого казалось, что смотришь на громадный индикатор кругового обзора, на котором не хватает только масштабной сетки… Солдаты дежурной смены тоже собрались в беседке, никто не курил и не разговаривал - после шумных и прокуренных аппаратных возвращаться в душный домик никому не хотелось. - Ну что, мужики, - начал я, поднимаясь, - пора спать, завтра первая смена - наша… - Трщ старший лейтенант, - затараторил вдруг дальномерщик Васька Манкуш, - вроде едет кто-то! Я обернулся. На дороге шатались столбы от фар дальнего света, но машины видно не было. - Чего-то быстро, это по нашей-то дороге! - удивился кто-то из солдат. Дорога к нашей точке не ремонтировалась, наверное, с тех пор, как от Москвы отогнали немцев. Казалось, что ее долго и педантично бомбили. Без особого риска к нам проехать можно было только на КРАЗе. Внезапно к калитке подлетел УАЗик, из него стремительно катапультировался Дурнев и, оттолкнув патрульного, гигантскими прыжками понесся к домику дежурной смены. Он был похож на громадного взбесившегося кенгуру в фуражке. Я поднялся навстречу. - Товарищ капитан! За время моего дежурства происшествий не слу… - Как не случилось?! Меня сейчас обстреляли!!! - Кто? - Не знаю! - взвизгнул капитан. Зубы у него стучали. - Может, вы на стоянку заехали? Она уже под охраной… - Нет! Я ехал по дороге, к вам, а тут - очередь!!! - У меня на точке оружия нет… У патрульного - штык-нож, ну, у меня пистолет… Некурящий замполит рухнул на лавочку и попросил закурить, я дал ему сигарету. Страдалец долго пытался попасть в огонек зажигалки, у него тряслись и руки и губы. «Не обосрался бы он у меня в новой беседке» - подумал я про себя, а вслух сказал: «Я пойду машину вашу гляну». В предвкушении интересного зрелища за мной потянулись солдаты. За калиткой стоял командирский УАЗик. Знакомый сержант-водитель лежал животом на капоте и дико ржал, дрыгая ногами. Никаких пробоин ни на лобовом стекле, ни на радиаторе, естественно, не было. - Ты чего учудил? - спросил я. - Пассажира твоего чуть Кондрат не обнял. Кто стрелял-то? - Жуки! - выдавил сержант и вновь рухнул на капот. - Какие жуки?! Вы что с замполитом - клея нанюхались? - Майские, трщ старший лейтенант, - объяснил водила, вытирая ветошью слезы. Сейчас им самое время вылетать, а они как под высотомер ваш попадают, сразу дохнут, ну и стучат по кабине, они ж большие… А трщ капитан, когда стук-то услышал, на полик упал и как закричит: «Гони, пропадем! » - А ты? - А чего я, - усмехнулся водитель - погнал…
Приехал я как-то по делам в полк дальней авиации и там был свидетелем следующего случая. Нужно сказать, что полк этот предназначался для работы по надводным целям, т.е. по кораблям вероятного противника, поэтому обмундирование летчиков было не совсем обычным. В частности, они вместо обычных куртки и брюк надевали штаны особого покроя, который в народе назывался "ползунки". К штанине же пристегивалась резиновая лодка, которая после аварийного покидания самолета автоматически надувалась... И вот, идут полеты. Внезапно при подходе к аэродрому у одного самолета загорелся сигнал "Пожар в двигателе". Оценив ситуацию, командир приказывает штурману и командиру огневых установок (КОУ) от греха прыгать, что они и выполнили. КОУ выпрыгнул и сел нормально, а у штурмана случилась фетяска. Выяснилось, что он в полете спустил лямки штанов с плеч, чтобы не жали, а когда поступила команда "Покинуть борт!", в суматохе забыл их поправить. В строгом соответствии с законами физики, штаны со штурмана слетели. Но не совсем. Совсем им слететь не дали шнурованные ботинки. Так они и летели: сначала надутая лодка, потом штаны, потом штурман, потом парашют... Находившийся на аэродроме люд получил громадное эстетическое наслаждение. Разошлись только во мнениях: одни считали это новой фигурой высшего пилотажа, а другие - экстремальным стриптизом.
Боевой фристайл «За персидскими же всадниками обыкновенно бежали пешие воины, держась за хвосты лошадей. Так они пробегали большие расстояния, удивляя тем лидийцев. » вроде бы из Геродота
Утром за завтраком начфиз полка ВДВ сообщил жене: - Сегодня еду встречать комиссию из Москвы, домой приду поздно. - Ты уж, Васенька, постарайся пить поменьше, - заволновалась жена, - помнишь, как тебе в прошлый раз нехорошо было? - Постараюсь, - горько ответил начфиз и поднялся из-за стола. Как заведено в любой уважающей себя части, начфиз десантников отвечал за спецсауну, поэтому культурная (в военном понимании) программа проверяющих в буквальном смысле ложилась на его плечи, и ему не раз приходилось выволакивать из предбанника практически бездыханных командиров и начальников всех степеней. Обычно комиссии из верхних штабов встречал сам командир, но в этот раз ответственное мероприятие было возложено непосредственно на начфиза, из чего он сделал вывод, что, либо едут проверять физподготовку полка, либо комиссия какая-нибудь незначительная, вроде котлонадзора или ВАИ. На практике, однако, вышло по-другому. После того, как схлынула толпа пассажиров с московского поезда, на перроне осталась странная компания: бомжеватые граждане с киноаппаратурой в облезлых кофрах и полковник-пехотинец с вдохновенным лицом идиота. И вещи у них были странные - мотки веревок и деревянные рукоятки, наподобие деревенских коромысел. Вскоре выяснилась страшная правда. Полковник был изобретателем. Светоч военной науки разрабатывал способ буксировки солдат на поле боя. По его замыслу, если солдат поставить на лыжи, дать им в руки веревку, веревку привязать, например, к танку, а танк пустить на поле боя, то ошеломленному противнику останется только одно: сдаться. Полковничья диссертация была практически готова, но нужен был эксперимент. На следующее утро эксперимент не состоялся по техническим причинам: после посещения сауны съемочная группа, не привыкшая к десантному гостеприимству, не смогла выйти из состояния нирваны. Непьющий изобретатель отпаивал их кефиром. Наконец вышли в поле. Бойцам выдали стандартные военные дровяные лыжи с мягкими креплениями, подогнали БМД, к корме привязали две веревки с перекладинами, после чего полковник подошел к строю. В пламенной получасовой речи он обрисовал важность эксперимента для укрепления обороноспособности государства, отметил, что буксировка лыжников на поле боя - наш асимметричный ответ наглым проискам НАТО, а в заключение сказал, что эксперимент снимают на кинопленку и, может быть, покажут в программе «Служу Советскому Союзу! ». В свою очередь, начфиз отвел в сторонку механика-водителя и предъявил ему увесистый кулак: - Устроишь автогонки - до дембеля будешь гальюны драить... Механец ухмыльнулся. БМД потихоньку двинулась. Поначалу все шло хорошо, бойцы с гиканьем резво катились на лыжах, однако, вскоре в идее обнаружился изъян. Как ни странно, местность не была идеально ровной, на ней попадались канавы, бугры и полузасыпанные снегом пни. Головные лыжники пытались их объехать, не бросая веревки, из-за чего она начала опасно раскачиваться, увлекая за собой остальных. Через пару минут научный эксперимент превратился в смесь цирковой эквилибристики с клоунадой: стремясь объехать препятствия, бойцы скакали, как обезьяны, совершая немыслимые пируэты, один потерял лыжи, но, не желая сдаваться, веревки не бросил и несся за БМД гигантскими скачками, вздымая тучи снега. Зрители одобрительно матерились. Начфиз с замиранием сердца следил, как БМД входит в поворот. Проклятый механик все-таки слихачил и развернул БМД-шку практически на месте. В строгом соответствии с законами физики лыжников вынесло вперед и они исчезли в облаках снежной пыли. Проклиная дурака-изобретателя, начфиз побежал на финиш. Второй заплыв решили не проводить. Вечером съемочная группа уехала, а через месяц на имя начфиза пришел автореферат диссертации с дарственной надписью. Пролистав брошюру, он плюнул, аккуратно содрал с научного труда обложку и собственноручно повесил его в гальюне разведроты. Кадет Биглер www.bigler.ru
Историю расказал коллега. В середине 80-х годов он был инженером полка Дальней авиации, расквартированного на Украине. И вот на них свалилась беда в лице съемочной группы художественного фильма. Вообще, почти все фильмы про Советскую Армию ничего, кроме нервного смеха, вызвать не могут. Равно как и книги. Там у них танки скрипят тормозами, на индикаторах РЛС видны следы пролетевших самолетов, а офицеры для общения используют только 3 (три) слова: "Так точно!", "Никак нет!" и "Ура!". Женам в постели они рассказывают про организацию взводного опорного пункта, ходят нестриженными, а знаки классности у них раскиданы по всему мундиру, как ордена у Брежнева. Фильмы же про авиацию - вообще сплошной Хичхок. У коллеги в полку снимали как раз такой. После того, как съемочная группа вышла из тяжелого запоя по поводу приезда в часть, режиссер заявил, что ему нужно снять взлетающий самолет. Оператор, кривясь от похмелья, сказал, что он с камерой просто ляжет на бетонку, а самолет пусть взлетает. Удивленные инженеры объяснили, что после того, как над оператором пролетит 80-тонный бомбардировщик, его можно будет скатывать в рулон. Тогда, предложил неугомонный оператор, давайте выроем окоп у торца полосы, а я там спрячусь. Тяжелое молчание прервал мой коллега словами старого анекдота: - Я выражу общее мнение, если пошлю вас на х#й! Однако киношники уперлись: хотим взлетающий самолет и все! Положение спас инженер по АВ (авиационное вооружение), который с присущей оружейникам лаконичностью сказал: - Х#й с вами! Пошли! Оператора лицом вверх положили на тележку для бомбы, к тележке привязали веревку и техники с гиканьем протащили оператора под фюзеляжем мирно стоящего Ту-22...
Citius, altius, fortius Командира 181 отдельного батальона связи подполковника Карнаухова весной и осенью одолевали приступы командно-штабного идиотизма. В армии это болезнь довольно распространенная, поражает она, в основном, старших офицеров. Лечится изоляцией больного от личного состава и переводом на легкую, приятную работу, вроде заполнения карточек учета неисправностей авиатехники за прошедшие 5 лет. Правда, при виде подчиненных, у пациента может наступить обострение, так сказать, рецидив тяги к руководству войсками. При этом речь у больного несвязная, мысли путаные, а взгляд из-под козырька фуражки способен сбить с ног прапорщика средней упитанности. Нелегко быть командиром. Наш комбат возник в результате длительной и сложной селекционной работы по выведению идеального командира Вооруженных Сил, так как тупость барана сочетал с упрямством осла, хитростью обезьяны и злопамятностью слона-подранка. В периоды обострений, когда шкодливый дух командира требовал от подчиненных свершения подвигов во славу Уставов, солнце над гарнизоном меркло и заволакивалось свинцовыми административными тучами. К счастью для подчиненных, «Ноль восьмой» (0,8 г/куб. см. - плотность дуба) быстро уставал и погружался в анабиоз на очередной период обучения, вверяя управление войсками своим замам. Как известно, от физкультуры нет никакой пользы, кроме вреда. На плановом занятии по физо комбату в футбольном азарте заехали в физиономию грязным мячом. Мяч отскочил от подполковника с красивым звоном, но на руководящем челе остались следы шнуровки, и комбат сообразил, что занятия проходят как-то не так. На следующий день, в пятницу, на подведении итогов недели, наше зоологическое чудо залезло на трибуну, поворочалось там, устраиваясь поудобнее, откупорило бутылочку «Боржоми» и сказало речь. Оказалось, что раньше в нашем батальоне физподготовка проводилась неправильно, а теперь, наоборот, будет проводится правильно, что поднимет боеготовность вверенной ему части практически на уровень стратосферы. Откладывать такой важный элемент боевой подготовки никак нельзя, это, товарищи, будет не по-партийному. Поэтому, всем бежать кросс! Три километра. Прямо сейчас. От дома офицеров. В повседневной форме. Впрочем, можно без фуражек. И мы побежали. За нашими спинами блестящий серебрянкой Ленин с мольбой протягивал к нам руку, справа уже который год пытался взлететь с пьедестала списанный МиГ-21, который какой-то неведомый летчик при посадке со всей дури приложил об бетонку, а мы бежали. По главной аллее гарнизона, с топотом и сопением, распространяя запах одеколона «Саша», лука и вчерашних напитков. Офицерские жены, выгуливающие свои наряды, собак или детей, не обращали на это дикое зрелище совершенно никакого внимания. Привыкли. Первыми бежали солдаты, а за ними - слабогрудые офицеры и прапорщики. Возглавлял гонку начальник узла наведения. Длинный и тощий майор Садовский был, как всегда, «после вчерашнего», поэтому кросс давался ему с особым трудом. Его мотало на бегу с такой силой, что казалось, он «качает маятник». Я с тревогой поглядывал на лицо шефа, которое постепенно заливало нехорошей зеленью. Остальные кроссмены, астматически дыша, растянулись в линию. Последним бежал мастер спорта по самбо и дзюдо двухгодичник Юра, который выполнял функцию заградотряда. 120-килограммовый «чайник» двигался без видимых усилий, мощно работая поршнями и отфыркиваясь, как паровоз «ФД». Наконец, гонка завернула за угол и постылый комбат с секундомером в руке пропал из виду. - Бля, я так за бутылкой не бегаю! - прохрипел ротный, сгибаясь пополам и упираясь руками в трясущиеся колени. - Не добежим ведь, сдохнем, товарищ майор! - проскулил, как шакал Табаки, прапор с узла АСУ. Остальные молчали, судорожно насыщая кровь кислородом. Внезапно из-за поворота, бренча запчастями, вывернулась знакомая «мыльница», ротный УАЗ-452. - Наша! - завопил кто-то, - стой!!! Заплетающимися ногами народ ломанулся к машине, привычно занимая насиженные места. Шеф на удивление бодро запрыгнул в кабину. - Куда едем, товарищ майор? - спокойно поинтересовался водитель. Он служил в авиации уже второй год и видел еще не такое. - Вы-а-а-и! - приказал ротный, и мы поехали. В переполненной машине тишину нарушало хриплое, как у больных овец, дыхание, в маленьком салоне повеяло павильоном «Животноводство». Проехали второй поворот, миновали штаб дивизии, потянулись склады. - Здесь, пожалуй, надо выйти, - сказал я, - а то, неровен час, олимпиец хренов застукает. Шеф кивнул, машина остановилась, марафонцы полезли в кусты, чтобы не отсвечивать на проезжей части. - Так, - задумчиво произнес ротный, закуривая. Кто помнит мировой рекорд по бегу на 3 километра? Не перекрыть бы… Никто не помнил. - Ладно, еще пару затяжек - и побежим, - решил Садовский, - и это… мужики, побольше пены! Лже-спортсмены, изображая физкультурное изнурение, вывернулись из-за поворота и тяжело потопали к финишу. - А где же ваши солдаты? - ядовито поинтересовался комбат, поглядывая на секундомер. Ох, беда, мысленно схватился я за голову, - солдат опередили - да кто нам поверит?! А, кстати, куда они вообще делись? Внезапно в глубине гарнизона, примерно там, откуда мы прибежали, раскатилась автоматная очередь. За ней другая. - А вон, товарищ подполковник, - невозмутимо ответил наш ротный, наверное, это по ним и стреляют. Карнаухов побледнел. Теперь уже кросс возглавлял сам комбат. На удивление быстро семеня ножками, он бесстрашно катился на звуки выстрелов. Не желая пропустить редкое зрелище, мы открыли у себя второе дыхание и побежали за ним, тактично отстав метров на 100 и втайне надеясь, что очереди - не последние… Вскоре ораву военно-воздушных марафонцев вынесло к складу артвооружений. На полянке перед складом «в мертвых позах скачки» лежали наши бойцы, живые, но насмерть перепуганные. Над ними возвышался нерусский часовой с АКМ наперевес, а с другой стороны мчался УАЗик комдива. Он тоже услышал выстрелы. Стремительное расследование, проведенное по дымящимся следам, показало, что наши бойцы тоже решили срезать трассу, но в спортивном азарте они потеряли направление и ломились по кустам, очертя голову, чем до смерти напугали часового, рядового Исмаилбекова. Тщательно проинструктированный воин сорвал с плеча автомат и дал очередь на полмагазина поверх голов. К счастью, ни в кого не попал. А, между прочим, со страху вполне мог. Солдаты, естественно, тут же приняли упор лежа. Чтобы закрепить победу, часовой дал вторую очередь. Воздушный бой быстротечен, поэтому комдив, летчик-снайпер, гвардии полковник Безруков, не стал церемониться. Придерживая пухлыми ручками остатки развороченный задницы, командир 181 отдельного батальона связи подполковник Карнаухов бежал с поля брани. Волшебным образом приступ его болезни кончился.
Опять скажу: техника в руках женщины и замполита подобна груде железа! Гв. ст. пр-к К. Прутков Наблюдение № 19
Был у нас в гарнизоне один политработник, нехарактерно повернутый на технике. Его проблема состояла в том, что по окончании училища ему в диплом вписали специальность "Штурман-инженер". Мы, правда, пытались ему тактично объяснить, что "-" в данном случае не тире, а минус, т.е., на самом деле, он "штурман-минус-инженер", но ничего не помогало... Доставал он нас своими идеями страшно, но, исцеление пришло, откуда не ждали. Однажды серые замполитовы будни озарила идея: он решил сделать на даче душ! Приступив к реализации, Кулибин-недоучка начал клянчить у нас топливный насос. Мы вяло отбивались, мол, питание нестандартное, ресурс маленький, воздух не прокачивает и т.п. Ничего не помогло, ну и чтобы отвязаться, впарили мы ему перекачивающий насос, кажется, с Ту-22. Замполит с радостным урчанием унес в когтях добычу и через неделю доложил, что все готово, поляна накрыта, а нас он приглашает на пуск, т.е. мы, инженеры, должны были восхититься техническим гением. Пошли. Насос был установлен на деревянном поплавке в колодце, на чердаке стояла бочка, к которой тянулся шланг. Гениальное всегда просто. Замполит отправился в дом и включил питание. Насос в колодце послушно завыл. Хозяин, не торопясь, вышел из дома и заглянул в колодец. На дне его ждал приятный сюрприз: насос с бомбардировщика, перекачивающий за минуты тонны керосина, в основном покончил с водой и вполотную занялся илом на дне. Тогда замполит кинулся в дом, чтобы выключить питание. В доме его встретил веселый дождик с потолка из переполненной бочки. Тут акустический удар нанесла замполитова жена и мы бежали с поля боя. После описанного случая жизненный цикл замполита вошел в норму, т.е. на аэродроме его больше никто никогда не видел.
Эту историю мне рассказал приятель-танкист, а случилась она на испытательном полигоне одного из военных НИИ. По танкодрому ехал ЗиЛ-130, груженый песком. Куда и зачем он ехал - не важно, важно, что он застрял. Танковый полигон весь перепахан гусеницами, изрыт ямами и колдобинами, имеют место также бездонные лужи, заполненные грязной водой. Для того, чтобы ехать через танкодром на колесной машине, надо иметь богатую фантазию и изрядный запас оптимизма. Видимо, солдат - погонщик этого механизма был закоренелым оптимистом, но не хватило удачи. Машина плюхнулась в грязь по самые мосты и вытащить ее оттуда мог, наверное, только старик Хоттабыч или танк. Танк! Находчивый водитель дождался, пока мимо поедет очередной танк и проголосовал. В НИИ танки пилотируют офицеры. Оценив ситуацию, офицер знаками показал водителю, чтобы тот цеплял тросом грузовик к танку - самому вылезать в грязь ему не хотелось. - Как выдерну - остановлюсь, отцепишься - посигналишь. Понял, военный? - Так точно, понял! Чтобы не оторвать кабину, танк подошел к грузовику сзади. Закрепили трос, танк тронулся и аккуратно выволок грузовик из грязи. У того, что произошло потом, есть две версии. Офицер уверял, что слышал сигнал, боец божился, что не сигналил... Одним словом, танк снова тронулся и... поволок за собой грузовик! Что современному танку какой-то зилок, пусть даже и с песком... Говорят, офицера на НП чуть не обнял Кондратий: представьте: по танкодрому, не разбирая дороги, прет Т-80, а за ним, задом наперед, но не отставая ни на метр, ЗиЛ-130! Кадет Биглер
Перевели в нашу контору дослуживать одного офицера, которого списали с летной работы. Причина списания была по-своему уникальна. Оказывается, до нас он служил в одном летном училище, где пилотировал Ан-2. С этого Ан-2 курсанты выполняли учебные прыжки с парашютом. А поскольку наш герой любил пощекотать себе нервы, то делал он следующее. Выбросив курсантов, передавал управление праваку, а потом прыгал и сам. Все было шито-крыто, но вот однажды после очередного прыжка, погасив купол, он увидел рядом начальника училища. Проводив глазами улетавший Ан-2, начальник задал вошедший в историю вопрос: "А там кто остался?"
В батальоне связи служил офицер, фамилию которого помнили только кадровики, да его несчастная жена. Все же прочие звали его "Бедуин Вова". "Бедуин" - от слова "беда". Вова обладал уникальным и мистическим талантом нарываться на неприятности. Список его залетов был столь разнообразен и обширен, что командование его просто боялось, сослуживцы от него шарахались, а солдаты тихо ненавидели, хотя Вова искренне старался "тащить службу как положено". Случай, о котором я собираюсь рассказать, был, так сказать, венцом бедуиновой карьеры. В тот раз Вова заступил дежурным по части с субботы на воскресенье. Сначала все шло гладко: Бедуин тщательно проверил личный состав, караулы, проехал по объектам и под утро устроился в дежурке. Чтобы не заснуть, Вова взялся конспектировать очередной бредовый опус, напечатанный в "Коммунисте Вооруженных Сил". В 4.30 утра, когда спать хотелось уже невыносимо, на пульте вспыхнуло красное табло. Тревога! От неожиданности Вова уронил кладезь военно-политической мысли: учебных тревог в ночь с субботы на воскресенье никогда не объявляли. Значит - война!!! Вот он - долгожданный шанс реабилитироваться! Вова начал действовать предельно быстро и энергично: из казармы, гремя сапогами, метнулись посыльные оповещать офицеров, в автопарке заворочались промерзшие тягачи, на технической позиции вспыхнули мощные прожектора; стряхивая снежок, начали отбивать поклоны антенны подхалимов-высотомеров... Бедуин подошел к окну и замер, завороженный слаженной работой военного механизма... Вдруг зазвонил телефон оперативного дежурного дивизии: - Какого х#я?!! Вы!!! Там!!! Вы что там, б#я, обкурились, что ли?!! - Так ведь тревога! - Какая, на х#й, тревога в воскресенье!!! И тут Бедуин похолодел: по инструкции, получив сигнал тревоги, его сначала нужно было подтвердить в дивизии, а уж потом начинать скачки... А он забыл! Произошел редчайший случай - сбой системы оповещения... Шатаясь от горя, Вова подошел к окну и увидел жуткое зрелище: со всех сторон к казарме вихляющей рысью, борясь с жутким утренним похмельем, мчались по тревоге офицеры... Осознав, что грядет смертоубийство в особо циничной форме, Бедуин кинулся в оружейную комнату, отомкнул решетчатую дверь и мгновенно заперся изнутри на наружный висячий замок...
Планируем предварительную подготовку. Предварительная подготовка, это когда полетов нет, а весь личный состав набрасывается на самолеты с лопатами и вилами, и давай их обслуживать! Для предварительной нужно много всяких машин: электростанции, компрессоры, "масленки", цистерны "русский чай" (для заправки самолета спиртом) и другие. И вот, сидим, заказываем машины. Дело обычное. Для этого нужно заполнить типографскую табличку, в ней перечислены все имеющиеся машины, а мы пишем, сколько каких надо. И вдруг, кто-то в конце таблицы находит какую-то тепловую машину. - Мужики, а это что - тепловая машина? Никто не знает. Инженеры оживляются, начинают гадать. Бесполезно. Наконец, самый старый, самый мудрый инженер по авиационному оборудованию прекращает дискуссию: - Да зае#$ли вы! Закажите ее на х#й на завтра, приедет - посмотрите! Подивившись мудрости аошника, так и сделали. Через полчаса позвонил дежурный по обато. - Вы тут тепловую машину заказали... - Ну... - А она вам точно нужна? Обатошнику объяснили, что без тепловой машины - никак. - Ну-ну... На следующее утро на пункт управления ИАС прибыл боец и заявил, что он, мол, погонщик тепловой машины. Народ ломанулся смотреть. Тепловая машина оказалась грузовиком, в кузове которой стояла здоровенная бочка с водой и печка. Теплой водой, оказывается, полагалось смывать с самолета радиоактивную пыль... Разочарованные такой прозой инженеры, стали думать, что делать с водой? Просто так отправить назад - в лом! И вдруг - идея! - А давайте поможем сусликам весну встретить! (Дело было в марте.) Тут надо пояснить. Вокруг аэродрома в норках жило море каких-то серых с хвостами: то ли хомяков, то ли тушканчиков - Мичурин их разберет! Мы их называли сусликами. Быстренько размотали шланг, начали лить теплую воду в норки. Обалдевшие суслики стали пробкой вылетать из норок, причем не из тех, в которые лили воду: у них там, оказывается, сложная система ходов, как в метро. Попер азарт, народ стал заключать пари, из какой норки выскочит очередной суслик. Самые азартные сокрушались: - Надо было, блин, две тепловые машины заказывать! Вода стремительно кончалась. Случайно обернувшись, я увидел на балконе КДП командира дивизии, который в бинокль напряженно пытался рассмотреть, чем же это занимаются на поле выпускники академии Жуковского?!
Внезапно Родина потребовала от капитана Воробьева подвига. Во главе роты курсантов Академии он был брошен в битву за урожай. Битва разгорелась на полях подмосковного колхоза «Победа». Несмотря на воинственное название, колхозники терпели от природы поражение за поражением, отступая по всем фронтам и бросая на поле боя искореженную сельскохозяйственную технику и невесть каким чудом выросший урожай. Борьбу пришлось вести на двух фронтах: на зернотоке и уборке картофеля. История военного искусства учит, что войну на два фронта выиграть невозможно. Курсанты, однако, мужественно боролись, несмотря на то, что ангина, простатит и отравление некачественными спиртсодержащими напитками неукоснительно собирали свою дань. Вообще-то в колхозе была еще и птицеферма, но курсантов туда не пускали из-за запаха, гарантированно валившего с ног нетренированного горожанина. Куры на ферме аккуратно дохли, поэтому курсантский рацион состоял в основном из продуктов переработки куриных трупиков. На первое была куриная лапша, на второе - жареные или вареные куры. Салат по выходным и праздничным дням был тоже с курятиной. Ходили слухи, что отмороженные колхозные повара изобрели способ варить компот на куриных ножках. На зернотоке распоряжался маленький, поросший серой шерстью и оттого очень похожий на домового мужичок. Звали его дядя Саша. Как и большинство колхозников, дядя Саша был тихим хроником. С годами он перестал экспериментировать, раз и навсегда остановившись на одеколоне, который ласково называл «резьбовое». С утра дядя Саша потерянно бродил по току, повторяя в зависимости от технологического момента «Мятите, хлопцы, мятите» или «Грябите, хлопцы, грябите». В 10 часов открывался аптечный киоск и он на правах эксклюзивного клиента покупал флакон одеколона без очереди. За то, что дядя Саша умудрялся высасывать одеколон прямо из флакона, а также за то, что во рту у него осталось всего 2 передних зуба, он получил кличку «Вампир». Картофельный фронт возглавляла злобная тетка неопределенного возраста и чудовищных размеров типа «Мечта Зураба Церетели». Казалось, вся она была отлита из серого пористого чугуна. Курсанты сразу прозвали ее Бабищей. Каждое утро Бабища беззастенчиво вваливалась в барак, включала свет и орала: «Рота, подъем! » Два дня ее с удивлением терпели, однако на третий день она успела только вякнуть «Рота…», как попала под кинжальный обстрел солдатскими сапогами. С тех пор Бабища изменила тактику. Утром она осторожно открывала дверь, из коридора просовывала руку, на ощупь включала свет и орала «Рота, подъем!», не входя в спальное помещение. Со всей остротой встал вопрос, как взнуздать злобную бабу? За дополнительной информацией решили обратиться к Вампиру, соблазнив его хорошими сигаретами. - На зернотоке курить нельзя, - наставительно заметил Вампир, смачно затягиваясь халявной «Явой», - полыхнет - хрен потушишь. Помолчали. Наконец, погасив сигарету, старшина роты приступил к главному: - Слышь, дядь Саш, а чего это бабища наша картофельная злобная такая? Как эта… Гингема! - Ну, дык,- хмыкнул Вампир,- дело ясное, мужик ейный от нее еще прошлым летом сбежал, так что она, почитай, уж год живого х#я не видала, а когда баба долго не#баная ходит, она кого хошь загрызть может… - Х#я, говоришь, не видела, - задумался старшина, - а что, это мысль! Подлегаев где? - Здесь я, товарищ сержант. - Это у тебя шкворень, как у жеребца под Юрием Долгоруким? Вечером после отбоя ко мне в каптерку! Будем приводить Бабищу к нормальному бою. *** На следующее утро офицеров вышвырнуло из коек истошным воплем. Бабища стояла в коридоре, прислоняясь к стене и голосила, не переводя дыхания. Казалось, что к ней подключили магистраль сжатого воздуха. В руке у нее было что-то зажато. - Лидия Федоровна, что с вами? - испуганно спросил Воробьев. - Я… утром… свет включить, - давясь рыданиями, проблеяла Бабища, - а там… на выключателе во-о-от э-э-т-о-о! Воробьев опустил взгляд и оторопел. В руке Бабищи был зажат мужской член с яйцами устрашающих размеров. Приглядевшись, Воробьев понял, что член был все-таки не настоящий, а вырезан из здоровенной картофелины. За ночь картофелина посинела, поэтому холодное и скользкое творение неизвестного скульптора приобрело пугающее правдоподобие… Кадет Биглер
Из всех воспоминаний о годах учебы для бывшего студента важнейшим является воспоминание о военных сборах. У тех, кто постарше, была еще "картошка" и "яростный стройотряд". Теперь тяжелые оборонительные бои на сельскохозяйственном фронте ведет армия, а коровники строят молдаване. Что остается бедному студенту? Только сборы... Через три дня после дембеля тяготы и лишения воинской службы как-то забываются, и воспоминания под водочку в кругу друзей о 30 днях "на войне" становятся, как писал Пушкин, "одним из живейших наших наслаждений". Между тем, в войсках начала учебных сборов студентов ждут с чувством тяжелой обреченности: для студентов где-то надо достать форму, надо их, прожорливых, кормить, лечить больных и шлангующих, а, самое главное, уберечься, от студенческой любознательности. Появление студентов на аэродроме можно сравнить с набегом стаи бандерлогов на мирную индийскую деревню... Студентам интересно все, но особенно их привлекают детали самолета, окрашенные красным цветом... Когда студент видит кран уборки шасси, боевую кнопку, или, оборони Господь, рычаг катапульты, глаза его загораются детским любопытством, а хватательный рефлекс практически необорим. Он запросто может сунуть палец в ствол пушки, заглянуть в раскрыв волновода радиоприцела, пощелкать автоматами защиты сети… Страшен также студент в наряде. Хорошо проинструктированный часовой из числа студентов смертельно опасен. Когда в караул заступают студенты, самовольные отлучки солдат из части напрочь прекращаются, так как в темное время суток часовой в очках со стеклами "- 5" беспощадно расстреливает все, что хоть чуть-чуть шевелится, причем со страху, как правило, попадает. Как-то раз, студенты одного из московских ВУЗов в нашем гарнизоне заступили в наряд по кухне. Дежурный по столовой в доступной форме объяснил, что нужно почистить 6 мешков картошки и 2 мешка лука. Студенты взвыли: - А машина для чистки картошки есть?! - Есть,- гордо ответил прапорщик, - неисправная. - Где?! Через полчаса с помощью автомобильных ключей из "копейки" прапора машина была полностью демонтирована и изучена, а еще через час в нее был загружен первый мешок картошки. Загудел мотор. Картофелины бодро терлись друг о друга, освобождаясь от кожуры. Умиротворенный зрелищем слаженного студенческого труда, прапорщик потерял бдительность и отбыл по своим делам. Между тем, студенты взялись за лук. На втором десятке луковиц кто-то сквозь слезы спросил: - А может, его, черта, тоже в машину? - Бинго!!! Картофелечистка удивленно взвыла, но взялась за дело. Привлеченный странными звуками, дежурный по столовой заглянул на кухню. Лука больше не было. Вообще. Зато полученная луковая шелуха странным образом в мешки из-под лука уже не помещалась. В мешки из-под картошки, впрочем, тоже. Через 10 минут искатели приключений в полном составе отбыли на гауптвахту.
История о саратовских наперсточниках от 22 августа, между прочим, имела продолжение. После того, как вся банда была переведена в положение "упор лежа", появились ментокрылые. Объединенными усилиями тела перетащили в их дежурку, после чего милиция начала проявлять естественную любознательность. Пришлось предъявлять документы, причем в качестве козырного туза я достал особую бумагу типа той, из "Трех мушкетеров", : "То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства. Ришелье". Давали тогда такие бумаги при перевозке спецгрузов: "Всем органам власти оказывать помощь... и т. п." Когда милицейский капитан вник в текст, на его лице проступила нехорошая ухмылка и он сразу ухватился за телефон, срочно вызывая некоего Петра Петровича. Петр Петрович тут же явился, отрекомендовавшись представителем УКГБ на транспорте (кажется так. Ну, думаю, отлетался, сталинский сокол! И уже мысленно вижу себя на дыбе в застенках Лубянки. Десант тоже притих. Кгбэшник читает протокол, озаряет помещение улыбкой и внезапно выдает: - Ну, за#бись, то есть слава Богу ! - ?! - Да вы поймите, товарищ подполковник, мы этих шуриков уже месяца два пасем, только осторожные они, не зацепишь, а теперь! Нападение на военнослужащего! Покушение на Гостайну! Минимум семь лет! Каждому! Спасибо!!!
Дело было в одной из стран Варшавского договора, где размещались наши войска. В один истребительный авиационный полк прибыл проверяющий. Как всегда в таких случаях, объявили тревогу и подняли в воздух дежурное звено. Поскольку наши заклятые друзья из НАТО находились сравнительно недалеко, нормативы были очень жесткие, а самолеты стартовали прямо из железобетонных укрытий (ЖБУ), где они прятались на случай атомного удара. И вот, дежурное звено взлетело, отработало и село, в нормативы уложились, все довольны, проверяющий скомандовал "Отбой" и вышел из зала управления. И в этот момент из динамика громкой связи раздается: - Беркут, беркут, долго мне еще лететь? - ?!! Кто, откуда, как упустили?! Борт без наземного управления! В Европе!! ЧП!!! Хорошо, что генерал вышел! Бросаются к индикатору кругового обзора и, натурально, видят кучу целей. Европа же! Где искать СВОЙ борт? Тогда руководитель полетов (РП) берет микрофон и аккуратно так спрашивает: - И давно вы летите? - Минут 15... Тут весь расчет боевого управления прошибает холодный пот, т. к. за 15 минут на истребителе можно улететь черт-те куда. Когда не знаешь, где борт, как его развернуть обратно? И тогда РП, как самый умный, командует: - Ложитесь на обратный курс! - Выполняю! И тут кто-то из офицеров замечает: - А чего это его так слышно хорошо? Внезапно лицо командира полка, который стоит тут же, озаряется пониманием, он хватает фуражку и вылетает с КП. Все за ним. Подбегают к стоянке и видят за открытыми воротами ЖБУ истребитель с откинутым колпаком. По тревоге в самолеты загнали всех, но команду на взлет не дали и летчик, которому было скучно и жарко, услышав команду "Отбой", решил развлечься. Рация-то работает и на земле... Увидев бегущего командира полка, а за ним стаю офицеров с КП, летчик понял, что шутка кончилась, и принял единственно правильное решение: колпак начал плавно опускаться и щелкнул замком прямо перед носом разъяренного полковника...
Старший лейтенант Антощенко совершил глупость. Глупость была большой и непоправимой. Окончив институт инженеров гражданской авиации, тогда еще просто Антощенко угодил на 2 года в армию. "Пиджаку" Антощенко армия, на удивление, понравилась и он написал рапорт с просьбой оставить его в кадрах. "Кадры" страшно удивились, но виду не подали и рапорт удовлетворили. На дворе был 1982 г. , поэтому служить теперь уже лейтенанту Антощенко предстояло еще 23 года... Примерно через полгода, как писал классик, розы на щеках юного старлея увяли и превратились в лилии. Ему мучительно захотелось на гражданку, но... не тут-то было! Рапорта с просьбой об увольнении возвращались обратно с разнообразными витиеватыми резолюциями, смысл которых можно было коротко передать фразой: "Хрен тебе!". Антощенко с унылой периодичностью таскали на разные парткомиссии, где мордастые политрабочие вдохновенно затирали ему про "почетную обязанность"... Тогда Антощенко запил. Командир части сделал ответный ход, отправив неумелого алкоголика в наркологическое отделение военного госпиталя. Вернулся он оттуда совсем уж уродом, так как начисто потерял способность к употреблению спиртных напитков любой степени тяжести. Не сработала также попытка уволиться по здоровью, уйти в монахи и многократно злостно нарушить воинскую дисциплину. И тогда у Антощенко под фуражкой что-то щелкнуло. При встрече с сослуживцами он, не здороваясь, стал вытаскивать из воображаемой кобуры воображаемый пистолет, спускал предохранитель, наводил ствол на обалдевшего коллегу и произносил: "Пиф-паф". После чего убирал оружие и, не попрощавшись, уходил. На лице его поселилась тихая улыбка, а глаза смотрели, в основном, в глубины собственного "Я". После виртуального отстрела большей части офицеров, включая командира полка, народ стал задумываться: а ну как дураку в руки попадется что-нибудь более осязаемое... В конце концов, командир вызвал к себе начальника штаба и, пряча глаза, сказал: - Ты, это, придурка этого, Антощенко, в наряды не планируй, в караул тоже... А то перестреляет полштаба и ему за это ничего не будет, потому что псих же явный! Уже у дверей командир добавил: - И на полеты, на полеты тоже не ставь - от греха! Чтоб ноги его, б#я, ворошиловского стрелка, там не было! Для Антощенко началась фантастическая жизнь. Все офицеры, уподобляясь волна-частицам, метались по аэродрому, взлетали и садились самолеты, выпускались боевые листки и только он оказался выброшенным на берег бурного военно-воздушного потока. О его существовании напоминали только неизменные "пиф-паф", которые раздавались то из курилки, то из столовой. За зарплатой он, правда, аккуратно приходил, не забывая при этом "пристрелить" начфина. Через два месяца стрелка вызвал к себе командир части. - Х#й с вами, товарищ старший лейтенант,- миролюбиво начал беседу полковник,- командующий удовлетворил ваш рапорт об увольнении. В глазах Антощенко метнулось пламя. Внезапно в правой руке у него возник воображаемый пистолет. Натренированным движением теперь уже просто Антощенко вложил пистолет в кобуру и доложил: - Товарищ полковник, старший лейтенант Антощенко стрельбу окончил! Кадет Биглер
В Советской армии наиболее зловредной разновидностью работников трибуны были замполиты, окончившие военно-политические училища. В жизни авиационной части они не смыслили ровным счетом ничего, поэтому предпочитали заниматься, чем умели, т.е. распределением квартир, дефицитной мебели, ковров, а также рассмотрением персональных дел коммунистов, допустивших отклонения от норм коммунистической морали. Такое вот чудо свалилось на голову командира вертолетного полка, который выполнял интернациональный долг в Афгане. Старый, «летающий» замполит попал в госпиталь по ранению, и из Москвы прислали свежевыпущенного из военно-политической академии подполковника за славой и орденами. Быстро оказалось, что новый замполит - дурак. Неприятно, конечно, но не страшно - дураки в разумной концентрации боеготовность Советской армии, как правило, не снижали. Гораздо хуже было то, что новый замполит оказался дураком с инициативой, осложненной кипучей энергией. Однажды он предложил в единственный за месяц выходной день провести конференцию под названием «За что я ненавижу империализм?», но его чуть не избили. Обиженный в лучших чувствах «агитатор, горлан и главарь» затаился. В довершение ко всему, он был еще и трусом. Как-то раз, душманы умудрились тайком затащить в зеленку минометы и обстрелять аэродром. Обалдевшие от такого нахальства артиллеристы, прикрывавшие аэродром, сначала растерялись, но потом опомнились и сумели дать асимметричный ответ. Асимметрия была настолько высока, что прибывшая на место ЧП разведгруппа сумела найти в зеленке только искореженную плиту от миномета, да какие-то тряпки. Очевидно, душманов вместе с коранами, оружием и обмундированием разнесло на молекулы. Пострадавших на аэродроме не оказалось, за исключением замполита: его легко контузило сорвавшимся со стены стендом «Твои ордена, Комсомол». В результате небогатый умом политрабочий совсем поглупел, а, кроме того, правый глаз стал моргать у него в три раза чаще левого. Надеясь избавиться от надоедливого комиссара, командир полка предложил ему отправиться на лечение в Союз. Замполит намекнул, в свою очередь, что предпочел бы получить орден и остаться. От такой наглости командир временно потерял дар речи, но выражение его лица замполит сумел истолковать верно и убыл в указанном направлении. Отчаявшись стать героем, политрабочий взялся искоренять мерзость прелюбодейства. Он стал выслеживать офицеров и писать командиру закладные записки, подробно перечисляя, кто из летчиков какую телефонистку вел к себе в бунгало. Каждый вечер замполит прятался в густых кустах, окружающих дорожку в жилую зону и сидел там до темна, тайком покуривая и кряхтя от неудобной позы. Ночью он писал изобличающие рапорта, утром относил их в штаб и с чувством выполненного долга отправлялся спать. Наконец, офицерам это надоело, и план мести был разработан. Субботним вечером группа летчиков с барышнями из штаба шла в жилую зону. Увидев такое вопиющее нарушение Морального кодекса строителя коммунизма, замполит потерял бдительность и шумно завозился в кустах, пытаясь разглядеть лица. Заметив долгожданное шевеление, один из летчиков закричал: - Ложись, духи!!! - и прицельно метнул в кусты две имитационные гранаты. Рванули взрывы, одновременно с ними из кустов, как фазан, вылетел до смерти перепуганный и сильно испачканный замполит и с воплем «Я свой!!! кинулся прочь. Когда утром о происшествии доложили командиру, он просветлел лицом и вызвал начальника штаба. - Васильич, слышал уже про бомбиста-то нашего? Ага, ну, я так и думал. Вот что, спланируй-ка для всего личного состава части практические занятия по метанию ручных гранат. Так, … да, поэскадрильно, в течение недели. - Есть, товарищ командир. А ответственным кого? - Ну, - усмехнулся командир,- кандидатура у нас одна. Я думаю, ему будет приятно…
Шяуляй. Штаб отдельного полка ВТА. Сижу в приемной. Мне нужен командир полка, но он занят. Дверь его кабинета открыта (стиль работы такой) и видно, что он со своими замами что-то высчитывает по карте. Работа не ладится и полковники тихо переругиваются. Рядом со мной помощник начальника штаба по строевой и кадрам (ПНШ) нудно зачитывает по телефону в "верхний" штаб какую-то справку. ПНШ - личность известная прежде всего клинической глупостью и тем, что фамилию Андреев зачем-то изменил на Андреевас, за что немедленно получил кличку "Лабас переобутый". Я стараюсь не слушать, но от въедливого голоса ПНШ нет спасения: - Налет часов... Остаток ресурса... Упражнения № КБП и № КБП... Подготовлено к полетах в простых метеоусловиях 42 человека, в сложных - 54 человека... Как не может быть? А тут написано... Что? Взлетели в сложных метеоусловиях, а потом стали простые и они сесть не могут? Ну? Не понимаю... Есть... ПНШ кладет трубку и долго задумчиво глядит на меня, потом сгребает со стола свои бумажки и направляется в кабинет командира: - Разрешите, товарищ полковник? - Чего тебе, э-э-э, Андреев? - Товарищ полковник, я тут в штаб звонил, справку докладывал... - Ну? - А они сказали - неправильно... Сказали - положи трубку, найди в штабе умного человека и спроси у него, почему неправильно... Тут от карты поднимает голову зам командира полка по РЭБ и, нехорошо глядя на ПНШ, произносит: - Повтори, что они сказали? - Найти в штабе умного человека... - Умного?! Так какого ж х#я ты сюда зашел?!!
Как-то раз командованию понадобилось проверить маскировку пусковых площадок зенитных ракет. Для этой цели подняли фоторазведчик Ту-22Р, обладавший мощнейшей оптикой и нежно любимый инженерно-техническим составом, так как на обслуживание здоровенных объективов уходило море оптического спирта... При проявке пленок, в частности, выяснилось, что на одной пусковой площадке, спрятанной в дремучих зарослях леса, обнаружен посторонний объект. Более подробное изучение снимка показало, что объектом является человек в трусах. Увеличительное стекло помогло определить, что это не человек, а военнослужащий срочной службы, мирно загорающий на разогретом металле. От офицера или прапорщика объект отличался характерным покроем трусов (снимки были черно-белые, поэтому их дивный синий цвет был утрачен). Когда склейку увидел командир дивизии, он впал в состояние берсерка; немедленно "на взъ#%ку" был вызван командир зенитно-ракетного дивизиона, которому комдив задал полный горечи вопрос: - Почему военнослужащие вверенного вам дивизиона в служебное время демаскируют объект? Ознакомившись с вещдоком, КД невозмутимо ответил: - Никак нет, товарищ генерал, они его маскируют! - ?!! - А пусть противник думает, что у нас там пляж...
История, описанная ниже, в свое время приобрела довольно широкую огласку... Есть на Минском шоссе под Москвой ресторан "Иверия". Сейчас он заброшен, а в 80-е годы прошлого века пользовался большой популярностью, т.к. в нем можно было ночью купить водку. В одной из танковых частей как-то вечером злостно употребляли спиртные напитки. Что уж они там отмечали - успешный заход Солнца или очередной юбилей 1-ой Конной - сказать доподлинно не могу, но к полуночи водка у них кончилась. Господа, вспомните, как это было: еще жив Брежнев, с закуской серьезные проблемы, а то, чем ее запить, продают с 11 до 7, понятия "коммерческая палатка" не существует, а пить очень хочется! Как быть? Решение созрело мгновенно: в "Иверию"! На чем? Транспорт-то уже не ходит. На дежурном тягаче! Отправились в автопарк. А какой дежурный тягач в танковой части? Правильно! Вот на нем и поехали. Обалдевшему прапорщику, дежурному по парку, пообещали налить. Догромыхав до "Иверии", аккуратно поставили Т-72 на стоянку у ресторана и пошли в бар. На беду рядом случились ментокрылые на патрульной "копейке". Решив, что ездить в ресторан на танке все-таки неправильно, менты по привычке перегородили "копейкой" выезд и стали ждать результата. Выйдя из кабака с добычей, экипаж машины боевой спешил к изнемогающим товарищам и в спешке "копейку" не заметил. Хорошо хоть, у внутренних органов хватило мозгов не глушить мотор, успели отскочить. Началась погоня. Правда, преследуемые не пытались оторваться, назад не огядывались, поэтому азарта не было. На КПП у ментов случился облом, т. к. в гарнизон их не пустили, вежливо послав на х#й. Утром уже гаишное начальство заявились в часть, где их уже ждал командир. Дежурный по части ему, натурально, все доложил еще ночью, распятие виновных было отложено до их протрезвления; пьяные, как обычно, сладко спали, трезвым предстояло выкручиваться. Выслушав возмущенных гаишников, командир сказал, что такой возмутительный случай нельзя оставить без последствий и предложил опознать экипаж танка. Выяснилось, что в темноте лиц не разглядели. Тогда командир предложил опознать танк. Покрутившись в боксах, менты смущенно сообщили, что бортовой номер танка в темноте не разглядели, но они сейчас поедут и узнают у экипажа ГАИ особые приметы танка и уж тогда... Сохранив лицо, стороны расстались, внутренне довольные друг другом.
"Однажды весною, в час небывало жаркого заката" шли крупные учения округа ПВО по отражению "звездного налета". "Звездный налет" - это когда нужно отражать атаки самолетов со всех ракурсов и на всех высотах. Задача сама по себе очень сложная, поэтому в зале управления разведывательно-информационного центра (РИЦ) стояла напряженная тишина. Слышно было лишь гудение индикаторов кругового обзора, да бормотание офицеров боевого управления, наводивших перехватчики. Девушки-планшетистки на огромном вертикальном планшете фломастерами рисовали стремительно меняющуюся обстановку, маленькие картонные самолетики-перехватчики и цели приклеивали к стеклу пластилином. Народу в зале управления набилось сверх меры, вся аппаратура работала с полной нагрузкой, становилось все жарче и жарче. Вдруг, в полной тишине раздался звук: "Чпок!" и сразу "Ой!". Это от жары стал плавиться пластилин и какой-то самолетик упал с планшета. Планшетистка тут же его подняла и приклеила на место. Чпок-чпок... чпок-чпок-чпок-чпок! Самолетики посыпались на пол, бойцицы не успевали их подбирать. Еще чуть-чуть, и все будет потеряно, то есть, осыпано; где перехватчик, а где цель, понять будет невозможно... Начальник РИЦ, осознав угрозу, скомандовал: - Аварийная вентиляция! В зале управления на секунду померк свет - это мощные электромоторы приняли ток. Фильтро-вентиляционная установка, рассчитанная на работу в условиях атомной войны, вышла на рабочий режим. Из решеток приточной вентиляции вырвались клубы пыли и мелкого мусора, народ начал чихать и тереть глаза. Внезапно на рабочую карту зам. Главкома ПВО откуда-то сверху свалилась живая, но совершенно очумевшая мышь. Сидевшая рядом телефонистка, увидев мыша, наладилась завизжать, но в присутствии генерала застеснялась, гигантским усилием воли подавила вопль, начав, однако, стремительно зеленеть. Тогда начальник РИЦ решил отвлечь проверяющего. Он строевым шагом подошел к генералу и доложил: - Товарищ генерал-лейтенант! Аварийная вентиляция включена! Температура в зале управления нормальная! Седоватый, лощеный генерал подавил усмешку, барским движением смахнул мышь с карты и ответил: - Спасибо, продолжаем работу, товарищи.
Майор Богоявленский получил очередную медаль. Ничего особенного, как у всех, награда ни за что, «За безупречную службу» 2-ой степени, по-простому - «За тупость». Третья степень, «За глупость» у него уже была, а первую, «За песок», при удачном раскладе еще предстояло получить. Ирония этого награждения состояла в том, что «безупречной» службу Богоявленского назвать было никак нельзя. Геноссе был ярчайшим представителем той части советского офицерства, о которой в характеристиках пишут: «Уставы ВС СССР знает, но всегда ими правильно руководствуется». Проще говоря, был он пьяницей и бабником. Лист учета его взысканий представлял собой шедевр военно-канцелярской мысли. Графа «За что наложено» поражала исключительным разнообразием содержания. Особенно выделялся «Строгий выговор за организацию пьянки среди старших офицеров»; за унылой формулировкой «Выговор за нарушение формы одежды» скрывался совершенно феерический случай. Капитану Богоявленскому срочно понадобились деньги, и он, как всегда, решил взять их со сберкнижки. Сберкнижкой у него назывался балкон, заполненный до перил пустыми бутылками. Набив две авоськи «пушниной», он прикинул, что должно хватить, и отправился в приемный пункт в форме, где и был схвачен «баранами». Что делал комендантский патруль в пункте приема стеклопосуды, осталось загадкой. Несмотря на губительные для строителя коммунизма привычки, Богоявленский был грамотным инженером и артистично читал лекции. Правда, случались и плохие дни, когда его организм томился после вчерашнего и напрочь отказывался стоять у доски. Тогда дневальный приносил в аудиторию стул, и Гена читал лекцию, сидя перед амфитеатром, иногда, как смертельно раненый боец, подползая к доске, чтобы начертить очередную формулу. Но вот, случилось маленькое чудо. Военно-воздушная фея взмахнула Наставлением по службе штабов, и капитан Богоявленский превратился в майора. У старших офицеров учет взысканий, как известно, начинают вести заново, и Гена, внезапно оказавшись безгрешным, как новорожденная овечка, обрел медаль. Медаль, несомненно, следовало обмыть. Проблема, однако, состояла в том, что наш тогдашний шеф готовился к перебазированию в высокие штабы, и, опасаясь малейшего залета подчиненных и крушения собственной карьеры, употребление на кафедре запретил начисто. Пришлось пить на улице. В «гражданке» на службу тогда ходить было нельзя, поэтому награжденный и все примкнувшие были в форме. Зашли за трансформаторную будку, кое-как разгребли и утоптали снег, сделав из него бруствер для бутылок и стаканов. Хлеб был заранее нарезан, но на морозе его прихватило, и он хрустел, как суворовские сухари. Томат, в котором плавали обезглавленные бычки, тоже замерз, и каждую рыбку приходилось выламывать из банки стынущими пальцами. Выпили по первой. Первая пошла хорошо. Закусили бычками. Потоптались, хрустя снегом, покурили. Выпили по второй. Вторая прошла вообще «на ура». Стало веселее. Кто-то поинтересовался, «А ваще, сколько взяли? » Мероприятие явно шло в гору. Стали разливать по третьей. - Мужики, - вдруг сказал Гена, обведя присутствующих затуманенным взглядом, - а ведь мы непобедимы! Не, ну правда, ну сами подумайте, ну где еще, в какой армии старшие офицеры, зимой, по яйца в снегу будут за трансформаторной будкой пить водку?! Осознав свою пассионарность, мы гордо прикончили третью и незаметно перешли к четвертой. На морозе никто не пьянел. Напротив, всем было тепло и весело, каждый ощущал свое неоспоримое превосходство над вероятным противником, как моральное, так и физическое. Стемнело. Пугая прохожих, мы выбрались из-за будки, кое-как отряхнулись и двинулись к метро. Добравшись до станции, я понял, что последняя была все-таки лишней. В теплом метро нашу страшненькую компанию мгновенно развезло, причем хуже всего пришлось Гене, который на правах «орденоносца» пил больше всех, а закусывал, наоборот, меньше. От выпадения из реальности его спасал только железный организм, закаленный упорными и длительными тренировками. Подавляя противное головокружение, я вошел в вестибюль и тут же на время ослеп из-за запотевших очков. Как всегда, переложить носовой платок из кителя в шинель я забыл. Пришлось зажимать «дипломат» между ногами, расстегивать шинель и вообще чесать правой пяткой левое ухо. Между тем, в вестибюле определенно что-то происходило, слышались невнятные крики и какое-то странное хлюпанье и царапанье. После того, как очки были, наконец, протерты, я все понял. Коллеги пытались затащить Гену на эскалатор, но не тут-то было! Природа все-таки взяла свое, и его душа потребовала подвига. Его внимание привлекла уборщица, которая щеткой толкала снежную кашу к канализационной решетке. - Мать! - завопил Гена, - я вот так же! В училище! Четыре года! Дай мне! Хочу вернуться… Ощщу-тить! Он схватил щетку и с пьяным усердием погнал грязный, мокрый снег вдоль перехода. Из-под щетки летели брызги, пассажиры, посмеиваясь, уступали дорогу. - Бля, везет вам, летчикам, - завистливо сказал кто-то у меня за спиной. - Вот, к примеру, нажретесь вы, так вам в метро и место уступят и фуражку поправят, и разбудят, когда выходить надо. А я, если в форме под этим делом еду, только и слышу: «У-у-у, гад, на#бенился; наверное, опять взятку пропивал! » Я обернулся. Рядом со мной стоял старший лейтенант милиции и задумчиво наблюдал, как майор Богоявленский заканчивает уборку вестибюля, сопровождая радостным гиканьем каждый взмах швабры. Ему вторило гулкое эхо пустой станции.
В одном среднеазиатском гарнизоне летчики очень обижались на погоду. Парадокс заключался в том, что погода была хорошей. Просто отличной! А нужна была, наоборот, плохая. Все упражнения курса боевой подготовки для простых метеоусловий (ПМУ) были давно выполнены, а сложных условий (СМУ) не было. Нет налета - нет классности, нет выслуги, нет надбавок к зарплате... Каждое утро летный состав задирал головы и с отвращением разглядывал бездонное небо, с которого полыхало Солнце. На начальника метео сначала смотрели с надеждой, затем со злобой, потом с отвращением. Кто-то даже предложил совершить ритуальную жертву, чтобы задобрить небеса, причем в качестве агнца предполагалось заклать несчастного метеоролога... И вот, как-то утром на КП вломился один из летчиков и, пренебрегая нормами воинской дисциплины, заорал: - Командир! Там! Облако!!! Все кинулись на балкон. Действительно, в небе над аэродромом висело драное облачко. Полеты! Техники ломанулись по стоянкам, из ангара выкатили разведчик погоды - спарку. Инструктируя летчика, командир приказал: - Ты вокруг облака походи, посмотри, что там, но внутрь не залетай! А то разгонишь его - опять ПМУ будут! Кадет Биглер
Не судьба Начальник Академии генерал-полковник Н* получил директиву Главпура. Невзрачная бумажка, отпечатанная на серой, оберточной бумаге, производила странное впечатление. В типографии даже не удосужились разрезать страницы, и брошюру надо было читать, развернув ее в один лист. Страницы в этом полиграфическом шедевре шли, как водится, не по порядку, поэтому генерал, с трудом отыскав следующую страницу, успевал забыть содержание предыдущей. Директива громыхала сталью: “Вести бескомпромиссную борьбу с пьянством и алкоголизмом… до конца месяца доложить списки офицеров, склонных к употреблению… развернуть широкую пропагандистскую кампанию…”. Генерал матерно выругался в селектор и вызвал начальника политотдела. На следующий день в актовом зале собрали профессорско-преподавательский состав Академии. Начальник зачитал Директиву. Ее содержимое возмутительно диссонировало с лицом генерала, который, как всем было хорошо известно, пришел на Академию с должности Командующего округом и был, что называется, “не любитель”. - И еще, товарищи офицеры, - хрипел генерал, - есть информация, что некоторые преподаватели после окончания служебного времени употребляют прямо на территории кафедры! Прекратить! А чтоб было неповадно, после окончания рабочего дня приказываю в Академии отключать электроснабжение! Начались репрессии. Свежеиспеченные кандидаты и доктора военных наук организовывали банкеты в глубокой тайне и, подобно франкмасонам, обменивались в коридорах многозначительными взглядами и перебрасывались записками. Обсуждать вслух запретную тему боялись. Получение очередных воинских званий превратилось в унылую процедуру, которая никого не радовала. Постепенно, однако, о грозной директиве стали забывать, тем более, что несколько раз все желающие видели начальника Академии в состоянии глубокой алкогольной задумчивости. Однажды зимним вечером генерал собрался домой. Выйдя на улицу, он хозяйским взглядом окинул корпуса Академии и обомлел. Обесточенные здания возвышались мрачной черной громадой, однако во многих окнах теплился слабый свет. Это горели стеариновые свечи из “тревожных чемоданов”. Привыкшие к тяготам и лишениям военной службы пехотинцы нашли способ припасть к любимому напитку. Генерал достал сотовый телефон. - Дежурный, это начальник Академии. Во изменение моего приказа, свет в корпусах включить и более на ночь не выключать! А то спалят на х#й Академию! И, выключив телефон, про себя добавил: «Видать, не судьба…». Кадет Биглер (www.bigler.ru)
Гаврилыч купил машину. Машину он хотел давно, да только денег не было. На «Жигули», не говоря уже об иномарке, у него и сейчас бы не хватило, но помогла сестра жены. Она работала на АЗЛК и предложила Гаврилычу купить машину по заводской цене. Грех было отказаться. Водительские права, как и у любого офицера, у Гаврилыча, конечно, были, лейтенантские еще, а вот устойчивых навыков пилотирования - не было, не приходилось ему водить машину много лет, да еще в таком бешеном городе, как Москва. Поэтому он попросил коллег помочь ему правильно выбрать машину - дело-то ответственное - и отогнать ее к дому, а там он уже сам потихонечку! С ними увязался и я, используя любой повод, чтобы сбежать со службы. На заводской стоянке, увидев десятки новеньких разноцветных автомобилей, Гаврилыч мгновенно ощутил себя арабским шейхом, выбирающим очередной «Роллс-Ройс» и начал страшно ломаться. Он бессистемно бродил между рядами машин, постукивая по капотам и багажникам, как будто выбирал арбуз. Тогда мы решили упорядочить поиск. - Гаврилыч, - сказали мы, - определись сначала с цветом, а потом уж мы выберем лучшую из тех, что есть. Гаврилыч подумал и начал определяться. Ярко-оранжевые, нарядные «Москвичи» были с негодованием отвергнуты как «слишком кричащие», белые оказались маркими, а серые - тусклыми. - Гаврилыч, - вновь сказали мы, - конечно, ты достоин черного, блестящего «Москвича», но их, к сожалению, так не красят. После долгих и мучительных колебаний, ясное дело, остановились на зеленой машине, правда, это был какой-то хамский, ярко-зеленый цвет, а «Москвича» благородного, столь любимого военными цвета «хаки» на заводе тоже не оказалось. Стали смотреть зеленые машины. Выглядели они как-то странно. У одной не было фар, у другой - аккумулятора, третья была поцарапана, у четвертой не закрывались дверцы. Стабильностью технологического процесса на заводе даже и не пахло. Каждая машина таила свои, уникальные и загадочные дефекты. Наконец, после долгих, изнурительных поисков одну более-менее приличную машину нашли, но у нее не закрывался «бардачок». Дефект тут же поправил продавец: он подогрел крышку зажигалкой и ловко подогнул. Машина была куплена. Следующие две недели Гаврилыч барражировал во дворах, боясь далеко отъезжать от дома, и учился выполнять «упражнение № 1» - заезжать в гараж, не касаясь зеркалами стенок. К исходу третьей недели он перестал путать педали и принял безответственное решение - приехать на службу «своим ходом». Как ни странно, добрался он без приключений и, гордый, в конце рабочего дня пригласил нас осмотреть своего зеленого коня. Поскольку приехал Гаврилыч отнюдь не на «Порше» и презентации не намечалось, особого интереса народ не проявил, но, все-таки положенные ритуальные телодвижения вокруг машины были выполнены, и офицеры с чувством выполненного долга потянулись обратно. И тут Гаврилыч предложил подвезти желающих до метро. Я и еще два слабоумных согласились.
Для того, чтобы выехать на дорогу, нужно было сделать левый поворот через полосу встречного движения. Гаврилыч без происшествий вышел на исходный рубеж и стал ждать, когда тактическая обстановка позволит ему выполнить сложный и ответственный маневр. Водитель вертел головой, как пилот фанерного По-2, опасающийся атаки «Мессеров», но удачный момент все не представлялся. Если дорога была свободна слева, то по правой стороне обязательно кто-нибудь ехал; как только освобождалась правая сторона, возникал затор на левой. Наконец, Гаврилыч устал работать дальномером, приняв командирское решение, он нажал на газ и «Москвич» стал входить в вираж. Сразу же выяснилось, что решение было неверным, потому что слева от автобусной остановки отваливал «Икарус», а навстречу ему ехал грузовик. «Икарус», опасаясь, тарана, замигал фарами и трусливо прижался к обочине; водитель грузовика тоже решил не связываться и остановился. Наш «Москвич», распугав все остальные машины, победно окончил эволюцию и двинулся в сторону проспекта Вернадского. Мы вытерли предсмертный пот и уже ощутили себя в недрах прохладного и безопасного метро, как вдруг оказалось, что Гаврилыч забыл перестроиться, и свободу мы могли обрести только на следующей станции. Вообще, Гаврилыч был очень странным водителем: за руль он держался, как за горло классового врага, скорости переключал очень резко и жестко, отчего наш автомобиль двигался судорожными прыжками, напоминая эпилептического кенгуру. Мы уже были под самым светофором, когда на нем зажегся желтый сигнал. Дисциплинированный Гаврилыч с похвальной реакцией вогнал педаль тормоза до самого полика, и тут мы ощутили, что сзади на нас наползает громадная тень. Я оглянулся. Упираясь в асфальт всеми копытами, с визгом и шипением к нам подползал седельный тягач «Volvo», на трейлере которого раскачивалось что-то вроде экскаватора или автокрана. Гаврилыч расклинился между рулем и педалями и перестал реагировать на окружающий мир. Хлопнула дверца кабины тягача. - Ну, Гаврилыч, - сказал кто-то с заднего сидения, - ты хоть голову прикрой... К нашему «Москвичу» подскочил водитель тягача, ощутимо искря злобой. Он нагнулся к Гаврилычу, набрал полную грудь воздуха и... вдруг увидел, что машина забита военными, а за рулем - полковник. С гигантским усилием он проглотил ком матерщины, застрявшей в горле, сделал судорожный вдох, и каким-то шипящим, посаженным, но истекающим ядом голосом, произнес: - Товарищ полковник, не могли бы вы мне указать причину столь резкого и неожиданного торможения?!!
Описанную ниже историю я передаю со слов моего бывшего коллеги - теперь он в запасе - от первого лица. Дело было в... ну, в общем, за границей, там, где мы выполняли интернациональный долг. В первый период после ввода войск очень не хватало тяжелых транспортных вертолетов, их собирали, где только можно, и отправляли к нам. Нашему полку достался МИ-6, который раньше трудился в полярной авиации. Был он ядовито-оранжевого цвета, с улучшенным (!) обогревом салона и кабины и раздолбан до последней крайности. Летчики его тихо ненавидели и летать на нем считалось наказанием, вроде гауптвахты. Ми-6, машина, мягко говоря, своеобразная - один редуктор весит около 3 тонн, поэтому при полете создается живое ощущение, что сидишь верхом на бетономешалке, а после посадки организм еще с полчаса вибрирует, как бы по инерции... И вот, летели мы куда-то по делам на этом Ми-6 и он, гад, решил окончательно сломаться: на приличной высоте "обрезало" оба двигателя. Ну, летчики у нас тогда были лучшие из лучших, посадили эту летающую корову на авторотации, слава Богу, никого не убили, но машину помяли, конечно, сильно, подломили хвост и начала она потихоньку гореть. Видя такое дело и не дожидаясь, когда рванут топливные баки, народ похватал автоматы и выпрыгнул. Борттехник при этом подвернул ногу. И вот картина: бежим мы от горящего вертолета в сторону своих, впереди со страшной скоростью несется, прихрамывая, борттехник и орет: - Мужики, не бросайте! Какое там бросить, мы его догнать-то не можем... Наконец, впереди окопы. Мы, натурально, кричим, что свои, мол, не замайте! А те в ответ: - Да мы видим, стойте, где стоите, мы вас сейчас выведем! - Мы и сами можем... - Стойте, вам говорят, вы по минному полю бежите! Ну, тут я на одной ноге и застыл, как цапля, а вторую поставить страшно! Но, все же, вывели нас, обошлось... Дальше надо докладывать - летное происшествие! Стали думать, как быть. Доложишь все по правде - разорвут задницу по самые уши. Война войной, а техника должна быть исправна. А то, что этот пепелац на том свете уже давно с фонарями ищут - никого не волнует. Тогда командир и говорит: - А давайте скажем, что его "Стингером" сбили... все равно он уже сгорел. Так и порешили. И вот, идет совместное совещание. Каждый представитель от частей встает и нудно докладывает, как у них, да что, что сделали, что не сделали, какие потери... Доходит очередь до меня. Я, значит, зачитываю справку, все тихо балдеют от жары и скуки, а в конце я, как бы между прочим, говорю: - В квадрате таком-то потерян вертолет Ми-6, убитых и раненых нет, предположительно поражен ПЗРК "Стингер". Тут неожиданно просыпается артиллерист: - В каком, говоришь, квадрате? - В таком-то. - Обнаглели духи! Снимает трубку полевого телефона и: - Дивизион, квадрат такой-то, залп! Тут все привычно зажали уши, потому что поверх нашего домика аккурат по останкам несчастного Ми-6 начали работать "Грады", ну, и сделали с ним то, что Содом не делал с Гоморрой, мы потом специально ходили смотреть...
Бывают солдаты, которых не замечаешь. И лицо у него обычное, и фамилия какая-нибудь совсем не запоминающаяся, никаких подвигов за ним не числится; отслужил солдат два года, уволился, а на следующий день про него забыли. А бывает наоборот. Рядовой Курбанов был узбеком. Окончил 10 классов, вполне сносно говорил по-русски, довольно быстро научился есть свиную тушенку и пользоваться нехорошими русскими же словами, но была у него одна проблема. Курбанов абсолютно не переносил холода. Летом, на учениях, когда весь личный состав умирал от жары, узбекский воин работал за троих, он был как змея: чем жарче, тем лучше! Но стоило только начаться сереньким промозглым подмосковным дождям, стоило только на лужах появиться первой ледяной корочке, а на антеннах локаторов пушистому инею, Курбанов впадал в безысходную депрессию и какой-то фантастически упорный, неизлечимый насморк. Никакие медикаменты на него не действовали. Жаль было парня, но что сделаешь? Однажды зимней ночью я вышел из домика дежурной смены РЛС, чтобы решить мелкие, но неотложные житейские проблемы, ну, и заодно, проверить патрульного. Был легкий морозец, только что выпал снег, небо было усеяно зелеными точками звезд и оттого походило на индикатор кругового обзора РЛС. На вышке эскадрильской стоянки часовой баловался с прожектором и снег переливался разноцветными огоньками, как хрустальная люстра. Где-то далеко стучал дизель. Внезапно я осознал, что на этой рождественской открытке недостает такой существенной детали пейзажа, как патрульного. Я огляделся. Куда же это он делся? Может, обошел домик с другой стороны и через окно в ленкомнате смотрит телевизор? Нет. Может, зашел за дизельную? И там нет. И тут я заметил еще кое-что. На свежем снегу не было следов. Вообще никаких. Значит, солдат пропал давно. Тут мне стало худо. В те годы о дезертирстве из армии никто и не слыхал, о существовании терроризма мы знали исключительно из программы «Международная панорама», поэтому исчезновение солдата с оружием могло означать только одно: напали, убили, забрали автомат! Я метнулся в домик: «Кто в патруле?! »- «Рядовой Курбанов…» Я так и сел. Хорошо, попробуем рассуждать логически: украли бойца - допустим. Но куда делся Агдам? Украсть его решительно невозможно, в конце концов, не самоубийцы же нападавшие?! Агдамом звали громадного кобеля неизвестной породы, который жил на точке. Это было мощное, угрюмое и злобное животное, к тому же, невероятно похотливое, на аэродроме сложилась целая популяция его потомков от различных мамаш, от дворняги до непонятно как попавшего сюда бассета. Агдам ненавидел офицеров, вернее, чужих офицеров. Своих он даже по-своему любил, а вот на чужих бросался молча, без объявления войны, валил на землю и пытался загрызть. Такого уникального результата солдаты добились всего за месяц, ежедневно тыкая псу в морду старой офицерской фуражкой. Командир несколько раз грозился пристрелить бешеную тварь, однако Агдам охранял позицию лучше любого часового, так как местные не понаслышке знали о его боевых свойствах. Ночью Агдам всегда патрулировал точку вместе с солдатами, а теперь исчез вместе с рядовым Курбановым. Машинально я побрел к будке Агдама. Солдаты сколотили ему из добротной военной тары настоящий утепленный дворец, в котором поместился бы, наверное, медведь. Днем Агдам в нем отсыпался, сидя на цепи. Я заглянул в будку. Там темнело что-то мохнатое. Луч фонарика осветил Агдама. Он тихо и выразительно зарычал, задрав верхнюю губу. Под лапами у пса лежал… АКМ! - Сожрал он Курбаныча, что ли?! - в панике подумал я. - А где же недоеденное? Сапоги… шапку он бы вряд ли стал бы есть, и вообще, не мог же он сожрать ЦЕЛОГО солдата? Я повел фонариком. Под мохнатым боком пса, уютно свернувшись калачиком, спал согревшийся Курбанов. Агдам охранял его сон. Кадет Биглер www.bigler.ru
Едем на учения. Выгрузились из эшелона и пылим на точку, где должны развернуться. А поскольку в те годы (начало 80-х) в войну играли по-серьезному, выгрузили нас ночью и ехали мы с маскировочными щитками на фарах, то есть, что фары есть, что их нет - практически без разницы. Колонну возглавляли мы с ротным, сидючи в радиолокаторе на гусеничной тяге. Это здоровенная машина на шасси от танка, но по размерам значительно больше танка и массой в 42 тонны. И вот едем, прапорщик, как положено, дергает рычаги управления, топчет педали и при этом сильно напоминает мартышку (кто видел, как управляют гусеничными машинами старого образца - тот поймет), а мы с ротным боремся со сном. И вдруг, сквозь сон наблюдаем, что навстречу нам мчится абориген на ЗИЛ-130 с дальним светом. Прапор сигналит, мол, уступи дорогу. А надо сказать, что звуковой сигнал у нашей гусеничной дурищи совсем несолидный, как у "копейки". Абориген не реагирует. Расстояние начинает угрожающе сокращаться, причем за себя мы не волнуемся, поскольку машина бронированная, но у нас вперед выступает сложенная на крыше антенна, которую запросто можно помять. Можно, конечно, резко затормозить, на гусеничной машине это не проблема, но тогда в нас сзади воткнется КРАЗ с высотомером и - далее везде до конца колонны. Спать уже не хочется, а хочется поймать зиловского водилу и побить ему лицо. И вот тогда ротный проявляет революционную смекалку - и отдает команду "Включить габариты!" Я щелкаю тумблером, загораются подфарники и маленькие лампочки на крыше рубки. Эффект был мгновенным и сильным. Увидев, на каком расстоянии у нас расположены подфарники, абориген принял единственно правильное решение - вывернув руль и переехав через канаву, ускакал на картфельное поле. Думаю, о своем решении он не пожалел, когда мимо него прогрохотал наш локатор и другие не менее кошмарные самоходные механизмы радиолокационной группы...
БОЕВАЯ ХИМИЯ В уездном городе Ж было так много крыс, что сантехники и связисты отказывались спускаться в подземные колодцы. Крысы же, напротив, чувствовали себя в городе вполне непринужденно, они разучились бегать, по тротуарам и проезжей части перемещались исключительно шагом. Городские кошки находились в относительной безопасности только на крышах и заборах, а небольшие собаки жались к ногам хозяев, когда проходящая крысища бросала на них нехороший, оценивающий взгляд. Городская администрация попыталась обратиться за помощью к местной санэпидстанции, однако выяснилось, что санитарные врачи от схватки уклоняются: - Мы, это, тараканчиков можем поморить, мышек там, клопиков, а на крыс у нас яда нет, что вы, да и кусаются они очень... Между тем, крысы превратили городской колхозный рынок в свое ленное владение, каждый день уничтожали кучу продуктов, а какого-то особо ретивого торговца сильно искусали, норовя вцепиться в самое дорогое... Тогда, отцы города, окончательно отчаявшись и, вспомнив старый лозунг: "Воин Красной Армии, спаси!", обратились к командиру подшефного полка дальних бомбардировщиков. Собрали военный совет. Председатель исполкома обрисовал ситуацию, не жалея черной краски. Командир полка открыл прения своей любимой фразой: - Товарищи, есть конкретное предложение: надо что-то делать! Кто-то из молодых предложил разбомбить канализацию. Штурман полка задумчиво ответил: - Нет, не получится, люки маленькие, даже с пикирования не попадем... - А давайте мы в колодцы спустимся и из автоматов крыс постреляем! - азартно выдвинул идею комендант. Представив последствия крысиного сафари для подземных коммуникаций, городской голова тайком перекрестился и отказался. Все замолчали. - Так, - подвел итог дискуссии командир и хлопнул ладонью по столу - других предложений нет? Начхима ко мне! На следующий день, одуревший от безделья и внеочередных нарядов начхим носился по гарнизону, увлекая спутной струей листья и мелкий мусор. Настал его час! Он что-то посчитывал, бормоча про себя и загибая пальцы. С ужасным скрипом открылись двери склада химимущества и бойцы начали таскать какие-то подозрительные коробки и банки с ехидно ухмыляющимся черепом на крышке. Для пробы выбрали самый населенный участок коллектора длиной метров 300 около рынка. Район боевых действий был тщательно изолирован, пути отхода противника перекрыли. Открыли чугунные люки. В каждую дыру начхим лично плеснул хлорпикрина, затем коллектор начали забрасывать шашками, которые начхим почему-то ласково называл "синеглазками". Крышки тут же закрыли. Из люков потянуло зловонием, показался бурый дымок. С блаженной улыбкой на устах начхим прислушивался к писку и возне под ногами. Внезапно из какой-то дыры пулей вылетела ошалевшая крыса. За ней вторая! И третья! Солдаты шарахнулись в разные стороны. Самый глупый попытался заткнуть дырку носком сапога, но тут же отскочил, удивленно разглядывая дырки в кирзе... Остатки крысиного воинства бежали, но большая часть все-таки осталась на поле боя. Начхим сотоварищи с видом победителя отправился выводить из организма токсины. На следующий день сантехники попытались проникнуть в коллектор. Не тут-то было! Тяжелый хлорпикрин не желал рассеиваться. Когда начхима спросили, что делать, он глубокомысленно помял похмельную физиономию и ответил: - Так, это, ждать... На третий день жаркое украинское солнце прибавило запаху из коллектора новые оттенки. Рынок пришлось временно закрыть. Обозленные сантехники, мощными струями воды смывали тела павших. Но, самое главное, крысы из канализации ушли. Все! Навсегда! В ближайшие жилые дома. Кадет Биглер