Предупреждение: у нас есть цензура и предварительный отбор публикуемых материалов. Анекдоты здесь бывают... какие угодно. Если вам это не нравится, пожалуйста, покиньте сайт.18+
Рассказчик: Abrp722
По убыванию: %, гг., S ; По возрастанию: %, гг., S
Есть в Гонолулу, столице штата Гавайи, ночной клуб и бар под названием «SKY Waikiki». Славится он главным образом верандой, с которой можно любоваться неповторимыми гавайскими закатами. Скажу сразу: я там еще не был, но меня уже туда пригласили. Само собой я полез в Yelp.com (это компания, которая собирает отзывы на местные бизнесы), чтобы выяснить, какие там обычаи и что там заказывать. Один из отзывов мне настолько понравился, что я решил его перевести. Заранее прошу прощения за корявый перевод, но и оригинал тоже не блещет совершенством. Если интересно, можете перевести сами. Скриншот - на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале. Там же и фотография благодарственной открытки. А теперь – слово автору:
«Я наткнулся на это место, когда был в командировке на Гавайях. Решил заказать столик с ВИП обслуживанием для ребят на один из вечеров. Это место шлет мне благодарственную открытку на мой домашний адрес (скорее всего они взяли его с моих водительских прав). Короче, моя жена была этим не слишком довольна, и я больше не могу ездить в деловые поездки без нее. Просто не знаю, как поблагодарить за супердорогое ВИП обслуживание и за то, что я лишился единственной оставшейся у меня радости, которую я всегда с нетерпением ожидал. Я бы дал им нуль звездочек, если бы такая опция существовала».
Есть у меня знакомый, который утверждает, что хорошо помнит свое детство. Но слушая его рассказы, я никогда не могу понять правда это или нет. Вот один из них.
Читать я научился в пять. В семь записался в районную библиотеку. Брал несколько книг каждую неделю. Как-то раз библиотекарь сказала: - Мальчик иди в зал, там викторина, тебе будет интересно. Я зашел. Вокруг длинного стола сидели ребята в пионерских галстуках. Молодая ведущая с комсомольским значком показала мне на свободный стул и задала очередной вопрос: - Какая самая маленькая птичка на Земле? Я сразу поднял руку и выпалил: - Колибри. - Какое еще колибри? – испуганным голосом переспросила девушка. - Живет в Америке, величиной со шмеля, очень длинный нос, пьет им нектар из цветов... Ведущая почему-то испугалась еще больше и строго сказала: - Мальчик выйди! Ты еще слишком маленький для участия в викторинах. Я вышел и остановился за дверью. Из зала донесся голос ведущей: - Дети! Не поддавайтесь на провокацию! Самая маленькая птичка на Земле – наш советский воробей! Мне было очень обидно, потому что статья с картинкой из новенького трехтомного Энциклопедического словаря буквально стояла у меня перед глазами.
Дома я пожаловался отцу. Сначала отец засмеялся: - Ну и птичку ты изобразил! Живет в Америке, длинный нос... Только пейсов не хватает! Потом вдруг забеспокоился и как бы невзначай поинтересовался: - Фамилию она у тебя спросила? - Нет, - говорю, - не спросила. - Ну, будем надеяться, что обойдется. Уроки сделал? Тащи шахматы!
А на дворе стоял январь 1953 года. Борьба с безродными космополитами и за русское первенство абсолютно во всем была в самом разгаре. На запасных путях уже стояли составы для отправки космополитов в Биробиджан. До смерти вождя оставалось два месяца, но никто об этом не знал.
Годы с 1986 до 1991 вспоминаются мне в первую очередь полным сумбуром в собственных мыслях. Запретное становилось дозволенным настолько быстро, что моя бедная голова в безнадежной попытке успеть за переменами постоянно слегка кружилась, как после бокала шампанского. В этом легком кайфе казалось, что советская власть сгинула, как страшный сон; что впереди ждет прекрасное будущее, которое автоматически принесет новый, на манер западного, порядок; что уже сегодня можно воспользоваться никогда невиданной свободой и что-то от этого поиметь. Стоит только захотеть.
Теперь-то я понимаю, что мне от этой свободы не светило ничего. Не то чтобы меня кто-то не пускал. Скорее всего у меня не было качеств, которые в те годы требовались для успеха. Народ мчался вперед на недоступных мне запредельных скоростях. Незаметному аспиранту молва уже приписывала собственную автоколонну, скромный клерк горисполкома баллотировался в Верховный совет, мой одноклассник, который год назад покинул места заключения, теперь возглавлял строительный трест. А я продолжал работать на той же должности патентоведа в том же академическом институте.
Мой двоюродный брат, который уже несколько лет жил в Америке, звонил мне по крайней мере раз в месяц и буквально уговаривал: «Завязывай ты с этой ерундой! Срочно приезжай, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы!» Жена, которая давно говорила примерно то же самое, теперь обиженно молчала. А я как дитя радовался возможности громко высказывать свое мнение о славных чекистах, голосовать за Новодворскую и открыто отмечать еврейские праздники. И чем хуже становилась материальная жизнь, тем легче и веселее было у меня на душе. Теперь-то я знаю, что в психологии это состояние называется «отрицанием». Служит это «отрицание», главным образом, для защиты от чувств, в которых человек не можешь сам себе признаться. У меня таким чувством был панический страх перед эмиграцией.
В один из дней 1989 года, в институтском коридоре меня остановил председатель профкома. - Пошли на улицу покурим! – предложил он и вытащил из кармана пачку дефицитной «Явы». Председателя профкома Диму, я знал давно. Отношения у нас были товарищескими и доверительными: когда-то мы одновременно встречались с двумя симпатичными близняшками.
- Тут такие дела, - Дима дал прикурить мне и прикурил сам, - три месяца назад Академия выделила целевую «Ладу Семерку» для Терновского. Он начал ее оформлять, но не закончил, потому что уехал в командировку в Штаты. Из Штатов он, падла, не вернулся, и машина, блядь на хуй, зависла. Вчера Академия разрешила продать ее в институте. Если я эту «Ладу» не возьму, другого шанса уже не будет. Защитив диссертацию, Дима перестал вставлять ненормативную лексику после каждого слова. Тем не менее когда волновался, старая привычка брала свое.
- Дирекция вроде не против, - продолжил Дима, - с профкомом проблем не будет, но из-за этой ебаной гласности Академия рекомендовала распределить машину на общем собрании. Собрание как раз сегодня. Давай так: я оглашу вопрос по «Ладе»; ты выйдешь и скажешь, что гуртом такие дела не решают, предложишь создать комиссию. Народ согласится. Выберут комиссию, тебя выберут председателем – все понимают, что своего интереса у тебя нет. Тогда ты снова возьмешь слово, поблагодаришь за доверие, дашь один день на подачу заявлений. В зале поднимется шум. Ты сделаешь паузу и дашь два. Остальное расскажу завтра. Если выгорит, само собой с меня причитается.
Диме я отказать не мог и, недолго думая, согласился. А согласившись, посчитал себя вправе задать вопрос о конкурентах. - Основных – два, - Дима выпустил аккуратное колечко дыма и дал ему растаять в воздухе, - Базилевский и Сахнюк.
Услышав эти имена, я вдруг понял, что Дима уже давно не тот влюбленный в науку юноша, которого я когда-то знал. Передо мной был опытный, закаленный в подковерных баталиях, воин. Уверенно и решительно он вступал в схватку с людьми, одолеть которых мне казалось совершенно невозможным.
Илья Петрович Базилевский был не только замечательным ученым, но и порядочным разгильдяем. В интригах, которые буквально раздирали институт, не участвовал, в мафиозных группировках не состоял. В СССР с такими особенностями характера сделать академическую карьеру было трудно, а конвертировать научные достижения в материальные блага практически невозможно. Однако Илья Петрович заведовал отделом и имел полную линейку научных степеней и званий, включая звание профессора, со всеми вытекающими последствиями. И в этом была почти стопроцентная заслуга его жены Нины Васильевны, дамы большого научного и общественного темперамента. Она успешно руководила своей лабораторией, но кроме того мастерски манипулировала всеми, кто оказывался на ее пути, умело выстраивала отношения с руководством и играла не последнюю скрипку в институтском парткоме. Если бы у нее был герб, на нем бы наверняка красовался девиз: «Цель оправдывает средства». Мужа к политике она не подпускала на пушечный выстрел.
Сахнюка в наш институт отправили в ссылку из обкома партии. Чем-то он там проштрафился. Об этом ходили разные слухи, но наверняка я не знаю, а поэтому не хочу повторять. Наш директор воспользовался случаем и выгнал вконец обнаглевшего зама по общим вопросам со связями в КГБ. Поставил на его место Сахнюка. Тот немедленно начал капитальный ремонт, в котором институт нуждался уже лет десять. Прошел всего год – и ремонт был почти завершен. Сахнюка зауважали, а он сам (опять же по слухам) начал готовиться к возвращению на партийную работу. Среди институтских он выделялся необычными гладкостью и ухоженностью.
- Ну ты даешь, мужик! – ахнул я, - Неужели потянешь против этих зубров? - Почему не потяну? Базилевскому машина для дочки нужна. У него самого есть «Волга». Илья Петрович ее на тестя переписал, но все знают, что ездит на ней сам. У Сахнюка связи, конечно, очень крутые, но он – человек у нас временный, и партия его скоро загнется... Мы выбросили окурки в лужу и разошлись.
Собрание прошло точно по Диминому сценарию. Меня поразило, как верно он предсказал поведение зала. Да, меня выбрали. Да, я поблагодарил народ и великодушно дал лишний день на подачу заявлений. И когда, казалось бы, моя миссия завершилась, я потерял контроль над собой и довел до всеобщего сведения нехитрую мысль, которая мучила меня целый день после разговора с Димой.
- Товарищи сотрудники! - сказал я, - Все дефициты, которые падали на институт, например, те же путевки, мы всегда старались распределять по справедливости, но четких критериев у справедливости, к сожалению, нет. Сейчас в стране время больших перемен. Нравится нам или не нравится, она становится на капиталистические рельсы. Давайте попробуем распределить эту «Семерку» не по справедливости, а по деньгам. Ни для кого не секрет, что машина стоит больше, чем написано на ценнике. Поэтому я предлагаю устроить аукцион. «Семерку» получит тот, кто больше заплатит; а разницу между аукционной и номинальной стоимостью передадим в какой-нибудь детский дом. Можем проголосовать за аукцион прямо сейчас. У меня всё.
Я приготовился услышать одобрение или, на худой конец, добродушный смех, но в зале наступила гробовая тишина. В этой тишине попросил слова заместитель директора по науке. - Да, - сказал он с места, - предложение интересное, но голосовать по нему рано. Нужно его хорошенько обдумать и обязательно посоветоваться с нашим юрисконсультом, насколько такой аукцион законен. Давайте поручим Вере Ефимовне разобраться в этом вопросе и доложить на следующем собрании. Народ дружно проголосовал «за». Я спустился со сцены. Откуда-то из глубины зала раздались жидкие аплодисменты.
На следующий день ближе к полудню дверь в патентном отделе открылась, и туда величественно вплыла Нина Васильевна. Она осмотрела комнату, убедилась, что кроме нас там никого нет, положила на мой стол лист бумаги и заговорила: - Это заявление профессора Базилевского с просьбой выделить автомобиль «ВАЗ-2107» именно ему. Он написал его очень сжато, поэтому я хочу добавить что-то от себя. Мы все понимаем, что хорошее образование должно быть доступно не только в больших городах. Это, можно сказать, прописная истина. Но Илья Петрович один из тех немногих, кто делает в этом направлении нечто реальное. Он основал филиал нашего университета и каждую неделю ездит туда читать лекции. Каждую неделю он трясется в разбитом автобусе полтора часа в каждую сторону. Илья Петрович буквально совершает подвиг, и мне кажется, что коллектив института должен помочь ему совершать этот подвиг хотя бы в минимально комфортных условиях. В конце концов, не ездит же он ради тех копеек, которые платят за совместительство?!
У Нины Васильевны появились на глазах слезы. Я тоже невольно растрогался, хотя прекрасно знал (как, впрочем, и весь институт), что в филиале преподает бывшая аспирантка профессора, которая, как бы это сказать помягче, не только аспирантка и совсем не бывшая. И на автобусе Илья Петрович тоже не ездит – за ним всегда присылают машину прямо к институту. Но вслух я этого говорить не стал. Наоборот, заверил Нину Васильевну, что донесу до комиссии каждое ее слово. - Спасибо! – сказала она и положила не стол одноразовую зажигалку с логотипом «BIC», - Это вам, чтобы ничего не забыли. Илюшин ученик из Парижа привез. Он туда на конференцию ездил. - А Илью Петровича так и не выпускают? - Так и не выпускают. Каждый раз обещают и каждый раз не выпускают. Вы уж хоть с машиной постарайтесь! И еще. Что за странная идея с вашим аукционом? Например, есть у нас в институте сотрудник, не буду называть фамилию, все и так знают. Его дед был купцом первой гильдии, отец – финансовым директором большого завода, и сам он - далеко не промах. Вы предлагаете, чтобы он захапал все, что выделяется на институт? Забудьте и не вспоминайте! А пока приготовьтесь к тому, что вас будут клевать.
Когда Нина Васильевна вышла из комнаты, я посмотрел на часы и обнаружил, что уже начало первого. За окном стоял приятный летний день. Поэтому из нескольких вариантов провести перерыв я выбрал самый любимый – обед в столовой обкома партии. Он включал в себя короткую прогулку, небольшой трюк, без которого невозможно проникнуть в закрытую для рядовых советских тружеников ВИП-столовую, и собственно обед – качественную ресторанную еду по ценам сельской чайной. В завершение - пять минут около прилавка Союзпечати в вестибюле обкома. Иногда там можно было наскочить на журналы «Америка» или «Англия».
В этот раз я ни на что не наскочил, зато услышал за спиной голос: - Привет, Саня! Знакомые в этом здании мне до сих пор не попадались, но все равно я обернулся. На меня с добродушно-хитроватой улыбкой смотрел Сахнюк. - Ты в институт? Тогда нам по пути. Никогда прежде я с Сахнюком не разговаривал, никогда бы не подумал, что он знает меня по имени, я не люблю обращение на «ты», но отшивать его мне не хотелось, да и повода не было. Мы зашагали по направлению к институту. - Куришь? Сахнюк достал из кармана непочатую пачку «Мальборо», открыл. Я чиркнул новой зажигалкой. Прикурили. - Нравятся «Мальборо»? - Конечно. - Забирай, - Сахнюк протянул мне всю пачку. - А ты? - У меня еще есть. Сегодня по две давали. Ты только не думай, что я с намеком. В любом случае машиной распорядится директор. Если мои люди его продавят, будет моя. Если нет, возьму в другом месте. Я по этому поводу сильно не парюсь. А вот твое предложение с аукционом, ты не обижайся, ни к селу, ни к городу. Для дирекции детского дома это чисто левые деньги. Разворуют на следующий день. Ну ладно, бывай! Если нужна помощь, заходи, не стесняйся! И Сахнюк свернул в переулок.
К концу дня позвонил Дима: - Пошли на улицу покурим! На этот раз угощал я. Мальборо. Прикурили от зажигалки «BIC». Дима посмотрел на меня с немым изумлением, но вопросы задавать не стал. - Тут такие дела, - как-то неуверенно начал он, - Я сегодня с Академией говорил. Они поддержали нашу инициативу по созданию комиссии, но требуют, чтобы ее возглавил научный сотрудник, а ты – вспомогательный персонал. В общем тебя нужно переизбрать. А с аукционом ты как в лужу пернул. Я три года в профкоме пахал, у меня лист А2 мелким почерком исписан, у кого я буду одалживать деньги, а ты меня под аукцион подставляешь. Ты когда-нибудь детский дом вообще видел? Ты там был? Иди ты в жопу! Дима повернулся и ушел. А я остался.
Домой я решил идти пешком, чтобы спокойно подвести итоги первых и последних суток моей общественной деятельности. А они были неутешительными. Поссорился с Димой. Ничего плохого не хотел, а получилось хуже некуда. Это раз. Дважды мне дали маленькую, но взятку. И я не отказался. Конечно, Базилевская и Сахнюк вели себя на манер белых торговцев в Африке. За нитку стеклянных бус они рассчитывали получить леопардовую шкуру. Но это их дело, а я должен отвечать за себя сам. Это два. Идея аукциона, которая представлялась мне такой ясной и разумной, никому другому таковой не показалась. Это три. Нравится мне это или не нравится, но в едином строю своих соотечественников я оказался одним из тех, кто никак не может попасть в ногу.
С такими мыслями я вышел на центральную площадь и сразу заметил небольшой автобус с надписями еврейскими буквами. Ничего подобного в нашем городе никогда не случалось. Я остановился, чтобы получше рассмотреть это чудо. А тем временем в двери автобуса появился товарищ, который, казалось, сошел с иллюстраций Натана Альтмана к рассказам Шолом-Алейхема. Мне сразу вспомнились слова «лапсердак», «пейсы», «ермолка». Теоретически я эти предметы знал, но на живом человеке ни разу не видел. А товарищ тем временем подошел ко мне и на вполне понятном русском языке спросил: - У тебя мама еврейка? - И папа тоже, - сразу признался я. - Пошли, я помогу тебе надеть тфилин... Что такое тфилин я знал. У меня хранились тфилин двух моих покойных дедов. Но как их надевать, куда и зачем, я и представить себе не мог. Последний вопрос показался мне наиболее важным. Его я и задал: - Зачем? - Это заповедь Торы. Яснее не стало, но что такое Тора я тоже примерно знал и не стал сопротивляться.
По исполнению заповеди мы вышли из автобуса и, поскольку сыновей мам-евреек на горизонте не наблюдалось, стали разговаривать. Товарищ оказался Хаимом Ривлиным из Бруклина. Родители привезли его в Америку из Минска, когда ему было 5 лет. Теперь ему 26. К нам приехал в свой отпуск, чтобы возвращать советских евреев вроде меня к вере отцов. Уже женат, один ребенок. Работает учителем в еврейской школе для мальчиков. Своего дома пока нет, снимает квартиру, платит за нее ползарплаты. С квартирой не повезло: дорогая и очень шумная. А с машиной повезло: два года назад на благотворительном аукционе купил практически новый Меркюри Гранд Маркиз 1980 года за полторы тысячи. - Стой!, - чуть не закричал я, - Что такое благотворительный аукцион? - Очень просто. Богатому еврею надоела машина. Он пожертвовал ее благотворительной организации. Та устроила аукцион. Я сделал самый большой бид, и машина досталась мне. Я получил машину, бедные – помощь, богатый еврей списал эти деньги с доходов и заплатил меньше налогов. Всем хорошо. У нас это самое обычное дело. Понял?
Не могу сказать, что я понял все. Но главное для себя я понял: где-то в Америке продали на аукционе машину, вырученными деньгами помогли бедным. Все как было у меня в голове! Мой новый приятель сказал, что это обычное дело. Значит, если эти деньги и разворовывают, то в меру. Полчаса назад я переживал, что иду в строю и не могу попасть в ногу. А оказывается, есть другой строй, и, судя по всему, там у меня вполне может получиться. Эта догадка так поразила меня, что я быстро распрощался с Хаимом и доехал домой на такси. Я очень спешил, чтобы не передумать.
Открыв входную дверь, я сразу побежал в гостиную и достал из серванта бутылку «Наполеона». Подобная бутылка хранилась во многих семьях на случай болезни. Нет, ее содержимым не растирались. Она вручалась врачу в качестве благодарности, например, за многочасовую операцию на сердце. - С горя или с радости? - спросила жена с изрядной долей сарказма. Я не ответил. Молча отнес бутылку на кухню, щедро налил в два бокала, выложил на стол сигареты и зажигалку. Жена посмотрела на натюрморт и, понизив градус с сарказма на иронию, задала новый вопрос: - О, я вижу ты сегодня побывал за границей. А мне что-нибудь купил? - Извини, валюты не хватило. И вообще тебе трудно угодить. Лучше покупай сама себе. - Можно спросить на какие шиши? - Мы уезжаем! - Ну, слава Б-гу, – сказала жена, - Наконец-то! Какой же ты у меня дурак! Она разбудила сына, привела на кухню, обняла нас и заплакала.
А через два дня Академия забрала «Семерку» назад. Объяснили, что целевые машины в нецелевые переводить нельзя. Извинились за ошибку. При советской власти такое случалось довольно часто.
P.S. На http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале я собрал коллекцию предметов, которые упомянуты в этой истории. Если вы никогда их не видели или забыли и хотите вспомнить, добро пожаловать!
В окошечко кассы обращаются только влюбленные и богатые наследники. Илья Ильф и Евгений Петров «Двенадцать стульев»
Февральским днем 2018 года я лежал на кровати, которая занимала почти весь обставленный со спартанской простотой номер гостиницы, и пытался придумать, чем бы мне заняться. За окном простирался 22-миллионный Дели, в котором я никогда прежде не был и не знал ни одного человека. – Как же тебя туда занесло? – спросите вы. А очень просто: авиабилет с остановкой в Дели на сутки стоил ровно на 600 долларов дешевле, чем с остановкой на 2 часа. Я дрогнул и, вот, терзаю свой айфон в поисках развлечения на один вечер.
Понятно, в Дели есть все. Но понятно и то, что не все в Дели по моим зубам. Скажем, ужин в ресторане был сразу отвергнут из страха перед острой пищей и кишечными инфекциями. Кино и театр – из-за незнания языка. «Чем абстрактнее, тем лучше», – подумал я и сконцентрировался на музыке. Примерно через час поисков подходящий вариант нашелся. Им оказался концерт суфийского пения каввали в «Камани Аудиториум», согласно Гуглу, одном из лучших залов индийской столицы и, что немаловажно, расположенном в нескольких станциях метро от моей гостиницы. О суфизме я знал только то, что это эзотерическое течение в исламе, о каввали – ничего вообще. «Была ни была», – решил я и попытался купить билет онлайн. Но такой опции не нашлось. «Ладно, - успокоил я себя, - в крайнем случае куплю с рук». И стал одеваться.
Начало концерта было назначено на 6 часов. В 5:45 я был на месте. В Штатах словосочетание «вход в концертный зал» подразумевает много света, прозрачные двери, вежливых и добродушных билетеров со сканерами. В индийской реальности это была узкая калитка в высоком кирпичном заборе с колючей проволокой поверху. К калитке жидким ручейком текли люди. Они предъявляли какие-то квитки двум автоматчикам и исчезали внутри. Подошел и я, спросил, где купить билеты. Автоматчик стволом показал мне влево. Там оказалась дощатая будочка с окошечком и один покупатель – ваш покорный слуга. За билет я заплатил 20 долларов – в общем-то огромную для Индии сумму. «Ни фига себе как дорого! – пронеслось у меня в голове, - Видно поэтому народ и не идет». Но отступать было поздно и я вернулся к калитке.
За калиткой были свет, прозрачные двери, фойе, украшенное ковром из живых цветов, и вторая пара охранников, но уже без автоматов. Они долго и с подозрением рассматривали мой билет под номером 0001, но все-таки пропустили. Внутри «Камани аудиториум» оказался красивым и чистым амфитеатром примерно на тысячу человек. Мне сразу бросились в глаза удобные кресла с новой обивкой, широкие проходы между рядами и... желтая лента с надписями “VIP”, которая отделяла переднюю треть зала. Примерно половина этой секции была заполнена, остальной зал был пуст. Очередной охранник еще раз проверил мой билет и широким жестом предложил место на выбор. Я выбрал сразу за VIP-лентой. На часах было без двух минут шесть.
В шесть не произошло ничего, и это ничего продолжалось до 6:30. Правда, в зал потихоньку продолжали стекаться ВИПы. Большинство сразу находили знакомых. Здоровались, обнимались. В зале царила теплая атмосфера светского приема без всякого намека на предстоящий концерт. Наконец ВИП-секция заполнилась. В «платной» части зала я продолжал оставаться в одиночестве. Случись такое в Нью-Йорке или Гонолулу, я бы уже звонил администратору, благо найти его телефон в наше время занимает не больше минуты. Но здесь, в Дели, я почему-то ни секунды не сомневался, что все идет именно так как надо. Хотя, признаюсь, было немного не по себе и обидно, что логика событий остается для меня недоступной.
В 6:30 на сцене появилась красивая девушка в красивом сари и сказала несколько фраз на незнакомом языке. За ней появились музыканты с небольшими барабанами и расположились на заднике большого украшенного цветами помоста. Под трели барабанов девушка стала вызывать на сцену народ из ВИП-рядов. Они выходили по одному, семьями, группами, с детьми и без. Если я правильно понял, их представляли остальному залу. Затем под аплодисменты каждому одевали красивый шарф и вручали букет цветов. Я попытался связать эти чествования с предстоящим концертом, но потерпел полное фиаско. «Хорошо бы у кого-нибудь спросить», - думал я. Но соседние кресла, увы, пустовали.
Через полчаса с вызовами было покончено, и на сцену вышли пятеро, сверкающие атласом и шитьем. Среди них явно выделялся лидер с располагающим к себе и невероятно живым лицом. Харизма – такая штука: или она есть, или ее нет. Но если есть, видна сразу и за версту. Так вот, харизме этого мэна позавидовал бы и Фрэнк Синатра. Спокойная до сих пор публика взвыла. Пятеро взлетели на помост и начали ритмично хлопать в ладоши. Хлопали они до тех пор, пока не загипнотизировали меня и остальной зал, как кобра крысу. Тогда лидер запел, аккомпанируя себе на фисгармонии. Пение и речетатив свободно переходили друг в друга. Сама песня, похоже, была не столько песней, сколько рассказом. Музыканты поддерживали своего солиста хлопанием и выкриками, но главное было, конечно, не в вокале. Главным была невероятная завораживающая энергия, которая заполнила зал. Простейшими, казалось бы, средствами эти ребята достигали эффекта, доступного только очень крутой рок-группе. Я перестал замечать происходящее вокруг и очнулся, только когда крупная молодая женщина во всем красном плюхнулась на сидение рядом со мной. Плюхнулась и, не промедлив ни секунды, начала выделывать руками какие-то немыслимые пассы и время от времени что-то выкрикивать. Пока я раздумывал, не заговорить ли мне с ней, появился ее спутник – здоровенный сикх с тюрбаном на голове и нехилым кинжалом на поясе. Заговаривать мне расхотелось. Зато я оглянулся и обнаружил, что зал позади меня полон под завязку. Мне сразу захотелось закричать: «Элементарно, Ватсон! У нас же не предупреждают, что в зал не пускают после третьего звонка. А тут не предупреждают, что в назначенное время приходят ВИПы, а, собственно, концерт начинается на час позже. И действительно, зачем, если все знают и так?!»
Я бы еще долго восхищался собственной проницательностью, но волна музыки снова накрыла меня и погрузила в полуэкстатическое состояние. И не только меня. Весь зал окончательно съехал с катушек. Что-то должно было произойти и это «что-то» на самом деле произошло. Один из ВИПов выскочил на сцену и положил на фисгармонию лидера несколько банкнот по 2000 рупий (2000 рупий – примерно 30 долларов). Зал взорвался криками одобрения. С этого момента ВИПы со сцены практически не исчезали. Иногда там даже образовывалась небольшая очередь. «Господи, - удивился я собственной тупости, - это же очевидно! Скажем, известно, что человек дает деньги на музыку. Так зачем заставлять его покупать билет? Гораздо умнее послать ему приглашение, подарить шарфик и сказать пару добрых слов. Он больше даст! И у нас в Штатах так. Только понтов меньше». А тем временем музыканты повышали градус, ВИПы ставки, зал неистоствовал. Последним на сцену выскочил человек из первого ряда и выбросил в воздух целую пачку денег. Они плавно опускались на помост, словно осенние листья на лесную полянку.
Концерт закончился. Я задержался в фойе, чтобы найти на Google Maps дорогу до метро, и выходил наружу вместе с музыкантами. Недалеко от калитки на земле сидел старый изможденный нищий с длинной седой бородой. Один из музыкантов порылся в карманах и, видимо, не найдя ничего другого, дал ему двухтысячную купюру. Нищий долго рассматривал ее на свет, потом стал что-то гортанно кричать и кричал до тех пор, пока автобус с музыкантами не уехал.
А я зашагал к метро по плохо освещенному совершенно незнакомому городу. Все в нем было непривычно. Автомобили на дороге лавировали, не соблюдая никаких правил, непрерывно гудели, но не сталкивались. Светофоров на перекрестках не было, но пешеходы переходили улицу не торпясь и не выскакивая из-под колес. Уличную еду готовили люди, которые по моему мнению никогда не слышали слова «санитария». Но народ вокруг, нимало не смущаясь, все ел за милую душу. И снова, как полтора часа назад в концертном зале, у меня возникло чувство, что здесь, в Индии, все идет именно так, как надо. А если меня что-то не устраивает или пугает, то это только потому, что я в этой жизни чужой. Но, если постараться, если потратить время, можно стать своим. Тогда все в голове станет на правильные места, и тогда, может быть, меня снова накроет музыкой. Мне так захотелось остаться, что я даже остановился на какой-то момент. Но вспомнил, сколько лет у меня ушло, чтобы освоиться в американской жизни, понял, что стольких лет у меня уже нет, и пошел дальше.
Несколько фотографий, которые подтверждают правдивость этой истории – на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале. И даже одно видео.
Вчера была история о дружбе кошки и собаки. А моя история - о любви. Так вот у моей подруги тоже была кошка и была собака, а вернее кобелек. Оба беспородные и примерно одинакового размера. Когда у кошки были критические дни, она настойчиво приставала к собаке и в конце концов разводила собаку на секс. В общем всем от этого было хорошо, и не было никаких котят. Но подруга почему-то считала эти отношения противоественными, и когда кто-нибудь говорил: "Живут как кошка с собакой" всегда смущенно улыбалась и краснела.
КТО ПРАВИТ СЛУЧАЕМ? «Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем». Станислав Ежи Лец
Мои американские друзья Борис и Галя – живой пример единства и борьбы противоположностей. Борис – хороший системный аналитик. Если кто-то не в курсе, системный аналитик – это человек, который способен превратить самое сложное техзадание в простые и ясные инструкции для разработчиков, и, кроме того, предусмотреть все варианты развития событий. Борис именно такой и есть. Его жена Галя, наоборот, предпочитает действовать по наитию и не заморачивается вариантами. Верит, что всем правит случай, и в то, что Борис называет ерундой и лженаукой.
Особой борьбы внутри этой пары вроде не наблюдается, но ее отсутствие с лихвой компенсируется длительным единством: несколько лет назад они отметили серебряную свадьбу. Праздник получился на целую неделю, и эти дни Галя до сих пор вспоминает как лучшие в жизни. Больше всего ей нравится, что все произошло абсолютно случайно: случайно залетели в Италию, случайно попали в Ла Скала. Полностью Галин рассказ с охами и вздохами обычно длится около часа. Весь этот час Борис молчит, ничего не добавляет и ничего не исправляет. Потому что у него есть своя версия этой истории и от Галиной она несколько отличается.
Ровно за два месяца до предстоящего юбилея или «дня икс», как окрестил его наш герой, календарь выбросил напоминание. По этому сигналу Борина голова дала данному проекту высший приоритет и немедленно переключилась на него. «Что Галя ценит больше всего? – размышлял Борис, - Удачу, счастливый случай. А чего ей не хватает? Именно этого и не хватает. Само по себе в нашей жизни случается только плохое, скажем, ураган или грипп. А все хорошее обязательно планируется. К отпуску начинаем готовится за полгода и считаем достижением, если он прошел точно по плану. На покупку дома собирали пять лет и еще год искали подходящий. Билеты в Академию Музыки* покупаем на весь сезон абонементом... Кстати о птичках, Галя до сих пор вспоминает, как мы не попали в Ла Скала, когда были в Милане... Вот бы оказаться там в день икс!» На этой мысли Борис остановился, присмотрелся к ней внимательнее и нашел, что она хороша. Через минуту была готова окончательная формулировка техзадания: «Совершенно случайно оказаться в день икс в Ла Скала». Таким образом, самое трудное осталось позади. Остальное, по его выражению, было делом техники и денег.
Прежде всего наш герой позвонил Галиному боссу. Рассказал о своих планах и попросил не отказать, когда Галя попросит об отпуске. Джордж пообещал. Вечером того же дня Борис открыл сайт Ла Скала. В «день икс» давали «Набукко». Практически все билеты были распроданы, но оставалось еще штук десять в ложи первого яруса. Посмотрев на цену, Борис поскреб в затылке всей пятерней, но не отступил. Ввел данные кредитной карточки, пожелал себе ни пуха, ни пера и нажал на кнопку «Купить».
Несколько следующих вечеров полностью ушли на планирование деталей поездки: авиабилеты, гостиница, список мест, которые хорошо бы посетить, составление маршрутов, согласование всех событий во времени. И настолько увлекся, что Галя заинтересовалась, чем это там занимается ее муж. Борис отрапортовал, что начал подготовку к юбилею: ищет подходящий ресторан, составляет список гостей и готовит приглашение. В результате муж получил похвалу от жены за своевременную инициативу и был назначен ответственным исполнителем. За собой Галя оставила общее руководство.
За неделю до вылета Борис позвонил жене на работу: - Слушай, тут такое дело, через неделю я должен быть в Финиксе, Аризона. - Ты сошел с ума, - всполошилась Галя, - а как же наш юбилей? Ты что, забыл? - Я помню, но ничего сделать не могу. Меня требует мой клиент. Слушай, - голос Бориса изменился, как будто его посетила замечательная идея, - полетели со мной! Отпразднуем в Финиксе вдвоем! - А как же дети, друзья, родственники? Они же обидятся! - Перенесем. Все прекрасно понимают, что такое работа. - А как я уеду? У нас сейчас аврал, Джордж не даст мне отпуск. - Ты попроси, а там будем думать. И не откладывай, иди прямо сейчас! Галя перезвонила через десять минут: - Джордж разрешил! Как мне одеваться? - Я думаю, попроще. Финикс - не мировая столица моды. И учти, там уже тепло.
Пополудни в день вылета Галя запарковала машину на долгосрочной стоянке. Достали из багажника чемоданы и покатили их к шаттлу. На остановке Борис сказал как бы невзначай: - Я ночью записал на твой айфон последний концерт Жванецкого, чтобы ты не скучала. Галя надела наушники и отключилась на последующие полтора часа. За эти полтора часа они приехали к терминалу, зарегистрировались, сдали багаж, прошли проверку безопасности, сели в самолет и взлетели. После взлета Галя сняла наушники, осмотрелась вокруг, увидела рядом симпатичную даму и обратилась к ней: - Excuse me please, Вы не знаете какая погода в Финиксе? Дама внимательно посмотрела на нее: - Не знаю. А почему Вас это интересует? - Как же, мы же летим в Финикс! - Милочка, - сказала дама, - я лечу в Милан. Если Вы летите в Финикс, кто-то из нас сел не в тот самолет. Галя толкнула «дремавшего» мужа: - Боря, куда мы летим? - В Аризону, - пробормотал Борис «сквозь сон». В это время впереди вспыхнул большой экран с картой полета. Его конечной точкой был Милан. - Боря, проснись, - запаниковала Галя, - мы сели не в тот самолет, мы летим в Италию! Борис «проснулся», «уяснил ситуацию», и, с трудом сдерживая смех, стал успокаивать жену: - Выйти из самолета мы не можем. Значит, прилетим в Милан. Очутиться в Италии и улететь сразу же обратно как-то глупо. Ну, задержимся там на недельку. Отметим годовщину. В Милане даже лучше чем в Финиксе. - А как же твоя командировка? - Ну, не уволят же они меня. Из аэропорта позвоню Фреду. Они пошлют вместо меня Арминдера. Ты в отпуске. Все устроится... И тут Галя горько разрыдалась. Разрыдалась, как ребенок, которого обманули. - Милая, что случилось? – забеспокоился Борис. - Это же Милан! - всхлипнула она, - Милан! Как я буду ходить в Милане в этих жалких американских обносках?! Борис огорчился, что не предусмотрел вполне очевидный поворот. Ненадолго задумался, прикидывая сколько у него осталось на кредитной карточке. Потом сказал: - Милая, ты давно хотела обновить свой гардероб. Раз уж так получилось, сделаем это в Италии. Галины слезы мгновенно высохли, глаза засверкали. Она обняла и расцеловала Бориса насколько позволило самолетное кресло. На всякий случай успокоила: - Не переживай, я обещаю держать себя в рамках и не тратить лишнее. И снова поцеловала.
В Милан прилетели рано утром. Дома в это время еще была глубокая ночь, и наши путешественники чувствовали себя малость ошалелыми. Борис потыкал в айфон и сообщил Гале, что с гостиницами в Милане большой напряг, но есть номер для молодоженов в небольшом отельчике в Навильи**. - Брать? – спросил он. - Немедленно! – ответила она. В номере их ожидали два бокала, бутылка просекко и гигантская кровать под белым балдахином. Хлопнула пробка, вино вскипело в бокалах. Галя обняла Бориса почти с тем же пылом, что и 25 лет тому назад.
Проснулись через несколько часов очень счастливыми и окончательно ошалелыми, но теперь не только от перелета, но и от странного чувства, что машина времени унесла их назад, в давно канувший в лету медовый месяц. Не расставаясь с этим чувством, они что-то пожевали, вышли из отеля и по узким улочкам, то и дело заглядывая в карту на айфоне, зашагали к замку Сфорца.
Посмотрели замок, погуляли по парку, наслаждаясь лазурным небом, свежей зеленью, но больше всего тем, что они могут идти рядом, держась за руки и никуда не спеша. «Вот странно, - размышлял про себя Борис, - много лет назад я женился на совсем молоденькой девчонке. Потом были работа, маленькие дети, эмиграция, снова работа. И в этой непрерывной суете я не заметил, как моя жена превратилась в прекрасную зрелую женщину, в чем-то даже более привлекательную, чем та девчонка...» Тут Борис поймал себя на том, что ревнует Галю, ко всем встречным синьорам, которые по его мнению нагло на нее пялились, и с удовольствием констатировал: «Старый идиот влюбился в собственную жену!»
В гостиницу вернулись на такси, приняли душ и пошли ужинать в «Эль Бреллин», который посоветовал портье. Ресторан выглядел довольно мрачно, но блюда в меню были сплошь местными. Поэтому решили остаться. Борис заказал оссо буко, а Галя – ризотто. Названия вин все оказались незнакомыми, кроме кьянти. На нем и остановились. Принесли еду. Рис, как и полагается в Милане, был с шафраном, но на вкус наших молодоженов немного недоваренным и немного пересоленным. Зато мясо было просто великолепным! В конце концов Галя отобрала у Бориса кость и артистически расправилась с ней. А так как в итальянских ресторанах любят счастливых и щедрых гостей, официант, похожий на всех Корлеоне сразу, принес ей в подарок от заведения фирменную вилочку для извлечения костного мозга.
Обратный путь не обошелся без приключений. Хотели сделать селфи на фоне канала и чуть не упали в воду. Потом пропустили нужный поворот. Потом Борис не мог открыть дверь номера. А когда открыл, не сговариваясь, наперегонки побежали к кровати и нырнули под балдахин.
Проснулись поздно. Не открывая глаза, Галя проворковала: - Сегодня покупаем вечернее платье, завтра идем в оперу. - Зачем платье, если нет билетов? – притворно возмутился Борис. - Ты ничего не понимаешь! Есть такой закон парности: если произошло какое-то редкое событие, то оно очень скоро повторится. Например, пришел к врачу больной с редчайшей болезнью, один на миллион. Это значит, что сегодня или завтра придет еще один такой и больше никогда. Так и у нас. Ты подумай, мы умудрились сесть в неправильный самолет. Это значит, что завтра мы точно попадем в Ла Скала! Борис промолчал, да и что ему было говорить?! На этот раз Галина лженаука, над которой он всегда смеялся, сработала на сто процентов.
Подходящее платье нашлось в одном из магазинов Галереи Витторио-Эммануэле, где провели почти весь день и купили не одно только платье. Борису, правда, пришлось позвонить в банк и поднять лимит на кредитной карточке. Чтобы успокоиться он несколько раз повторил про себя: «Снявши голову, по волосам не плачут» и действительно успокоился.
Наконец наступил «день икс». Уже темнело, когда наши герои высадились из такси неподалеку от Ла Скала. Борис поставил Галю на более или менее видном месте с рукописным плакатиком «Куплю билеты» и проинструктировал сразу же звонить ему, если что-то произойдет. А сам направился к месту, где организованные зрители выходят из автобусов и идут в театр через полицейский кордон. Вскоре он услышал английскую речь со знакомым акцентом, выбрал солидного мистера в годах и обратился к нему: - Sir, простите за беспокойство! Окажите мне любезность! Видите ту даму с плакатиком? – Борис показал на Галю, - подарите ей эти билеты. Мистер улыбнулся, взял распечатанные листки, подошел к Гале, о чем-то с ней поговорил, вручил ей листки и вернулся. - Спасибо! Здорово у вас получилось! - поблагодарил Борис. - Ништо фар вос***, - ответствовал мистер.
А Борин телефон уже просто разрывался от Галиных звонков. - Боря, иди скорее ко мне! У нас есть билеты! Я же тебе говорила, что нам повезет. Борис, насколько мог, удивился, поспешил к Гале, взял у нее свою распечатку, посмотрел и встревоженно спросил: - Сколько ты заплатила? - Ничего я не заплатила! Он мне их подарил! Я хотела, но ты же все деньги держишь у себя. Понимаешь, подходит ко мне человек, говорит: «Мадам, без Вас и Вашего платья в зале будет не на что смотреть!» и протягивает билеты. Я спрашиваю, сколько они стоят. А он отвечает: «Ничего». Я ему объясняю, что так не бывает, а он мне: «Мадам, это билеты наших знакомых. Они не смогли приехать, потому что две недели назад отравились креветками в кошерном ресторане и умерли. Деньги им больше не нужны. Если очень хочется заплатить, пожертвуйте деньги в синагогу на 5-й авеню в Манхеттене. Они туда ходили». Боря, мы должны пожертвовать по крайней мере 500 долларов. Боря, это вообще очень странная история. Ты когда-нибудь слышал, чтобы в ресторане отравились креветками? - Нет, не слышал, - сказал Борис вслух, а про себя подумал: «Красиво меня подставил этот мистер. Ну ничего, больше спишу с налогов». В это время они уже проходили через роскошный, белый с золотом, украшенный колоннами и скульптурами зал. И это было только фойе.
Обо всем, что происходило внутри театра, я умолчу по двум очевидным причинам: 1) Это описано тысячу раз. 2) Это невозможно описать. Сразу перейду к моменту, когда наши герои покинули Ла Скала. Стояла прохладная весенняя ночь. Борис снял пиджак и накинул его на обнаженные плечи жены. - Борюсик, - Галя взяла мужа под руку, - давай куда-нибудь зайдем. Ты же знаешь, после оперы мы все равно не сможем уснуть. Первым на их пути оказался ярко освещенный Труссарди алла Скала. Туда и зашли.
Заказали десерты и вино. Официант поставил перед ними бокалы. Галя подняла свой: - У меня есть тост! Давай за случай, который правит всем! Борис тоже поднял бокал, вдруг вспомнил вторую половину этой фразы: «Знать бы еще, кто правит случаем», и с законной гордостью отметил, что этим «кто» может быть вполне конкретное лицо, например, он, Борис Левин. - Боря, ты заснул? - поинтересовалась Галя - Нет, просто задумался. Давай! – он чокнулся с Галей, - За случай! И за того, кто правит случаем!
Домой улетали через день. В ожидании посадки каждый был занят своим. Борис пытался придумать рациональное объяснение закона парности, который ему очень понравился. Галя трудилась над имейлом своему боссу. «Дорогой мой Джордж, - писала она, мучительно подбирая английские слова, - пожалуйста не обижайся на меня, но мы больше никогда не увидимся. Да, я обещала, что после этой поездки все расскажу Борису. Но теперь я поняла, что в суете просто перестала замечать, как Борис любит меня, и как он дорог мне. Чтобы ты понял, что все это абсолютно серьезно, я решила не возвращаться на работу. А ты, очень прошу, постарайся устроить так, чтобы меня не уволили, а сократили. Я не хочу, чтобы Борис что-либо заподозрил. Спасибо тебе за твою любовь. Прощай, Гала».
++++++ *Академия Музыки – концертный зал и оперный театр в Филадельфии ** Навильи – богемный район Милана испещренный множеством каналов. *** Не за что (идиш)
P.S. Все места в Милане, которые упомянуты в этой истории, являются совершенно реальными. Фотографии этих мест можно посмотреть на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале.
Прохладным осенним днем 2007 года мой приятель Валера сидел в приемной комнате автосалона Порше на углу 11-й Авеню и Вест 51-й Стрит в Манхэттене и наслаждался крепким горячим кофе. В Старбаксе такой кофе стоил бы 4 доллара – роскошь, которую он позволить себе не мог. Шел десятый месяц, как Валера потерял работу, и к настоящему моменту он был основательно на мели. Жалких остатков личного суверенного фонда еще хватало, чтобы платить за квартиру и электричество, но со всем остальным был полный швах.
Что же он делал в автосалоне Порше, - спросите вы? И я вам отвечу: - Зарабатывал деньги. Как? А очень просто. В Соединенных Штатах есть множество компаний, которые организуют mystery shopping или секретные покупки, чтобы собирать информацию о различных продуктах и проверять качество обслуживания. Начать работать для такой компании не составляет никакого труда: создаешь счет на их вебсайте и получаешь доступ к списку работ на сегодня. Выбираешь задание, которое тебе нравится, запоминаешь сценарий, выполняешь задание, посылаешь отчет. Через две - три недели получаешь деньги. Задания бывают всякие. Например, пойти в зал для фитнеса, провести там пару часов, а потом ответить на вопросы о приветливости и профессиональности персонала. Деньги за входной билет вернут согласно квитанции, ну и заплатят долларов 20-25 за труды. Немного, конечно, но и фитнес не работа. Занимаются mystery shopping как правило домохозяйки, у которых много свободного времени. И скорее для развлечения, чем для денег.
Валера занимался секретными покупками, чтобы экономить на еде. С утра выхватывал хорошие заявки на рестораны и, таким образом, бесплатно обедал или ужинал. Первое время он пытался брать и другие поручения, но после посещения парикмахерской в Гринич Виллидж зарекся. Тем не менее как выражаются американцы, никогда не говори никогда. В последний месяц Валере на глаза все время лезла заявка на автосалон Порше. По непонятной причине ее никто не брал, несмотря на внушительное вознаграждение в 200 долларов. Валера вчитался в требования, и ему стало понятно почему. Вроде бы все просто: явиться в автосалон, сказать, что хочешь купить базовую модель Порше Бокстер и сделать пробную поездку. Загвоздка была в требованиях к исполнителю. Заявка прямо указывала, что он должен соответствовать: жить в престижном районе, быть одетым в брендовую одежду, иметь на руке дорогие часы и вообще производить впечатление богатого человека. С наиболее трудной позицией (место проживания) у Валеры все было хорошо. После развода он задешево снимал у знакомого супера* крохотную студию в Верхнем Ист-Сайде, в двух шагах от Центрального парка. «Будь что будет» - решил наш герой и подписался на Порше.
Перейдя таким образом Рубикон, Валера осмотрел свежим взглядом свой гардероб и, не найдя ничего подходящего, решил купить все новое на кредитную карту, а потом сдать обратно. Ну и проделать тот же трюк с часами. Оставалось разобраться где именно одевается богатый и солидный народ. Покопался в интернете и выяснил, что президент Буш делает это у Брукс Бразерс. Туда и пошел. У входа его мгновенно подхватили два консультанта и промурыжили почти полдня. Из магазина Валера вышел с большим пакетом и чеком почти на две с половиной тысячи долларов. После этого идти в магазин Ролекса ему расхотелось, и он ограничился качественной подделкой всего за 120 долларов. Дома побрился, причесался, надел обновки, посмотрел в зеркало, полюбовался часами и... впервые с тех пор, как потерял работу, почувствовал уважение к себе.
Итак, стильный и даже где-то шикарный Валера сидел в глубоком кожаном кресле приемной автосалона Порше и наслаждался кофе. Немного поодаль в таком же кресле сидел безукоризненно элегантный пожилой японец и ковырялся в айфоне. Свой старенький телефон Валера достать не решился, а потому смотрел на левую из двух картин на противоположной стене и думал о том, что копировать современное искусство проще, нежели классическое. Разумеется, если имеешь дело с профанами. Тем временем айфон японцу, видимо, надоел. Он перевел взгляд на нашего героя, получил ответную формальную улыбку, и извинившись, заговорил: - Принято считать, что на абстрактных картинах каждый видит свое. Вы все время смотрите на эту картину. Что вы на ней видите? - А что здесь видеть? – удивился Валера, - Это паршивая копия картины Пауля Клее. Колорит искажен до неузнаваемости. Оригинал висит в цюрихском Кунстхаусе, называется «Uberschach». Значит, шахматы и изображены. И вообще это не абстракция, а экспрессионизм. Несколько ошарашенный японец показал на вторую картину: - А на этой? - Это тоже Клее, «Пожар при полной луне». И тоже плохая копия. А подлинник, если я не ошибаюсь, - в эссенском музее Фолкванг. - Господи, откуда вы это знаете? - Интересуюсь искусством, - коротко ответил Валера.
Это была правда, но не вся правда. Вообще-то в прошлой жизни Валера был искусствоведом. Родился в Харькове. Там же до армии учился в художественном училище. После армии поступил в Ленинградский институт культуры, окончил его и по распределению уехал в Нижний Новгород, который тогда был Горьким. Работал в музее, учился в заочной аспирантуре. Все вроде было хорошо, но наступили 90-е. Волна эмиграции подхватила Валеру и выбросила на берег в Нью-Йорке. Первое время он не мог даже представить, что расстанется с искусством, но скоро понял, что без имени и связей ему не пробиться даже в смотрители музея. Тогда ему стало все равно, и он, как большинство знакомых, пошел на курсы программистов. Спросил у двоюродного брата, какой язык самый легкий. Брат сказал, что COBOL. Валера выучил COBOL и к большому собственному удивлению получил работу на третьем интервью. Появились деньги, но за них приходилось платить изнуряющей работой. Еще несколько лет он тешил себя иллюзией, что произойдет чудо, и он снова будет заниматься русским авангардом. Но чуда не произошло. Поэтому он безжалостно затолкал живопись куда-то в глубину сознания, чтобы не беспокоила. Даже перестал ходить на выставки...
Итак, Валера почти допил кофе, а в это время в проеме появился консультант и позвал японца. Японец жестом попросил его обождать, подошел к Валере, протянул руку, представился Джимом Накамура и пригласил нашего героя на ланч в «Бекко», итальянский ресторан неподалеку. Валера тоже представился и принял приглашение. Договорились на час дня, обменялись бизнес карточками. У мистера Накамуры на карточке было написано «Инвестор», у Валеры – «Эксперт в живописи». Эта карточка завалялась у него с той поры, когда он еще не потерял надежду работать по специальности.
Еще через пять минут появился другой консультант и пригласил Валеру. Он говорил с немецким акцентом и был по-немецки четок и деловит. Снял копию с водительских прав, сделал экскурсию по выставочному залу, принес ключи и дал Валере погонять на новеньком Бокстере по 11-й Авеню и боковым улицам. За полтора часа, которые пролетели как одна минута наш герой впервые в жизни понял, что машина – это не только от точки А к точке Б, а еще много чего. В результате, когда, согласно сценарию, сказал консультанту, что не может принять решение прямо сейчас, неизвестно кто был разочарован больше. К «Бекко» он шагал, как влюбленный после первого свидания: счастливо улыбался и разве что не пел.
В ресторане Валеру неприятно удивил сильный шум, но на втором этаже было гораздо тише. Японец уже ждал его за угловым столиком. После нескольких слов о погоде и прочих незначительных вещах мистер Накамура предельно вежливо перешел к делу: - Я хотел бы поинтересоваться, если вы не возражаете, какого рода экспертизу вы предлагаете Вашим клиентам. «Блин, - подумал про себя Валера, - ну не могу же я ему сказать, что пишу коды на COBOLе. Точно же подумает, что я над ним издеваюсь.» После этого рот нашего героя открылся и как бы сам собой уверенно произнес: - Знаете ли, в Нью-Йорке и вокруг около миллиона русских. Среди них есть довольно состоятельные люди, которые интересуются русской живописью XX-го века. Я стараюсь помочь им сделать правильный выбор. Разумеется, с учетом соотношения цена – качество. - Судя по всему, ваши русские неплохо вам платят. - Не жалуюсь, - почти не соврал Валера, потому что жаловаться ему действительно было не на что. - Знаете ли, - заговорил мистер Накамура после короткой паузы, - мы совершенно незнакомы, и все-таки я хочу рискнуть и попросить вас помочь мне в довольно щепетильном деле. Вы знаете, что такое mystery shopping? Валера чуть не подавился своим карпаччо, но кое-как справился и киванием головой подтвердил, что, да, знает. А японец продолжал: - Я тоже некоторым образом вкладываю деньги в искусство и недавно заинтересовался русским авангардом. Как мне подсказали компетентные друзья, цены на него в Нью-Йорке все еще сравнительно низкие. Другие знакомые подсказали мне русскую галерею в СоХо, где, по их словам, можно приобретать интересные картины по разумной цене. Я там был, но окончательного мнения так и не составил. Поэтому я прошу вас сегодня же посетить эту галерею и поделиться со мной вашими наблюдениями. Почему именно вас? Потому что я никогда не видел вас на аукционах и могу предположить, что вы – лицо незаинтересованное. Конечно, я гарантирую справедливую оплату вашего труда, но ее размер я сейчас сообщить не могу. Она зависит от ряда обстоятельств. Рискнете? - Рискну! Новоиспеченные партнеры скрепили договор рукопожатием. Валера получил адрес галереи и приглашение на ужин в «Сасабунэ»** для подведения итогов.
Найти галерею оказалось легко. В ее витрине был установлен здоровенный экран, на котором сменялись самые известные картины, фотографии и плакаты художников русского авангарда. На двери висела табличка: «Только по предварительной записи». Рядом с табличкой наш герой заметил кнопку звонка и позвонил. Через минуту занавеска на двери сдвинулась, и Валера увидел постаревшее лицо своего сокурсника Игоря Хребтова.
На курсе, наверное, не было ни одного человека, который бы любил Игоря. Во-первых, он был заносчив, во-вторых, никогда не отдавал долги, в том числе карточные, а в-третьих, у него водились деньги и, по общему мнению, деньги нечистые. Источник денег был ясен: Игорь продавал иностранцам старые иконы. А вот происхождение икон было темным. Некоторые говорили, что он грабит деревенские церкви, другие – что на него работают несколько художников-иконописцев, специалистов по фальшаку. Никто, однако, не исключал, что он занимается и тем и другим. После выпуска Игорь получил распределение в Москву, и с тех пор Валера ничего о нем не слышал и никогда не вспоминал. Вспомнил, правда, один раз уже в Нью-Йорке, когда увидел магазин с русскими иконами недалеко от 5-й Авеню. А вспомнив, немедленно понял, что торговать Игорь мог только в плотной спайке с КГБ. И сразу стали понятны и терпимость деканата к его бесконечным прогулам, и хорошие оценки при нулевых знаниях, и распределение в Москву...
Постаревшее лицо Игоря Хребтова скрылось за занавеской, зато открылось дверь. - Заходи! - пригласил Игорь, - Какими судьбами? И снова, во второй раз за день, рот Валеры открылся и сам собой заговорил: - Я тут у дантиста на Грин Стрит был. Заодно решил по СоХо пройтись. Увидел в витрине знакомые картинки, захотелось посмотреть на оригиналы. Игорь улыбнулся ровно настолько, чтобы показать, что шутку он понял и что шутка ему не очень понравилась. А потом повел гостя через большое, похожее на склад помещение. Картины там присутствовали, но большинство из них были прислонены к темной стене и только некоторые стояли на подставках. Валера попытался их рассмотреть, переходя от одной к другой, но уже через несколько минут его попытка была пресечена: - Ничего ты здесь не увидишь. Здесь у меня копии и недорогие полотна. А топовые вещи хранятся в специальном сейфе. Я их выставляю только во время аукционов. Пошли ко мне в офис.
В офисе стали вспоминать однокурсников, но разговор получился безрадостный: кто-то спился, кто-то умер, в олигархи тоже не выскочил никто. Перешли на актуальные темы. - Ты каждый день в таком прикиде ходишь? – спросил Игорь. - Конечно, нет! – засмеялся Валера, - Я работу ищу. Завтра у меня интервью в Чейзе***. Поэтому вчера я купил новый костюм. Сегодня в нем хожу, чтобы выглядел хоть немного ношенным. А послезавтра сдам, пока не стал слишком старым. - А чем ты конкретно занимаешься? - Программирую на COBOLе. А ты как сюда попал? - От скуки. Работал в Министерстве культуры. В один прекрасный день стало обидно, что пять лет учился на искусствоведа, а занимаюсь перекладыванием бумажек. А тут такой тренд сверху пошел: продвигать русскую культуру за рубежом. Ну я через знакомых ребят нашел спонсора и открыл галерею. Уже пятый год в бизнесе. - Нравится? - Еще бы! Живу в центре мировой культуры, знакомлюсь с интересными людьми со всего света, путешествую и, что очень важно для меня, делаю полезную для России работу. Между прочим, если хочешь, у меня и для тебя есть работа. С ксивой ЮНЕСКО будешь ездить по небольшим городам на постсоветском пространстве, заходить в местные музеи, смотреть запасники. Если найдешь что-то интересное, дашь знать нам. Выкуп, вывоз – это уже наша работа, а тебе – 10% от финальной продажи. Подходит? «Ах ты, гнида, – подумал про себя Валера, - в наводчики меня сватает патриот сраный. Залупу тебе на воротник!» А вслух сказал: - Спасибо! Подумаю после интервью. Как тебя найти я теперь знаю. Распрощались. Уже на улице наш герой вспомнил, что Игорь не предложил даже воду, но не почувствовал ни удивления, ни огорчения. Впереди был ужин в «Сасабунэ», и нужно было успеть принять душ и переодеться.
В ресторан Валера приехал первым, получил от метрдотеля меню и привыкал к ценам пока не приехал мистер Накамура и не сказал волшебное слово «омакасе»****. Сразу принесли графинчик с холодным саке и крохотные стопочки. Мистер Накамура налил своему гостю, гость налил хозяину, сказали «кампай»*****, пригубили. В ожидании еды обсудили Валерины успехи. - Вас туда пустили? – поинтересовался мистер Накамура. - Конечно. - Почему конечно? - Потому что мистер Хребтов мой однокурсник, мы вместе учились в течение 5 лет. - Вы не шутите? Вместо ответа Валера достал предусмотрительно захваченную дома фотографию и протянул мистеру Накамура. На снимке, сделанном скорее всего во время летней практики, группа студентов стояла на парадной лестнице «Эрмитажа». Мистер Накамура внимательно посмотрел на Валеру, нашел его на фотографии, затем показал на Игоря и продолжил: - И что же вы можете сказать о мистере Хребтове? - Все, что вы купите у него, будет или подделкой или краденым. - Предположим. А картины он вам показывал? - Скорее старался, чтобы я их не видел. Все что я успел заметить – два отличных полотна туркестанского авангарда: Подковыров и Карахан. Скорее всего подлинники и очень может быть, что из какого-то провинциального музея в Узбекистане. А Филонов почти наверняка подделка. Похоже, что сфотографировали его картину из тех, что в запасниках больших музеев, и по фотографии сделали неплохую в общем-то копию. - А цены вы с ним обсуждали? - Нет, не обсуждали. Не станет он со мной обсуждать цены. Он же прекрасно понимает, что меня ему не облапошить... А тем временем принесли такие суши, что продолжать деловую беседу было бы просто кощунством и она сама собой прекратилась.
По пути домой Валера вновь и вновь перебирал детали прошедшего дня. Он никак не мог поверить, что все эти чудеса произошли с ним; и страстно желал, чтобы они продолжились, и смертельно боялся, что завтра вновь наступят серые будни. Дома вспомнил, что сегодня же нужно отослать отчет по автоцентру Порше, но так и не смог заставить себя работать. Плюнул на отчет и лег спать, но заснул только к двум.
Разбудил его зуммер домофона. Звонил швейцар, сказал, что к нему нарочный. Валера спустился вниз. Нарочный, молодой парень в велосипедном шлеме, вручил ему пакет и уехал. Валера поднялся к себе, посмотрел на часы - было уже около десяти. Открыл пакет. Там оказалась довольно толстая пачка 100-долларовых купюр. Начал считать и бросил после трех тысяч, а в пачке еще оставалось по крайней мере вдвое больше. «Вот так номер шоб я помер» - подумал Валера и одной рукой включил чайник, а другой телевизор. В телевизоре канал ЭйБиСи показывал выпуск последнх нью-йоркских новостей. Вдруг на экране появилось лицо Игоря, вслед заговорила симпатичная диктор: - Сегодня утром известный русский арт-дилер Игорь Хребтов найден мертвым в своей квартире на Парк-Авеню. Следов насильственной смерти не обнаружено, однако на голове арт-дилера был полиэтиленовый мешок, туго обвязанный галстуком вокруг шеи. Полиция выясняет обстоятельства смерти. Основная версия - самоубийство.
Еврейская мудрость гласит: «В первую очередь человек думает о себе, затем – о своих близких, а после этого – обо всех остальных.» Валера не был исключением. Он заварил кофе, отхлебнул и предался печальным размышлениям на тему зацепят ли при расследовании его и даже есть ли у него алиби. Ясности в этих вопросах не было, что не радовало. Размышления прервал телефон. Звонила рекрутер. Спросила нашел ли он работу и сообщила, что есть контракт в Сити****** на 42 доллара в час. Продолжительность – полгода с перспективой продления, сверхурочные – 50% сверху. Одним словом, все как в прошлый раз. Выходить на работу завтра, интервью сегодня в час дня. Не встретив бурного энтузиазма на другом конце провода, стала извиняться, что не могла позвонить раньше, и добавила: «Да не волнуйтесь, они вас помнят. Интервью будет чисто формальным.» Дождавшись короткого «Спасибо, понял», пожелала удачи и положила трубку.
Уже не зная, радоваться ему или печалиться, наш герой включил компьютер, чтобы распечатать свежую копию резюме, и тут же зацепился взглядом за пакет с деньгами, о котором совершенно забыл. Хотел его спрятать в ящик стола, как вдруг заметил маленькую записку. Развернул. Прочитал короткий текст: - Спасибо! Жду вас в час дня у «Бекко».
Будь у Валеры больше времени, он бы наверняка уподобился буриданову ослу, который умер от голода, выбирая между двумя одинаково зелеными лужайками. Но у нашего героя не было времени даже на то, чтобы бросить монетку, Он уже закрыл дверь квартиры, но, куда поедет, все еще не знал. И только в тесном лифте, пока тот скользил вниз, вдруг вспомнил обитый серой тканью кубикл 2 на 2 метра, вечно недовольного менеджера, бесконечные унылые совещания и его чуть не стошнило. Вышел из подъезда, остановил такси, плюхнулся на заднее сидение и сказал одно слово: «Бекко».
... Все места в Нью-Йорке, которые упомянуты в этой истории, являются совершенно реальными, как, впрочем, и сама история. Фотографии этих мест можно посмотеть на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале.
... *Домоуправ, также выполняет мелкие ремонты **Один из лучших японских ресторанов Манхэттена ***Чейз Манхэттен Банк - крупный нью-йоркский банк ****Заказ на усмотрение повара *****Универсальный японский тост. Означает «пьем до дна». ******Ситибанк - крупный нью-йоркский банк
Как-то так получилось, что большинство моих друзей родились в Советском Союзе, но постепенно разъехались по всему земному шару. Вот, например, Ануш. Родилась и окончила школу в Ереване, Поступила в Ленинградский университет и стала Аней. После окончания вышла замуж за англичанина и уехала на его родину. Теперь ее зовут Энн. Живет Энн в крохотном городке в графстве Глостершир, совсем рядом со знаменитым королевским лесом Дин. У нее хорошая квартира, хватает денег пусть не на роскошную, но абсолютно достойную жизнь, сын уже окончил колледж и живет отдельно. Казалось бы можно немного отдохнуть и расслабиться. Но... покой нам только снится. Несколько лет назад в Ереване умерла ее мама, и Энн забрала отца к себе. Ему уже тогда было под 90, и оставаться один он не мог. В далекой Англии отец, конечно, чувствует себя как рыба, которую вытащили из воды. Но страдания переносит стоически и старается не жаловаться. Читает армянские новости на интернете, смотрит по телевизору русские каналы. Даже в плохом настроении, ругает не Энн, а турок и азербайджанцев. Ходит плохо, но на природу выезжает с удовольствием. После каменистой Армении зеленая Англия кажется ему раем...
В этот день Энн рутинно отвезла отца на опушку леса подышать воздухом, усадила его на скамейку, и поехала забирать вещи из химчистки. Приезжает через полчаса – отца нет. Зашла в лес, покричала – отца нет. Что делать? Позвонила в полицию. В полиции сказали: - Не волнуйтесь, сейчас приедем. Приехали. Походили по лесу, покричали – отца нет. - Хорошо, - говорят, - мы сейчас вызовем кинолога, а Вы езжайте домой и привезите какую-нибудь его обувь, чтобы собака след взяла. Когда Энн вернулась, кинолог уже была там. Оказалась молодой симпатичной леди, которую вы можете увидеть на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале. Пока собака изучала туфлю, у одного из полицейских зазвонил телефон. Закончив разговор, он поспешил обрадовать Энн: - Нашелся, - говорит, - Ваш отец. Его какая-то дама привезла в местный дом престарелых. Увидела одинокого старика, решила, что он потерялся и привезла. А там видят, что чужой. Вот и позвонили в полицию.
Приехала Энн в дом престарелых. Отец сидел в столовой и с удовольствием пил английский чай с молоком. Энн так обрадовалась, увидев его невредимым, что даже расплакалась. Потом, конечно, стала вычитывать: - Папа, как же ты сел в машину к незнакомой женщине?! Ты же видел, что это не я! Зрение-то у тебя хорошее. Как ты собирался с ней общаться?! Ты же даже адрес по-английски сказать не можешь! Папа, о чем ты думал??? Отец хитро посмотрел на Энн и сказал по-армянски: - Ануш, деточка, о чем может думать мужчина, если женщина зовет его к себе в машину? Я надеялся на приключение.
Вчера родственник рассказал по Скайпу. Они с женой две недели пробыли в Харьковской области на элитной базі відпочинку. Это теперь дом отдыха так называется. На четвертый или пятый день администрация объявила, что завтрак официантки обслуживать не будут, а будет шведский стол. Если кто-нибудь не знает, что это такое, можно посмотреть на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале.
Новинку опробовала первая смена. Все что смогли, сьели, а что не смогли унесли с собой. Вторая смена осталась голодной. Был скандал. Вечером администрация объявила, что завтра вторая смена пойдет первой, и предупредила, что на дверях будут стоять сотрудники и не будут выпускать с едой. Вторая смена в долгу не осталась. Все что смогли сьели, а что не смогли передали в окна тем, кто уже вышел без еды. Бывшая первая смена осталась голодной. Был скандал. Вечером администрация объявила, что шведский стол отменяется.
Наверное нет человека, который бы не слышал о «Катюше» - гвардейском реактивном миномете БМ-13. Он поступил на вооружение Советской армии в 1941 году, не имел себе равных по эффективности и вызывал у немцев панический страх. В первые годы войны «Катюши» были новинкой, и командование панически боялось, как бы эта новинка не очутилась в руках врага. Поэтому их размещали на позициях в нескольких километрах от передовой. После выполнения боевой задачи «Катюши» отходили, а ответный огонь артиллерии противника нередко доставался госпиталям, которые развертывались в тылу на той же глубине.
В одном из таких госпиталей служила медсестрой моя теща, Екатерина Феоктистовна (тогда еще) Ершова. На фронт она ушла в 1941 сразу после окончания фельдшерского училища. Войну вспоминать не любила, а если вспоминала, то рассказывала одну из трех историй, которые мы, конечно, знали наизусть. Это – история номер один.
Однажды разведчики привезли в госпиталь двух немцев и попросили за пару дней привести их в годное для допроса состояние. Отдельных палат там не было. Поэтому фашистов поместили в общую. Никто из наших рядом с ними лежать не хотел. И пошло-поехало! Кто-то крикнул: - Давай особиста! - Главврач испугался и отправил в палату мою тещу. Почему именно ее? Я думаю, потому, что в её присутствии, как правило, прекращались любые конфликты. Когда она вошла, раненые загомонили: - Катюша! Катюша! Да как же нам с фрицами в одной палате!? Пусть их отсюда уберут!
Немцы, которые не знали русский язык, из всех этих слов поняли только слово «Катюша». Но в обстановке они разбирались и поэтому приняли единственно правильное решение: немедленно залезли под кровати. Раненые, как легко догадаться, развеселились, а немцы впали в окончательный ступор. У них был настолько жалкий вид, что невольно вызывал сочувствие. Народ успокоился.
На http://abrp722.livejournal.com в моем ЖЖ вы можете увидеть фотографию Катюши. Такой она была под Сталинградом в 1943 году. Демобилизовалась в 1946 в Берлине. Работала акушеркой, медсестрой, фельдшером. Никогда и никому не отказывала в помощи. А умерла в возрасте 92 лет в США, в штате Нью-Джерси. Там же ее и похоронили среди зеленой травы на сбегающем к ручью косогоре под православным крестом. Мир праху ее!
В далекие советские времена, когда я работал патентоведом в академическом институте, время от времени мне приходилось ездить в командировки. В общем, эти небольшие путешествия за государственный счет мне нравились: новые места, новые люди. Но в ту харьковскую командировку, о которой я пишу сейчас, мне ехать совершенно не хотелось. Во-первых, на дворе стоял бесснежный холодный февраль. Во-вторых, друзья, у которых я обычно останавливался, уехали в Израиль. Это означало, что мне предстоят поиски гостиницы – занятие, от которого я не ожидал ничего хорошего. Действительность совпала с моими предчувствиями. По прибытии в Харьков, после судорожных метаний в застывшем от мороза городе, лучшим из возможного оказалась койка в трехместном номере обшарпанной «Красной звезды» на улице Свердлова. Покончив с оформлением, я на минуту заскочил в свое новое жилище, чтобы оставить вещи. Дело шло к полудню, комната была уже убрана, но по тяжелому запаху, в котором без труда угадывались нотки скисшего табачного дыма, перегара и дешевых духов, картина вчерашнего вечера вырисовывалась достаточно отчетливо. Я бросил свой чемодан и побежал по делам в надежде успеть до перерыва.
Хотеть, конечно, не вредно, но когда мне оформили пропуск, перерыв уже заканчивался. Я наскоро поздоровался с коллегами и двинул в столовую. Там оставалось всего несколько человек. Я расплатился за мутный суп якобы на курином бульоне, якобы говяжьи биточки с макаронами и компот из якобы сухофруктов. Теперь нужно было выбрать стол. За одним из столов в одиночестве сидела девушка. Не красавица, но зато сверх всякого ожидания с осмысленным выражением лица. - Была не была, - подумал я, - не торчать же вечером в гостинице! - и направился к ее столу. Через пять минут я знал, что ее зовут Олей, через десять, что она молодой специалист и работает здесь по распределению. К концу обеда мы договорились пойти вечером в кино.
В 6:45 я ожидал Олю в вестибюле кинотеатра «1-й Комсомольский» на Сумской. В вестибюле были те же -20С, что и на улице, а в кассе не было ни одного билета на семичасовой сеанс. Я забеспокоился: Вот, - думаю, - придет девушка, увидит, что кина не будет, повернется и уйдет. К счастью, я ошибся. Если Оля и огорчилась, что у нее такой нерасторопный кавалер, то ничем этого не показала. Более того, она взяла инициативу на себя: - На улице мы точно не выдержим. Пошли в Украинскую драму! Это через дорогу, там тепло и там неплохие постановки. Ее слова оказались абсолютной правдой. В театре было тепло сразу за массивной дверью. - Покупай самые дешевые в партере, - скомандовала Оля, - все равно в зале пусто, и мы сядем впереди. Я купил. На входе нам вручили каждому по программке. Из моей я узнал, что сегодня дают «Богдана Хмельницкого», пьесу Александра Корнейчука в 4-х действиях. Еще в программку был вложен листок. В нем сообщалось о замене исполнителя главной роли. Фамилии актеров были разными, но звание одинаковым: Народный артист. - Правильно, - сказала Оля, - Хмельницкого может играть только Народный, как Ленина. Мы вошли в зал и тихо пробрались в четвертый ряд. Я осмотрелся. Первые два ряда были почти заполнены, потом шли несколько практически пустых. Остальные - заняты людьми в форме и погонах, скорее всего курсантами и преподавателями какого-то военного училища. Я с тоской подумал, что спектакль должен быть очень патриотическим. Иначе зачем бы их всех сюда пригнали?!
Занавес был уже поднят. Разворачивалось первое действие. В нем чередовались сцены из тогдашней жизни польской шляхты и Запорожской сечи. Ляхи танцевали полонез и замышляли новые козни против Украины. В Сечи собирали против них воинство и тоже танцевали, только совсем не полонез, а гопак; ну и, само собой, имели место шаровары, чубы, бандуры и шутки, на которые не реагировали даже курсанты. Актеры играли не хуже и не лучше, чем обычно играют в провинциальных театрах. В режиссуре тоже не замечалось особого блеска. Из серой обыденности выпадал только Богдан Хмельницкий. Мы привыкли представлять себе Хмельницкого крепким мужчиной во цвете лет. Это, так сказать, - общее место. Актеру, который его играл, было точно за 75. Его появление на сцене можно было объяснить только дефицитом Народных артистов в городе. Он выглядел не очень здоровым, медленно двигался, говорил не очень внятно и не всегда впопад, неуклюже манипулировал булавой и вызывал у зрителей скорее сострадание, чем улыбку.
Обычно такого рода зрелища вызывают у меня острое желание как можно быстрее покинуть зал. Но в этот раз контраст между теплотой и уютом внутри театра и чужим холодным городом снаружи был таким явным, что я просто перестал смотреть на сцену, а вместо этого закрыл глаза и погрузился в нирвану. Из этого блаженного состояния меня вывела Оля. Дернула за рукав и попросила не храпеть. Я перестал. И сразу почувствовал себя отдохнувшим и свежим. А после бокала вина в антракте мне стало так хорошо, что в начале второго действия я словно бы невзначай погладил Олину коленку. Она не возмутилась, а просто убрала мою руку. Отсутствие явного сопротивления вдохновило меня на новые попытки... Поэтому второй акт совершенно выпал из моей памяти, за исключением финальной сцены.
В гетманском шатре Хмельницкий излагает сыну план предстоящей битвы с поляками. За кулисами слышится неясный глухой шум, который зрители должны истолковать как приближение польской конницы. - Що це, синку? – настораживается Богдан Не дожидаясь ответа, произносит: - Зараз дізнаємося! - и собирается приложить ухо к земле...
Когда в последний раз вы прикладывали ухо к земле? Наверное, в детстве или юности, когда эта операция выполняется инстинктивно и не занимает больше секунды. Но когда тебе за сорок, как ни крути, предварительно нужно стать в коленно-локтевую позу. Именно так и поступил Хмельницкий. Он стал в вышеупомянутую позу и, выпятив зад, начал опускать голову...
Не напрасно говорят, что дорога в ад вымощена благими намерениями. Приложить ухо к земле ему не удалось, но от натуги он громко выпустил желудочные газы. Затем, как старый конь, который борозды не портит, недрогнувшим голосом подал свою реплику: - Чуєш, синку? - Чую, батько, чую, - давясь смеха, подал ответную реплику сын, сдобрив ее щедрой долей сарказма.
После этого он мог только молчать, потому что теперь настала очередь зала. Уже дали занавес, а смех не утихал, снова и снова накатывая волнами. Это был единственный случай массовой истерии, который мне пришлось наблюдать воочию. Я тоже поддался гипнозу обезумевшей толпы: катался между рядами, плакал, икал. Наверное, мог бы и задохнуться, если бы Оля не влепила мне увесистую пощечину. Я перестал смеяться и посмотрел на нее. Трудно поверить, но на Олином лице не было даже тени улыбки. - Вот так царевна Несмеяна! - поразился я и нетвердой походкой стал пробираться к выходу, а потом и к буфету. Оля шла за мной.
В буфете уже стояла приличная очередь из таких же, как я, желающих снять стресс. - Ну хіба ж не дурні!? – возмущался интеллигентного вида товарищ впереди меня, - Витягли стару людину з ліжка і не здогадалися налити йому добру чарку! Це гірше, ніж злочин: це помилка! Себе он заказал «добру чарку» коньяка граммов на 150. Я взял два бокала вина и выпил оба, потому что Оля от своего отказалась. Прозвучал звонок, мы вернулись в зал. В третьем действии публика не отрывала глаз от сцены в надежде на повторение чуда, но ничего интересного так и не случилось. Наоборот, Хмельницкий явно оживился и почти не выделялся из труппы. Похоже, он все-таки получил свою «добру чарку», и она помогла.
Изюминкой последнего действия оказалась булава, которую гетман Войска Запорожского, бессмысленно вертел в руках весь спектакль. Она наконец «выстрелила». Этой булавой Хмельницкий лично прикончил изменника. Удар оказался неожиданно звонким, как если бы голова или булава были пустыми внутри. В зале раздались редкие смешки, но не более. До прикладывания уха к земле этот эпизод явно не дотягивал. Интересно, что в архиве театра сохранились фотографии этой жуткой по сути сцены убийства. Одну из них мне прислали харьковские друзья. Пусть это не именно тот спектакль, но все же... Если интересно, можете посмотреть на нее на http://abrp722.livejournal.com в моем ЖЖ.
После спектакля я проводил Олю до дома, благо, она жила всего в нескольких кварталах. Стали прощаться. - Ты не думай, - сказала Оля, - у меня есть чувство юмора и я умею смеяться. Просто Народный артист – мой дедушка. Я его очень люблю! Она поднялась на цыпочки, чмокнула меня в щеку и исчезла в подъезде.
Как в других местах не знаю, но в США, когда звонишь в место вроде кредитной карты или медицинской страховки, отвечает на твой звонок не человек, а компьютерная программа. Ее задача – выяснить кто ты такой, что тебе нужно и, если возможно, ответить на твой вопрос. Говорит эта программа приятным женским голосом, проявляет исключительные вежливость и терпение, а еще по многу раз переспрашивает, правильно ли она тебя поняла. Передает она тебя человеку только после того, как полностью исчерпает свои возможности. Нормально на это исчерпание уходит минут пять, но, если она тебя плохо понимает, может уйти гораздо больше. Между прочим, на такой технологии компании экономят до 20% расходов на колл-центры.
Так вот, жалуемся мы с приятелем друг другу, что эти замечательные программы не хотят понимать наш акцент. - Представляешь, - говорю я, - она меня не понимает, когда я называю однозначные числа. - Это что, - подхватывет приятель, - она не понимает, когда я отвечаю “Yes” или “No”!
Как это ни странно, но люди часто обижаются, когда слышат о себе нечто совершенно очевидное. Итальянец обидится, если его назвать «макаронником». А ведь итальянцы действительно любят макароны. Украинец обидится, если его назвать «хохлом». А ведь это прозвище произошло от запорожских казаков, которые в старину выбривали голову и оставлявляли собранную в торчащий хвостик (хохол) прядь волос. Самая страшная обида для коренного гавайца – сказать ему: «Ты съел Кука». А ведь Кука действительно съели на Гавайских островах, а совсем не у «берегов Австралии», как поется в известной песне.
Гордость английского королевского флота великий мореплаватель капитан Джеймс Кук успел побывать на Гавайских островах трижды. В первый раз – в 1778 году на острове Кауаи. Оторванные от всего остального мира островитяне, которые никогда не видели европейцев, были потрясены их белой кожей, одеждой, кораблями, но больше всего - железом, которого они тоже никогда не видели. За несколько кусков металла капитан Кук получил провизию и воду для двух своих кораблей. Обворожительные гавайские девушки охотно дарили морякам любовь за один железный гвоздь. Когда запас гвоздей истощился, и моряки стали вытаскивать их из обшивки и креплений, Кук срочно покинул гостеприимный остров и отправился на север.
Здесь я не могу удержаться, чтобы не сообщить, что несколько этих гвоздей сохранились до наших дней. Один из них в 2003 году на торгах, организовааных аукционным домом Сотбис, был продан за 17 тысяч долларов. Одним словом, не судите предков слишком сурово, берегите их наследие, и вам воздастся сторицей.
Но вернемся к Куку. Смелый капитан прошел через Берингов пролив в Северный Ледовитый океан, сделал разворот и почти через год вернулся на Гаваи. На этот раз судьба привела его на Большой остров в залив Кеалакекуа. Прибытие кораблей капитана Кука совпало с праздником, посвященным богу земледелия Лоно. Легенды рассказывали, что бог явится к гавайцам на судне, похожем на корабль европейцев, и будет таким же белокожим, как и Кук. Неудивительно, что Кука сочли богом Лоно и стали оказывать ему соответствующие почести. Но тут произошел облом. Заболел и умер Уильям Уотмен, один из офицеров Кука. Англичане похоронили его по христианскому обычаю, а гавайцы сделали важное заключение, что белые люди тоже смертны и, скорее всего, совсем не боги. Тем не менее, после месяца гавайских каникул Кук покинул остров в добром здравии и с богатыми дарами. Он не знал, что удача уже отвернулась от него.
В штормовом море не выдержала фок-мачта одного из кораблей. Возможно, это случилось потому, что из ее крепления вытащили слишком много гвоздей. Этой версии можно верить и можно не верить, но именно такую запись сделал в своем дневнике лейтенант Кинг. Так или иначе, экспедиция вернулась в знакомый залив Кеалакекуа меньше чем через неделю.
Праздник в честь Лоно тем временем окончился и начался праздник в честь бога войны Ку. В его обязательную программу входили человеческие жертвоприношения и ритуальный каннибализм. Приветливые до того аборигены вдруг стали агрессивными и, казалось, искали повод для конфликта. Конфликт не заставил себя ждать: аборигены украли шлюпку. Капитан Кук взял с собой несколько матросов и поехал на берег ее вызволять. Его план был прост и циничен: заманить короля туземцев на судно, объявить его заложником и после этого диктовать свои условия. Обычно эта схема действовала безотказно, но на сей раз что-то пошло неправильно. Первыми пришли в волнение жены короля: они не хотели отпускать его на корабль. Вслед за ними заволновалась мирная поначалу толпа. Кто-то бросил в капитана камень. Кук выстрелил и попал в знатного гавайца. Не прошло и нескольких секунд, как туземцы набросилась на англичан. Спастись удалось только нескольким. Сам Кук был оглушен ударом дубинки, а после этого заколот кинжалами. Эта дубинка, сделанная из дерева ухиухи (а не из бамбука, как у Высоцкого), и один из этих кинжалов, сделанный из меча меч-рыбы, бережно хранятся в Музее Бишопа в Гонолулу. А вы можете их увидеть на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале.
Командование кораблями принял на себя капитан Клерк. Он вывел их из залива и открыл по берегу артиллерийский огонь. Высадившийся десант начал жечь прибрежные деревни. Туземцы запросили пощады, англичане – тело капитана Кука. Им принесли голову без нижней челюсти и примерно 6 килограммов мяса без костей...
Первый трагический контакт цивилизаций намертво впечатался в гавайскую историю. До сих пор гавайцы точно знают, кто именно из их предков ел капитана Кука, до сих пор приписывают им сверхъестественные качества, но, испорченные американской политкорректностью, жутко этого стыдятся. Не удивляйтесь, многие гавайцы помнят своих предков в 10 - 14 поколениях.
Останки капитана Кука похоронили по морскому обычаю. В 1878 году около места, где он встретил свою смерть, в его честь был установлен девятиметровый белый обелиск. Для современников-англичан он был великим мореплавателем, для гавайцев – полубогом и коварным злодеем. Для нас он – герой смешной песни Высоцкого. Sic transit gloria mundi.
В молодости был у меня знакомый по имени Алексей, по фамилии Слезов. Он однозначно принадлежал к «поколению дворников и сторожей», но никогда не работал ни тем, ни другим. Алексей вообще никогда и нигде не работал. Он учился. Находил профессиональные курсы, где платили стипендию, электросварщиков, например, или операторов ЧПУ, учился полгода, но на работу не выходил, а начинал искать следующие курсы. В перерывах он ездил в Москву или Питер и там занимался делом своей жизни – поэзией и поэтами Серебряного века. Знакомился со стариками и старухами, которые когда-то лично знали кумиров, записывал их воспоминания. Иногда ему везло, и он находил письма или даже рукописи этих кумиров. Дружил не только с такими же, как он, фанатами, но и с известными литературоведами. Удостоился быть представленным Анне Андреевне Ахматовой и несколько раз побывал у нее в гостях (данным фактом очень гордился и никогда не упускал случая упомянуть о нем в разговоре). Так что без преувеличения можно сказать, что Алексей всей душой болел за русское культурное наследие и делал все что мог, чтобы его сохранить. Одна беда: Советская власть почему-то считала это занятие принципиально вредным. В результате у Алексея возникали неприятности административного и идеологического характера, от которых его отмазывал дядя. Дядя был большой шишкой, если я не ошибаюсь, замминистра угольной промышленности. Отмазывать Алексея никакого удовольствия ему не доставляло. Более того, замминистра был совершенно согласен с Советской властью в оценке деятельности его племянника, но и зла ему тоже не желал.
Пораскинув мозгами, дядя нашел, как ему казалось, оптимальное решение: отправить Алексея на остров Шпицберген рубить уголек. – Убежать оттуда можно только на самолете, все, что нужно человеку, там есть, платят более чем хорошо, а остальное устроится, - подумал он и сделал Алексею предложение, от которого тому не удалось отказаться.
Вообще-то Шпицберген не остров, а целый архипелаг. Формально он принадлежит Норвегии, но пользоваться его природными ресурсами может любая страна. Во второй половине прошлого века единственной такой страной был Советский Союз. Добыча угля велась на двух шахтах. Одна располагалась в поселке Пирамида, а другая – в Баренцбурге. Алексей попал в Баренцбург, который в то далекое время являл собой порообраз светлого коммунистического завтра. Начнем с того, что там было много бесплатной еды и не было очередей. Своя теплица, свои свино-, птице- и молочная фермы, своя пивоварня – и все это за полярным кругом в зоне вечной мерзлоты, где нет растений выше 10 см.! Ударно поработав, шахтер шел в столовую, где вкусная свежеприготовленная пища ждала его в любое время суток. Позаботилась Родина и о досуге горняков, предоставив широкие возможности для культурного отдыха: кино, спортивный зал, библиотека, кружок норвежского языка. Такой пережиток прошлого как деньги там еще существовал, но это были не советские деньги, а денежные знаки треста Арктикуголь. На рубли их обменивали только в Москве, но платили в таком количестве, что за два года работы можно было собрать на совершенно недоступный для большинства населения СССР автомобиль. Ну и, как должно быть при коммунизме, в Баренцбурге имело место отделение КГБ, в котором трудились три товарища чекиста. Угнездились они в здании советского консульства, все их знали и называли «три пингвина» за белые рубашки и одинаковые черные пальто. На http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале вы даже можете увидеть эту троицу на фотографии, которая попала ко мне по чистой случайности.
При всем при том Баренцбург не был раем. Полярная ночь и полярная зима и так могут вогнать в тоску кого угодно, а при норме выдачи спиртного - бутылка водки на человека в месяц - шахтеру недолго и с ума сойти. Особенно донецкому шахтеру, который привык выпивать эту бутылку после каждой смены.
Но вернемся к Алексею. Он благополучно прибыл к месту назначения, поселился в общежитии, получил бутылку водки, которая полагалась каждому новоприбывшему, и сразу записался в кружок норвежского языка. Через неделю ПГР Слезов вышел в свою первую смену. Отдадим Алексею должное: он проработал на глубине 500 метров целых полтора месяца. По истечении этого срока, проснувшись однажды после смены, увидел солнце совсем низко над горизонтом. Вдруг понял, что скоро наступит полярная ночь, и впал в панику. В голову полезли мысли о веревке и мыле, но в конце концов он пришел в себя и, чтобы развеяться, отправился в порт. Там стояло норвежское туристическое судно. Через час оно отходило в норвежский же Лонгиербюен, расположенный в каких-то 40 километрах. По слухам, там были настоящий бар и длинноногая барменша. Дальнейшее происходило без всякого определенного плана и вопреки здравому смыслу. Алексей сбегал за двумя заначенными бутылками водки, отнес их в теплицу, обменял на букет свежих гвоздик (розы выращивали только к 8 марта, а гвоздики – круглый год для возложения к памятнику Ленину), хорошо упаковал его в несколько слоев бумаги, вернулся в порт и смешался с толпой туристов. Вскоре Баренцбург растаял в морской дымке.
В Лонгиербюен пришли после полудня. Это был почти такой же неказистый поселок, как Баренцбург, но на одном из строений красовалась вывеска “BAR”. В баре было пусто, тепло и пахло хорошим табаком. На полках стояли бутылки с незнакомыми яркими этикетками, сверкало чистое стекло. Подобный бар наш герой видел только однажды - в московской гостинице «Пекин». Алексей сел за стойку, протянул симпатичой белобрысой барменше пакет и сказал: - Это тебе. Ничего более сложного на норвежском он выразить не мог, да и необходимости в общем-то не было. Барменша развернула пакет, понюхала цветы, посмотрела на Алексея ошалевшими глазами и спросила: - Что тебе налить? - Виски, пожалуйста, - попросил Алексей после недолгого раздумья. Виски он никогда не пробовал, но знал о нем из книг. Ему было интересно. Барменша взяла стакан с толстым дном, бросила туда несколько кусочков льда, налила из бутылки пальца на три золотисто-янтарной жидкости, поставила стакан на стойку перед гостем. Потом подошла к какому-то ящику, нажала на кнопку. Боб Дилан запел о том, что времена меняются, и нужно плыть, чтобы не утонуть.
Едва Алексей успел сделать первый глоток, как где-то вблизи застрекотал вертолет. Он обернулся и минуты три отстраненно наблюдал, как вертолет приземлился на площадку, как из него выскочили «три пингвина» и побежали к бару. Потом он сказал барменше: - Это за мной. Пожалуйста, спрячь меня! Девушка открыла дверцу под стойкой. Алексей перекрестился и нырнул в проем. Девушка закрыла дверцу, открыла дверь за своей спиной и убрала со стойки недопитый виски. В баре снова стало пусто. Через минуту чекисты ворвались в бар. Осмотрелись, выругались по-русски и побежали назад: к их вертолету уже приближался автомобиль норвежской полиции.
Для знакомых с материка исчезновение Алексея прошло почти незамеченным. Ну, завербовался человек на Шпицберген. Ну, не появился через два года. Всякое бывает. Я бы тоже ничего не знал, не встреть я в Москве его сестру. Она-то и ввела меня в курс дела, само собой, под большим секретом. Я спросил, как у Алексея дела. Она ответила, что он преподает русскую литературу в одном из шведских колледжей. Было это много лет назад, и сейчас он, если жив, скорей всего на пенсии. Хочется думать, что все у него хорошо. А мне, когда вспоминаю об Алексее, вот что приходит на ум: после Второй мировой войны из СССР убежало довольно много людей. Большинство остались на Западе, поехав в командировку, на соревнования или на гастроли. Единицы переплыли Черное море из Батуми в Турцию. Единицы перешли через леса в Финляндию. И только один Алексей сбежал через стойку бара. Его следовало бы внести в Книгу рекордов Гинесса.
Сегодня, 2 октября, с заходом солнца наступает еврейский 5777 год. По этому поводу вспомнилась история, которая произошла, когда мне было лет 13. Страной тогда рулил Никита Хрущев.
В субботу вечером мама сказала отцу: - Марк, во вторник начинается Рош ха-Шана, еврейский Новый год. Завтра нужно приготовить фаршированную рыбу. Вы, мои дорогие читатели, не почувствовали бы в этой фразе никакого подвоха. Скорее всего, она бы даже вызвала приятные гастрономические ожидания. А вот для моего отца она означала, что до полудня воскресенья ему предстоит раздобыть крупную свежую пресноводную рыбу. Он попытался отвертеться, но не нашел ничего лучшего, чем сослаться на отсутствие таковой в магазинах. - Пойдешь завтра на базар и купишь карпа. - сказала мама тоном, не терпящим возражений, - Возьмешь с собой Сашу, он поможет тебе нести. Отец было возразил, что живем не на Волге, и свежей рыбе на базаре быть неоткуда. - Ничего, найдешь! – ободрила его мама. А я обрадовался, потому что этим Сашей был я.
Утром мама вручила нам сумки, список покупок и напомнила: брать карпа, а не, например, щуку. Мне показалось, что отец был твердо уверен, что мы не найдем ни того, ни другую. Правда, озвучить эту мысль он не решился. Погода стояла чудесная, и от дома до рынка мы дошли пешком. На улицах в это воскресное утро было почти пусто, но на базаре жизнь уже кипела. Прилавки открытых рядов буквально ломились от даров украинской осени. Торговля шла с размахом: сливы, яблоки, груши шли ведрами, картошка – мешками, огурцы и помидоры – ящиками, лук - вязанками. Брали все это богатство главным образом на заготовки, точно зная, что зимой полки овощных магазинов будут пустыми. Среди рядов, где продавалась живая птица, мой молодой глаз выцепил одну-единственную на всем базаре рыбу. Это была довольно большая щука. Чоловік с висячими усами и довольно красным носом просил за нее четыре рубля. - Свежая? – начал разговор отец. - Тю на тебе, - обиделся продавец, - звичайно, свіжа. Дивися, у неї очі блищать як у циганської дівчини. Чорт з тобою, забирай за три.* Сейчас я догадываюсь, что продавцу очень хотелось как можно быстрее выпить. Поэтому он и отдавал щуку за более чем резонные три рубля. - Нет, - горестно вздохнул отец, - если сказано «карп», должен быть карп. Пошли в крытый рынок!
В крытом рынке было так же интересно, как в открытых рядах, но по-другому. Смуглые маленькие люди продавали гранаты, хурму и дыни в плетенках; большие усатые мужчины – сморщенные мандарины; крупные тетки в белых халатах – творог и сметану, а краснорожие парни с топорами – мясо и сало. - Папа, - попросил я, - давай купим дыню! - Да, хорошо бы, - сказал отец, - но у нас остались деньги только на рыбу. Потом выразительно посмотрел на наши полные сумки и добавил: - Да и не дотащим мы ее.
Впереди показалась вывеска «Живая рыба». Под ней две тетки торговали бочковой сельдью. Одна торговала атлантической, другая - тихоокенской. Больше ничего живого под вывеской не было. Пока мы с отцом созерцали эту безрадостную картину, кто-то еще остановился неподалеку от нас и негромко вздохнул. Отец обернулся и узнал своего сослуживца. Мужчины внимательно посмотрели друг на друга, приподняли шляпы, вежливо поздоровались, перекинулись несколькими фразами и разошлись. Мне показалось, что эта встреча немного смутила их обоих.
Сослуживец растворился в толпе, а мы решили вернуться в ряды и купить щуку, если, конечно, ее еще не продали. Вдруг как бы ниоткуда у нас на пути возник человек и бросился к нам с такой искренней радостью, какую я не часто замечал даже у близких родственников. Я сразу подумал, что это приятель или сотрудник отца, во всяком случае, такой был у него вид: поношенный, но чистый костюм, заботливо отглаженная рубашка, шляпа, очки. - Марк Абрамович, – чуть ли не пропел он, - какая встреча! Помните меня? Мы два дня жили в одном номере в Москве. Вы даже одолжили мне деньги, пока я ждал перевод! Что покупаете? Люди в то время предпочитали не разговаривать с чужими, но отец мотался по работе в Москву почти каждый месяц, жил в гостиницах и, видимо, решил, что такое вполне могло быть, и что беседу можно продолжить. - Да вот, ищу свежего карпа, - сказал он, - примерно такого, - и показал руками какого. Человек разулыбался еще больше: - Интересное совпадение, я здесь по той же причине! У меня родственник работает директором магазина «Мясо», вот того, напротив. Он позвонил, что у него есть карпы, что я могу приехать и взять. Слушайте, я и Вам могу купить! - Сколько это будет стоить? - Давайте на всякий случай рублей пять, должно хватить за глаза! Вернусь через минут десять – пятнадцать! Человек взял деньги и исчез за дверью с надписью «Посторонним вход воспрещен».
Я спросил у отца много или мало пять рублей. Он задумался и ответил примерно так: - Пять рублей - немного больше половины моего дневного заработка. Это хорошая зарплата, а еще я получаю премии и командировочные. Мама тоже работает и тоже инженером. Но покупать, например, мясо на базаре мы себе позволить не можем. Мы стоим в очереди и покупаем на 5 рублей килограмма два. К пяти рублям можно добавить еще рубль и купить две бутылки водки. Если будешь так делать, считай, что пропал. За квартиру, воду, свет и газ мы платим рублей 15 – 20. Сшить тебе хорошее пальто - рублей 70. Чтобы купить холодильник, мы одалживали деньги под проценты. Собрать тысячи три на машину мы не сможем никогда. Но если соберем, обслуживать ее я сам не смогу, а платить нам не по карману. Машина - не наш уровень. Вот и решай, много или мало.
А тем временем прошли 15 минут, потом еще 15, и отец забеспокоился. Мы подошли к заветной двери, нерешительно открыли ее и зашли внутрь. Увидели неширокий полутемный коридор и несколько дверей вдоль него. Внезапно нам в глаза ударил яркий свет. Это открылась еще одна дверь на противоположном конце коридора. Она, несомненно, вела на улицу. В проеме появился силуэт женщины с ведром и шваброй. Заметив нас, она сходу закричала: «A ну, пошли отсюда! Шоб вы, заразы, поздыхали! Гацают с утра до вечера туда-сюда, а мне за ними мыть!» и замахнулась на отца шваброй. На шум открылась одна из боковых дверей, и из нее выкатился низенький и пузатый средних лет товарищ, однозначно наш соплеменник. Как мне показалось, он был в очень хорошем настроении. С напускной строгостью осадил уборщицу, внимательно посмотрел на отца, и спросил: - А ид **? - Йо ***, - ответил отец. - Заходите! - скомандовал наш соплеменник, - Вос тут зих ****? И отца словно прорвало. Он рассказал и про Новый год, и про рыбу, и про коварного незнакомца. Тот от души рассмеялся. - Это Моня-сапожник! - Почему сапожник? – удивился отец - Потому что обувает таких лохов как ты каждый день и не по одному. Ты с кем-нибудь в рынке разговаривал? - Да, сотрудника встретил. - Ну вот, а он подсек и тут же обул! Ну не артист? Отец признал, что, да, артист, и даже улыбнулся. Он никогда, нужно отдать ему должное, не зацикливался на плохом. - Ладно, - сказал соплеменник, мне тут из совхоза рыбу подкинули, малость больше, чем нужно, - он открыл холодильник и протянул отцу большой пакет, - Забирай! Хорошая щука! - А можно карпа? - робко пробормотал отец. - Карпа так карпа, - не стал возражать хозяин и достал другой пакет, - я думал щука лучше. - Сколько это стоит? - Ничего не стоит. Не бери в голову, я тоже не платил. Он закрыл холодильник, открыл сейф, достал оттуда початую бутылку коньяка, плеснул в стаканы отцу, мне(!) и себе. Поднял свой стакан и, слегка запинаясь, произнес: - Лешана това! Лехаим! ***** - Лешана това у'метука! Лехаим! ****** – тоже не очень уверенно ответил ему отец. Выпили, растроганный отец только и сказал: - А шейнем данк! Биз хундерт ун цванцик! ******* Соплеменник пожал нам руки и вывел в рынок. Домой мы ехали на трамвае. Отец тащил сумки, а я в двух руках пакет.
Дома мама первым делом развернула пакет. Там оказался здоровенный, килограмма на 3 - 4, карп с крупной золотистой чешуей. Он был обложен льдом и аккуратно завернут в несколько слоев пергаментной бумаги. Мама немедленно проверила жабры. Они были безукоризненно красными. - Сколько ты за это заплатил? – подозрительно спросила мама. - Пять рублей, Саша не даст соврать, - совершенно честно ответил отец. - Молодец! За такого карпа и десятки не жалко, - расщедрилась мама на нечастую похвалу. Потом немного помолчала и добавила: - Но, наверное, лучше было бы купить щуку!
Всех, кто празднует еврейский Новый год, и даже тех, кто не празднует, ждет поздравительная открытка на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале. Лешана това у'метука!
----- * Да ты что?! Конечно, свежая. Посмотри, у нее глаза блестят как у молодой цыганки. Черт с тобой, забирай за три. ** Еврей? *** Да! **** Что случилось? ***** Хорошего Нового года! Будем здоровы! ****** Хорошего и сладкого Нового года! Будем здоровы! ******* Большое спасибо! Живи до 120!
Есть в американском штате Невада маленький городок Лафлин. Возник он в 1964 году, когда там был построен первый отель-казино «Риверсайд», заточенный под публику победнее и попроще, чем та, которая ездит в Лас-Вегас. А потом оказалось, что такой публики много, и начался бум. За несколько лет была скуплена вся земля вдоль реки Аризона, и там, где стояли несколько жалких домишек, появились отели-небоскребы с ресторанами, концертными залами, ночными клубами и, конечно же, казино. Каждая гостиница – замкнутый мир, в котором можно найти все необходимое, потому что наружу лучше не выходить. Там - пустыня, где температура летом доходит до 50°C, а ночью стоит такая духота, что пробыть на улице больше получаса просто невозможно.
Но речь здесь не о климате. Речь здесь об отеле-казино «Эджуотер», на фотографии которого, если интересно, вы можете посмотреть на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. Его первым владельцам здорово не повезло. В месте, намеченном для постройки гостиницы, они без проблем скупили все необходимые клочки земли, кроме одного. С этим одним его владелица Сусан Родригес, совершенно одинокая тетка 72 лет отроду, не хотела расставаться ни за какие деньги. Пока шли бесконечные переговоры, начатое уже строительство остановилось, а тем временем отели конкурентов росли как на дрожжах. Владельцы дрогнули, выбросили белый флаг и за халупу, рыночной стоимостью тысяч 150 долларов, заплатили два с половиной миллиона. Но это не все. Кроме миллионов, на последнем самом престижном этаже отеля специально для Сусан был выстроен огромный номер с широченными окнами и единственным во всем здании балконом. Этот номер вместе с полным обслуживанием был предоставлен ей пожизненно и без какой-либо оплаты. Но и это еще не все. Еще Сусан получила пожизненную привилегию есть и пить в любом из ресторанов гостиницы и тоже ничего не платить. Ну, и еще автомобиль, но автомобиль это уже мелочь.
Вы наверное думаете, что Сусан спустила свои миллионы в казино? Ничего подобного! Примерно месяц она радовалась новому жилью, а затем впервые в жизни отправилась в Европу, а точнее в Париж. Заказала билет в первом классе, после взлета выпила бокал шампанского и умерла.
А балкон и широкие окна, конечно, никуда не делись. Но их историю уже никто не помнит, кроме разве что старого бармена в баре «Коув», который рассказал ее мне, а я вам.
Я думаю, что 95% моих читателей совершенно не представляют себе, каким был небольшой продуктовый магазин времен моего советского детства. А у меня один из таких магазинов буквально стоит перед глазами. Он располагался на углу в одном квартале от нашего подъезда и занимал часть первого этажа большого жилого дома. У нас в семье его так и называли: «Угловой».
- Саша, - говорила моя мама, - в «Угловой» сегодня завезли сахар. Сбегай, купи два килограмма. Скоро будем варить варенье, нужно сделать запас. Я брал деньги, слетал с пятого этажа и через две минуты открывал тяжелую дверь магазина. Прямо напротив входа был прилавок. Перед ним стояла маленькая, шесть - семь человек, очередь, а за ним орудовал Яков Михайлович, невысокий кряжистый человек с цепким взглядом. Жил он в том же доме, каждый день открывал магазин ровно в 6:30 и, вроде Димы Вернера, ни разу на моей памяти не покинул боевой пост.
Заняв очередь, я сначала смотрел на улицу через большое окно слева, затем - на второй, маленький, прилавок справа, где продавала водянистые соки и минералку Зоя, жена Якова Михайловича. Наконец, переводил взгляд на полки за главным прилавком. На них возвышались затейливо выложенные пирамиды несъедобных консервов и батареи бутылок дешевого суррогатного вина. На полу иногда стояли несколько бидонов с молоком, иногда бидон со сметаной, иногда бочка с селедкой. Там же довольно часто можно было видеть мешок с сахаром или мукой и практически всегда - мешки с крупами, которые не пользовались особым спросом, например, перловкой или саго. В витрине за гнутым стеклом красовались несколько кремовых тортов, два сорта вареной колбасы малоаппетитного вида и один – сыра.
Когда подходила моя очередь, Яков Михайлович ставил на одну чашку весов двухкилограммовую гирю... Сейчас такие весы и гири можно найти только в антикварном магазине. Если есть желание посмотреть на этот агрегат, загляните на http://abrp722.livejournal.com/ в мой ЖЖ. Потом он сворачивал бумажный кулек, совком насыпал туда сахар из мешка, осторожно укладывал его на другую чашку. Отсыпая и досыпая сахар, добивался идеального равновесия, закрывал кулек, брал деньги, давал сдачу. Еще через пару минут я взлетал на пятый этаж и отдавал сахар маме. Мама доставала пружинные весы, которые она называла безменом, взвешивала сахар и печально говорила: - Опять недовесил 150 граммов! - Мама, - пробовал успокоить ее я, - пойди, потребуй, чтобы он вернул деньги! - Нет, - вздыхала мама, - не стану я связываться из-за рубля! - Ну, тогда пожалуйся на него! - Господи, что у тебя на уме!? – возмущалась мама, - Человека же могут посадить!
Незадолго до эмиграции я приехал в родной город, чтобы попрощаться со старыми друзьями и с нашей соседкой тетей Шурой. Когда выходил из подъезда, почувствовал на себе чей-то цепкий взгляд. Оглянулся, на скамейке перед домом грелся на солнце очень старый человек. Я присмотрелся и узнал Якова Михайловича. Спешить мне было некуда. Подошел, поздоровался, подсел. После короткого разговора понял, что никаких проблем с головой и памятью у ветерана прилавка нет. Я немного напрягся и впрямую спросил: - Яков Михайлович, мама всегда жаловалось, что Вы обвешивали. Было дело? - Конечно, было. А куда было деваться? На зарплату не прожить, наверху тоже требуют. Все обвешивали и я обвешивал. Время было такое. - Соседи говорили, что у Вас гири были облегченные. Правда? - Не дай Бог! Гири государственные, с клеймами. За них и загреметь недолго. - А как же? - У меня коромысло на весах специальное было: одно плечо немного короче другого. И чашки чуть-чуть разные, чтобы пустыми ровно стояли. Процентов семь получалось в мою пользу. - А если ревизия? Как это называлось? Контрольный заказ? Они же следили, как продавец взвешивает. - Ну, это просто, - улыбнулся Яков Михайлович, - Если контрольный заказ, переносил гири на другую сторону весов. При перевзвешивании оказывалось даже с походом. Странно, конечно. Ну и пусть странно. Главное, чтобы не меньше. - А как же Вы распознавали ревизоров? - Ну, это совсем просто. Я у себя в магазине простоял 35 лет. Всех покупателей знал в лицо. Если видел, что люди незнакомые, сейчас же гири на другую сторону весов! - А если это не ревизоры? - Ничего страшного. Те, которые замечали перевес, обязательно приходили снова. Тогда я свое возвращал... Чего уж там говорить?! Хорошо жили, интересно, красиво! Не то, что сейчас. Он с трудом встал и медленно пошел к дому.
Окончание. Начало - в выпуске anekdot.ru за 10 мая 2016, http://www.anekdot.ru/id/824525/
Британские ученые утверждают, что эмоциональные стрессы хранятся в памяти годами. Похоже, так оно и есть. Зяма как-то слишком нервно наполнил рюмки. Не дождавшись меня, он опрокинул свою и продолжил:
- Пока доехал домой чуть не спятил. Никак не мог успокоиться, что меня так жестоко кинул родной дядя да еще и непонятно зачем. - Плюнь и разотри! – успокаивала меня жена, - Ты всегда зарабатывал и сейчас заработаешь. А вампиры у тебя кушать не просят. Пусть живут! По жизни оказалось, что еще как просят! Через недели три пришел счет почти на десять тысяч долларов - налог на недвижимость за следующий квартал. Срок оплаты – месяц. Первая мысль была - не платить вообще. Потом вспомнил, что я в Америке никто, никого не знаю и даже занести некому. В итоге решил заплатить, но железно не из своих денег. Не для того я их привез. Что нужно делать, я знал точно: первое - выселить вампиров, второе – найти $10000, третье - продать «электростанцию» хотя бы за тот же доллар. А вот как это сделать, пока не знал.
Интернета тогда не было. Я пошел в знаменитый книжный магазин «Барнс и Нобл». Среди сотен стеллажей с трудом нашел продавца, сказал, что мне нужно выселить вампиров из моего дома. Попросил найти книгу на эту тему. Продавец немного опешил, но к полке с книгами о вампирах подвел. Смотрю – там сплошные бумажные обложки, а я по нашему рынку помнил, что это хлам. Но в конце-концов высмотрел солидный двухтомник «Вампир Варни». Купил, принес домой, открыл, полистал. Ясно понял, что мне его освоить не хватит и года. Жена первым делом, конечно, поддела: - Тебе Елена Павловна читать советовала, а ты всё по кабакам... Вот я ЕП и позвонил. Сказал, что высылаю ей книги. Попросил найти в них информацию, как выселить вампиров из собственного дома. Ну, ты понимаешь, для нее Америка была, как волшебное царство. Она даже не удивилась. Отправил ей оба тома через «Американ Экспресс». Всех расходов получилось больше ста баксов, но время поджимало, и было не до экономии.
Через неделю получил послание от ЕП по факсу. Там был текст очень вежливого письма к Лилит, Матери Вампиров, с просьбой воздействовать на «детей», чтобы они освободили незаконно занятое строение по указанному адресу. Еще в послании была пошаговая инструкция: 1. Переписать письмо от руки. 2. В новолуние медитировать, пока не увидишь вампиров. 3. Сжечь письмо на черной свече. В конце ЕП написала, что книга по ее мнению – чистый вымысел, и результат вряд ли будет положительным.
Я не стал сильно рассуждать вымысел или не вымысел. До новолуния оставался один день. Переписал письмо, купил в Ист-Вилледж черную свечу побольше. О медитации я ничего не знал и сейчас не знаю, но вампиры, как стояли перед глазами, так и с наступлением темноты никуда не делись. В полночь я сжег письмо. Вместе с ним сжег на всякий случай копию счета. Через два дня вечером поехал смотреть на результат. Первый вампир вылетел сразу после захода солнца, взял тот же курс на Махеттен. Потом завыли собаки. Короче, никаких перемен я не заметил.
- Зяма, - перебил я рассказчика, - ты ЕП заплатил? - Обижаешь! - возмутился Зяма, - Когда это за мной ржавело? Он налил, мы выпили за здоровье Елены Павловны, и рассказчик вернулся к своему повествованию:
- Бумагу я жег в понедельник, а в четверг поехал на Брайтон. Посетил сначала Потомственного Сибирского Колдуна, потом Верховного Шамана. Оба гарантировали, что завтра вампиров не будет, если я прямо сейчас выложу 2990 баксов наличными. Судя по тому, что цена была одинаковой, они общались по телепатической связи и, следовательно, что-то в своем деле понимали . Но не настолько, чтобы я дал им деньги.
В пятницу я жалел себя, а в субботу жена предложила: - Давай завтра поедем в Краун-Хайтс. Там по воскресеньям Любавичский Ребе раздает народу по одному доллару. Говорят, эти доллары приносят удачу. Туда едет Миша, может прихватить нас. Я подумал, что удача - именно то, чего мне сейчас остро не хватает, и согласился. Кто такой Любавичский Ребе я понятия не имел. Жена тоже.
В очереди за долларом мы простояли больше часа, хотя приехали рано. Любавичский Ребе оказался старым человеком c большой седой бородой и пронзительным взглядом. Он всем давал по доллару, с некоторыми перекидывался несколькими словами. Когда подошела моя очередь, дал доллар и сказал по-русски: - Вам следует встретиться с раввином ДовБер Пинсоном. – Потом остановил меня, дал еще один доллар. Я тогда даже не понял, какая честь мне оказана, и до сих пор не понимаю почему. К нам с женой сразу подошел молодой еврей в черном. Очень вежливо предложил зайти в синагогу неподалеку. Сказал, что в наших же интересах. Пока шли, рассказал нам о бедном хасиде, которому Ребе дал два доллара, а тот выиграл в лотерею 100 тысяч. - Тридцать процентов у него забрали в налоги! - возмущался еврей, - Но, согласитесь, 67 тысяч – хорошие деньги! Вам тоже очень повезет! Через полчаса в ту же синагогу пришел его друг, тоже молодой и тоже в хасидском прикиде. Оказался раввином Пинсоном. Рассказал я ему все свои дела. Он задумался и попросил дать два дня подумать.
- Так, - сказал раввин Пинсон через два дня, - у нас, евреев, главная обязанность мужчины – учиться. Первым делом научимся надевать талит и тфили́н. Потом выучим три короткие молитвы: «Ханит», «Маген» и «Лехабот». Их нужно научиться читать не только правильно, но и очень быстро. Талит, которого я никогда до того не видел, оказался покрывалом с кистями. Тфилин - двумя черными коробочками. Одна из них закрепляется ремешками на левой руке, другая – на голове. Перед тем, как надевать то и другое, читаются специальные благословления на иврите. Этому делу я обучился за полчаса. Еще полчаса ушло на молитвы. Раввин очень удивился, как быстро у меня это получилось. Откуда ему было знать, что я запоминаю сразу и навсегда.
На втором занятии, после короткого экзамена по пройденному материалу, раввин Пинсон перешел конкретно к вампирам: - В любой солнечный день, например, завтра, надевайте талит и тфилин. Когда это будет сделано, идите в подвал Вашей электростанции. Что будет дальше, я понятия не имею, но не сомневаюсь, что Вы разберетесь по ходу событий. Если почувствуете опасность, прочитайте «Маген». При необходимости потеснить противника, прочитайте «Ханит». Когда все будет закончено, не забудьте прочитать «Лехабот». Он пожелал мне удачи, пожал руку и убежал.
- Зяма, - не удержался я, - Почему хасиды с тобой возились? Так, как о тебе, нормально заботятся только о своих. Ну, по крайней мере обрезанных. Тебя не уговаривали? - Почему со мной возились? Так Ребе же сказал! А об обрезании папа с мамой на восьмой день после моего рождения позаботились... Разговор переключился на родителей. Оказалось, что из всех жива только Зямина мать. Мы выпили за нее, помянули остальных, помолчали... И Зяма продолжил свой рассказ:
- Завтра, как советовал раввин Пинсон, не получилось – шел дождь. Получилось послезавтра. Я нашел дырку в ограждении, надел талит и тфилин. Через пару минут уже спускался в подвал. Открыл массивную дверь со скрипучими петлями, шагнул внутрь. Когда глаза немного привыкли к темноте, разглядел элегантного господина в черном смокинге с красными отворотами, который неспешно двигался в моем направлении. Его породистое лицо можно было бы назвать красивым, если бы его не портили отвратительные острые клыки, которые не умещались во рту и нависали над нижней губой. - Я - граф Цепеш, - немного свысока представился он. - Меня зовут Зяма, Зяма Цванг, - представился я, - Очень приятно! - Зачем пожаловали, Зяма? Удивительно, но клыки не мешали ему говорить. - Хочу попросить Вас и Ваших друзей покинуть незаконно занятое помещение, которое принадлежит мне, - вспомнил я чеканную формулировку Елены Павловны. Граф поморщился. - Да, принадлежит, но ни у меня, ни у моих товарищей нет ни малейшего желания покидать его. Я же, со своей стороны, имею честь предложить Вам присоединиться к нашему кругу. Я увидел, как напряглись его руки с когтистыми пальцами, почувствовал, что сейчас эти руки будут брать меня за горло в самой что ни есть натуре, и быстро прочитал «Маген». Мой ручной тфилин покрылся голубым сиянием, которое растеклось вокруг меня и покрыло как бы еще одной кожей, невесомой, гибкой, и, вместе с тем, способной отразить любую атаку. Как оказалось, вовремя: через долю секунды его пальцы готовы были сомкнуться вокруг моей шеи, но тут же были отброшены с такой силой, что вампир очутился на полу. Встал он с трудом, но все-таки остался при понтах: - Мне очень жаль, что Вы не захотели принять мое предложение. Ну, что же, не надейтесь, что мы примем Ваше! - А это бабушка надвое сказала, - подумал я и прочитал «Ханит». Из головного тфилина вырвался солнечный луч и осветил дальную часть подвала. Я увидел величественный зал, пол и стены которого покрывали прекрасные ковры. Огромные зеркала в золотых рамах отражали изящные диваны и кресла, обитые красным и черным бархатом. Там и сям в кольцах, закрепленных на потолке, висели вниз головой вампиры, похожие на летучих мышей. Разбуженные светом, они быстро собрались ближе к выходу, где еще оставалась тьма. Я уже думал, что сейчас эта разъяренная толпа бросится на меня, но Цепеш остановил их коротким властным жестом. Затем он повернулся ко мне: - Вы – человек, я – вампир. Но все равно мы оба – американцы. А раз так, давайте следовать американским деловым принципам. Забудем личные претензии и найдем решение, которое будет выгодным для нас всех. Иногда найти его трудно, но оно почти всегда есть. Итак, что Вы хотите? - Чтобы Вы и Ваши друзья ушли. - Зачем? - Чтобы продать это здание. - Вы его все равно не продадите, - улыбнулся вампир, - никто не поверит, что нас здесь нет, даже если мы уйдем. - Поверят, - не согласился я, - Поверят, потому что перестанут выть собаки. - Хорошо, предположим, Вы правы. Но зачем Вам вообще его продавать? - Чтобы не платить налог на недвижимость, 40 тысяч долларов в год. - А если его заплатим мы? И тут до меня доперло, что дядя меня не только не кинул, а совсем наоборот! Моментально подскочил тонус. Даже голос зазвучал по-другому: - Отлично! Но тогда вы - мои квартиранты и должны платить мне за аренду! - Сколько Вы хотите? - 40 тысяч налога государству, 40 тысяч мне. Получается 80 за год. - 40 - много, Вы же не несете никакие расходы. Я бы оценил Ваши хлопоты в тысяч 20. Сошлись мы на тридцати. Стали обсуждать, как будем рассчитываться. - Это несложно, - успокоил меня мой почти жилец, - Мне проще всего заплатить сразу на год вперед. Вечером перед ближайшим полнолунием вы купите два лотерейных билета. Они выиграют всю оговоренную сумму, 70 тысяч. Я вспомнил еврея из Краун-Хайтс и возразил: - Нет, так я буду в убытке. С выигрыша в лотерею я заплачу минимум 30% налогов. Согласен на 70 кэшем и 110 через лотерею. Влад поднял глаза к потолку, видимо, считая в уме. - Хорошо, пусть будет 110 тысяч, и называйте меня просто Влад. На его лице появилась улыбка, скорее похожая на гримасу. Ко мне протянулась когтистая рука, которую я осторожно пожал. Даже через защиту я почувствовал, что его рука холодна как лед.
Зяма замолчал. Казалось, что мысленно он все еще в том подвале. Поэтому мне пришлось взять инициативу на себя. Разлил водку по рюмкам, предложил тост: «За дядю!». И мы немедленно выпили.
- Да, - продолжил Зяма, - мы с Владом пожали друг другу руки. Осталось показать, кто в доме хозяин. Я прочитал «Лехабот» - и мои тфилин превратились в ничем непримечательные коробочки. В подвале снова стало темно. Вокруг меня сверкали красные горящие глаза, но теперь они меня не пугали. Я обратился к вампирам с короткой речью. Сказал, что рад иметь таких замечательных жильцов, что они всегда могут рассчитывать на меня. Оставил свой телефон, распрощался, вышел, закрыв за собой дверь. Через два дня я действительно выиграл 110 тысяч долларов и почувствовал себя прежним Зямой Цвангом!
- Зяма, - сказал я, - ты просто молоток! Давай поднимем за электростанцию и ее хозяина! - Не спеши, - улыбнулся Зяма, - электростанция уже не моя. - А чья? - Понимаешь, два года назад здание электростанции признали историческим памятником. Со мной сразу же связалась мэрия Джерси-Сити. Поставили в известность, что планируют восстановить здание и разместить там Центр искусств с театром, концертным залом, бутиками и ресторанами. Одним словом, предложили продать здание городу. Я сообщил новость Владу, сказал, что с властями связываться не хочу. Влад согласился. Ну, я поторговался и продал. Получил больше, чем ожидал.
- Зяма, - поразился я, - а куда ты дел вампиров? - Да никаких проблем! Я купил для них новое строение. Тоже заброшенное, тоже красивое, в хорошем месте и даже с бОльшим подвалом. Тот был уже маловат. Тут понимаешь какое дело, - у Зямы загорелись глаза, - Я не знаю, что у них и как, но их становится больше. Три года назад мы с Владом купили еще одно здание. И вообще это перспективный бизнес. Если все пойдет по плану, через 5-6 лет у меня будет целая сеть таких,.. ээээ.., пансионатов что ли. Сейчас вплотную занимаемся Майами, на очереди Сан-Франциско и Бостон. В более отдаленной перспективе – Лондон.
Мы допили кофе. Я попросил официантку принести счет. Та вроде даже удивилась: - Ничего Вы не должны, Вы же в гостях у нашего хозяина. Теперь удивился я: - Я ни в каких не гостях и хозяина не знаю. - Ну да, два часа обедаете, выпили бутылку водки и так и не познакомились... Я перевел взгляд на Зяму, он беззвучно хохотал, по его щекам катились слезы. - Нет, - говорю, - дорогой, так не годится. Мне будет неудобно прийти еще раз. А я был бы рад. - Очень хочешь заплатить? - хмыкнул Зяма, - Отдай деньги в синагогу на бедных. Подходит? И приходи, конечно! Буду рад! Ну, давай на посошок!
По пути в Нью-Джерси я всё пытался понять, получилось ли бы у меня, как у Зямы, выстроить отношения с вампирами. В конце-концов решил, что с американскими, может быть, и получилось. А вот на совместное предприятие точно бы не потянул. Доехал без приключений, но дверь собственного дома открыл ключом только с третьей попытки. Дополз до постели и мгновенно уснул. Всю ночь мне снились вампиры и хасиды. Они танцевали хип-хоп на Красной площади в Москве.
Я тогда работал в Джерси-Сити в нескольких кварталах от здания электростанции. На следующий день взял на работу камеру, сделал несколько фотографий. Вы можете их увидеть на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ, если интересно. Там уже началась реконструкция, но еще не зашла слишком далеко. А на Брайтоне я снова появился только через год. Подошел к знакомому входу. Вижу – вывеска другая. Спросил Зяму. Мне сказали, что он продал ресторан и уехал. Спросил: - Куда? - Никто не знал. Кто-то слышал, что во Флориду.
Попробовал отыскать Зиновия Цванга на интернете, но такого человека не нашлось. Иногда я повторял эти попытки, но снова не находил. В последний раз попробовал вчера, а заодно погуглил и некоторых других действующих лиц. Влад Цепеш умер в 1476 году, но, судя по всему, жив. Елена Павловна продолжает обучать английскому, но теперь из Новой Зеландии и по Скайпу. Раввин ДовБер Пинсон стал видным ученым-каббалистом и к настоящему времени написал 21 (двадцать одну!) книгу. Зяма так и не нашелся. Но я не сомневаюсь, что в один прекрасный день, когда я буду писать историю вроде этой, на экране монитора появится знакомое лицо и знакомый голос скажет: - Поц, на интернете нужно делать деньги, а ты придумал себе новую фигню! Брось ее! Одевайся, выходи из дома. Там тебя ждет летающая тарелка. Если не веришь, посмотри в окно. Я не буду смотреть в окно. Я оденусь и выйду.
Если бы эту странную историю о вампирах и хасидах, о колдунах и книгах, о деньгах и налогах я услышал от кого-нибудь другого, я бы не поверил ни одному слову. Но рассказчиком в данном случае был Зяма Цванг, а он придумывать не умеет. Я вообще долго считал, что Б-г наградил его единственным талантом - делать деньги. И в придачу дал святую веру, что наличие этого дара компенсирует отсутствие каких-либо других.
Зяму я знаю, можно сказать, всю жизнь, так как родились мы в одном дворе, правда, в разных подъездах, и я – на четыре года позже. Наша семья жила на последнем пятом этаже, где вечно текла крыша, а родители Зямы - на престижном втором. Были они позажиточнее ИТРовской публики, которая главным образом населяла наш двор, но не настолько, чтобы на них писали доносы. Когда заходила речь о Цванге-старшем, моя мама всегда делала пренебрежительный жест рукой и произносила не очень понятное слово «гешефтмахер». Когда заходила речь о Цванге-младшем, она делала тот же жест и говорила: «оторви и брось». Ей даже в голову не приходило, что всякие там двойки в дневнике и дела с шпаной всего лишь побочные эффекты главной его страсти – зарабатывания денег.
Я, в отличие от мамы, всегда относился к Зяме с уважением: он был старше, и на его примере я познакомился с идеей свободного предпринимательства. Все вокруг работали на государство: родители, родственники, соседи. Некоторые, как я заметил еще в детстве, умели получать больше, чем им платила Советская власть. Например, врачу, который выписывал больничный, мама давала три рубля, а сантехнику из ЖЭКа за починку крана давала рубль и наливала стопку водки. Но ЖЭК и поликлиника от этого не переставали быть государственными. Двенадцатилетний Зяма был единственным, кто работал сам на себя. Когда в магазине за углом вдруг начинала выстраиваться очередь, например, за мукой, Зяма собирал человек десять малышни вроде меня и ставил их в «хвост» с интервалом в несколько человек. Примерно через час к каждому подходила незнакомая тетенька, обращалась по имени, становилась рядом. Через пару минут елейным голосом велела идти домой, а сама оставалась в очереди. На следующий день Зяма каждому покупал честно заработанное мороженое. Себя, конечно, он тоже не обижал. С той далекой поры у меня осталось единственное фото, на котором запечатлены и Зяма, и я. Вы можете увидеть эту фотографию на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. Зяма – слева, я - в центре.
Когда наступал очередной месячник по сбору макулатуры, Зяма возглавлял группу младших школьников и вел их в громадное серое здание в нескольких кварталах от нашего двора. Там располагались десятки проектных контор. Он смело заходил во все кабинеты подряд, коротко, но с воодушевлением, рассказывал, как макулатура спасает леса от сплошной вырубки. Призывал внести свой вклад в это благородное дело. Веселые дяденьки и тетеньки охотно бросали в наши мешки ненужные бумаги, а Зяма оперативно выуживал из этого потока конверты с марками. Марки в то время собирали не только дети, но и взрослые. В мире без телевизора они были пусть маленькими, но окошками в мир, где есть другие страны, непохожие люди, экзотические рыбы, цветы и животные. А еще некоторые из марок были очень дорогими, но совершенно незаметными среди дешевых – качество, незаменимое, например, при обыске. Одним словом, на марки был стабильный спрос и хорошие цены. Как Зяма их сбывал я не знаю, как не знаю остальные источники его доходов. Но они несомненно были, так как первый в микрорайоне мотороллер появился именно у Зямы, и он всегда говорил, что заработал на него сам.
На мотороллере Зяма подъезжал к стайке девушек, выбирал самую симпатичную, предлагал ей прокатиться. За такие дела наша местная шпана любого другого просто убила бы. Но не Зяму. И не спрашивайте меня как это и почему. Я никогда не умел выстраивать отношения с шпаной.
Потом Цванги поменяли квартиру. Зяма надолго исчез из виду. От кого-то я слышал, что он фарцует, от кого-то другого – что занимается фотонабором. Ручаться за достоверность этих сведений было трудно, но, по крайней мере, они не были противоречивыми: он точно делал деньги. Однажды мы пересеклись. Поговорили о том о сем. Я попросил достать джинсы. Зяма смерил меня взглядом, назвал совершенно несуразную по моим понятиям сумму. На том и расстались. А снова встретились через много лет на книжном рынке, и, как это ни странно, дело снова не обошлось без макулатуры.
Я был завсегдатаем книжного рынка с тех еще далеких времен, когда он был абсолютно нелегальным и прятался от неусыпного взора милиции то в посадке поблизости от городского парка, то в овраге на далекой окраине. Собирались там ботаники-книголюбы. Неспешно обсуждали книги, ими же менялись, даже давали друг другу почитать. Кое-кто баловался самиздатом. Одним словом, разговоров там было много, а дела мало. Закончилась эта идиллия с появлением «макулатурных» книг, которые продавались в обмен на 20 килограммов старой бумаги. Конечно, можно сколько угодно смеяться над тем, что темный народ сдавал полное собрание сочинений Фейхтвангера, чтобы купить «Гойю» того же автора, но суть дела от этого не меняется. А суть была в том, что впервые за несчетное число лет были изданы не опостылевшие Шолохов и Полевой, а Дюма и Сабатини, которых открываешь и не закрываешь, пока не дочитаешь до конца. Масла в огонь подлили миллионные тиражи. Они сделали макулатурные книги такими же популярными, как телевидение – эстрадных певцов. Ну, и цены на эти книги - соответствующими. Вслед за макулатурными книгами на базаре однажды появился Зяма.
Походил, повертел книги, к некоторым приценился. Заметил меня, увидел томик «Библиотеки Поэта», который я принес для обмена, посмотел на меня, как на ребенка с отставанием в развитии, и немного сочувственно сказал: - Поц, здесь можно делать деньги, а ты занимаешься какой-то фигней!
В следующий раз Зяма приехал на рынок на собственной белой «Волге». Неспеша залез в багажник, вытащил две упаковки по 10 штук «Королевы Марго», загрузил их в диковиннную по тем временам тележку на колесиках, добрался до поляны, уже заполненной любителями чтения, и начал, как он выразился, «дышать свежим воздухом». К полудню продал последнюю книгу и ушел с тремя моими месячными зарплатами в кармане. С тех пор он повторял эту пранаяму каждое воскресенье.
Такие люди, как Зяма, на языке того времени назывались спекулянтами. Их на базаре хватало. Но таких наглых, как он, не было. Милиция время от времени устраивала облавы на спекулянтов. Тогда весь народ дружно бежал в лес, сшибая на ходу деревья. Зяма не бежал никуда. Цепким взглядом он выделял главного загонщика, подходил к нему, брал под локоток, вел к своей машине, непрерывно шепча что-то на ухо товарищу в погонах. Затем оба усаживались в Зямину «Волгу». Вскоре товарищ в погонах покидал машину с выражением глубокого удовлетворения на лице, а Зяма уезжал домой. И не спрашивайте меня, как это и почему. Я никогда не умел выстраивать отношения с милицией.
Однажды Зяма предложил подвезти меня. Я не отказался. По пути набрался нахальства и спросил, где можно взять столько макулатуры. - Никогда бы не подумал, что ты такой лох! - удивился он, - Какая макулатура?! У каждой книги есть выходные данные. Там указана типография и ее адрес. Я еду к директору, получаю оптовую цену. Точка! И еще. Этот, как его, которого на базаре все знают? Юра! Ты с ним часто пиздишь за жизнь. Так вот, прими к сведению, этот штымп не дышит свежим воздухом, как мы с тобой. Он – на службе, а служит он в КГБ. Понял? Я понял.
В конце 80-х советскими евреями овладела массовая охота к перемене мест. Уезжали все вокруг, решили уезжать и мы. Это решение сразу и бесповоротно изменило привычную жизнь. Моими любимыми книгами стали «Искусство программирования» Дональда Кнута ( от Кнута недалеко и до Сохнута) и «Essential English for Foreign Students» Чарльза Эккерсли. На работе я не работал, а осваивал персональный компьютер. Записался на водительские курсы, о которых еще год назад даже не помышлял. По субботам решил праздновать субботу, но как праздновать не знал, а поэтому учил английский. По воскресеньям вместо книжного базара занимался тем же английским с молоденькой университетской преподавательницей Еленой Павловной. Жила Елена Павловна на пятом этаже без лифта. Поэтому мы с женой встречались с уходящими учениками, когда шли вверх, и с приходящими, когда шли вниз. Однажды уходящим оказался Зяма. Мы переглянулись, все поняли, разулыбались, похлопали друг друга по плечу. Зяма представил жену – статную эффектную блондинку. Договорились встретиться для обмена информацией в недавно образованном еврейском обществе «Алеф» и встретились.
Наши ответы на вопрос «Когда едем?» почти совпали: Зяма уезжал на четыре месяца раньше нас. Наши ответы на вопрос «Куда прилетаем?» совпали точно: «В Нью-Йорк». На вопрос «Чем собираемся заниматься?» я неуверенно промямлил, что попробую заняться программированием. Зяму, с его слов, ожидало куда более радужное будущее: полгода назад у него в Штатах умер дядя, которого он никогда не видел, и оставил ему в наследство электростанцию в городе Джерси-Сити. «Из Манхеттена, прямо на другой стороне Гудзона», как выразился Зяма. Я представил себе составы с углем, паровые котлы, турбины, коллектив, которым нужно руководить на английском языке. Сразу подумал, что я бы не потянул. Зяму, судя по всему, подобные мысли даже не посещали. Если честно, я немного позавидовал, но, к счастью, вспышки зависти у меня быстро гаснут.
Тем не менее, размышления на тему, как советский человек будет справляться с ролью хозяина американской компании, настолько захватили меня, что на следующем занятии я поинтересовался у Елены Павловны, что там у Зямы с английским. - У Зиновия Израилевича? – переспросила Елена Павловна, - Он самый способный студент, которого мне когда-либо приходилось учить. У него прекрасная память. Материал любой сложности он усваивает с первого раза и практически не забывает. У него прекрасный слух, и, как следствие, нет проблем с произношением. Его великолепное чувство языка компенсирует все еще недостаточно большой словарный запас. Я каждый раз напоминаю ему, что нужно больше читать, а он всегда жалуется, что нет времени. Но если бы читал... Елена Павловна продолжала петь Зяме дифирамбы еще несколько минут, а я снова немного позавидовал, и снова порадовался, что это чувство у меня быстро проходит.
Провожать Зяму на вокзал пришло довольно много людей. Мне показалось, что большинство из них никуда не собиралось. Им было хорошо и дома. – Не понимаю я Цванга, - говорил гладкий мужчина в пыжиковой шапке, - Если ему так нравятся электростанции, он что здесь купить не мог? - Ну, не сегодня, но через пару лет вполне, - отчасти соглашался с ним собеседник в такой же шапке, - Ты Данько из обкома комсомола помнишь? Я слышал он продает свою долю в Старобешево. Просит вполне разумные бабки...
Сам я в этот день бился над неразрешимым вопросом: где к приходу гостей купить хоть какое-то спиртное и хоть какую-нибудь закуску. – Да уж, у кого суп не густ, а у кого и жемчуг мелок! – промелькнуло у меня в голове. И вдруг я впервые искренне обрадовался, что скоро покину мою странную родину, где для нормальной жизни нужно уметь выстраивать отношения со шпаной или властью, а для хорошей - и с теми, и с другими.
Следующая встреча с Зямой случилась через долгие девять лет, в которые, наверное, вместилось больше, чем в предыдущие сорок. Теплым мартовским днем в самом лучшем расположении духа я покинул офис моего бухгалтера на Брайтон-Бич в Бруклине. Совершенно неожиданно для себя очутился в русском книжном магазине. Через несколько минут вышел из него с миниатюрным изданием «Евгения Онегина» – заветной мечтой моего прошлого. Вдруг неведомо откуда возникло знакомое лицо и заговорило знакомым голосом: - Поц, в Америке нужно делать деньги, а ты продолжаешь эту фигню! Обнялись, соприкоснулись по американскому обычаю щеками. - Зяма, - предложил я, - давай вместе пообедаем по такому случаю. Я угощаю, а ты выбираешь место. Идет? Зяма хохотнул, и через несколько минут мы уже заходили в один из русских ресторанов. В зале было пусто, как это всегда бывает на Брайтоне днем. Заняли столик в дальнем углу. - Слушай, - сказал Зяма, - давай по такому случаю выпьем! - Давай, - согласился я, - но только немного. Мне еще ехать домой в Нью-Джерси. - А мне на Лонг-Айленд. Не бзди, проскочим! Официантка поставила перед нами тонкие рюмки, каких я никогда не видел в местах общественного питания, налила ледяную «Грей Гуз» только что не через край. Сказали «лехаим», чокнулись, выпили, закусили малосольной селедкой с лучком и бородинским хлебом. – Неплохо, - подумал я, - этот ресторан нужно запомнить.
После недолгого обсуждения погоды и семейных новостей Зяма спросил: - Чем занимаешься? - Программирую потихоньку, а ты? - Так, пара-тройка бизнесов. На оплату счетов вроде хватает... - Стой, - говорю, - а электростанция? - Электростанция? - Зяма задумчиво поводил головой, - Могу рассказать, но предупреждаю, что не поверишь. Давай по второй! И мы выпили по второй.
- До адвокатской конторы, - начал свой рассказ Зяма, - я добрался недели через две после приезда. Вступил в наследство, подписал кучу бумаг. Они мне все время что-то втирали, но я почти ничего не понимал. Нет, с английским, спасибо Елене Павловне, было все в порядке, но они сыпали адвокатской тарабарщиной, а ее и местные не понимают. Из важного усек, что документы придется ждать не менее двух месяцев, что налог на недвижимость съел до хера денег, ну и что остались какие-то слезы наличными.
Прямо из конторы я поехал смотреть на собственную электростанцию. В Манхеттене сел на паром, пересек Гудзон, вылез в Джерси-Сити и пошел пешком по Грин стрит. На пересечении с Бэй мне бросилось в глаза монументальное обветшалое здание с трещинами в мощных кирпичных стенах. В трехэтажных пустых окнах кое-где были видны остатки стекол, на крыше, заросшей деревцами, торчали три жуткого вида черные трубы. Солнце уже село, стало быстро темнеть. Вдруг я увидел, как из трубы вылетел человек, сделал разворот, полетел к Манхеттену. Не прошло и минуты – вылетел другой. В домах вокруг завыли собаки. Я не трусливый, а тут, можно сказать, окаменел. Рот раскрыл, волосы дыбом! Кто-то окликнул меня: - Сэр! Сэр! - Обернулся, смотрю – черный, но одет вроде нормально и не пахнет. - Hey, man, – говорю ему, - What's up? – и собираюсь слинять побыстрее. Я от таких дел всегда держусь подальше. - Не будь дураком, – остановливает он меня, - Увидеть вампира - к деньгам. Не спеши, посмотри поближе, будет больше денег, - и протягивает бинокль. Бинокль оказался таким сильным, что следующего летуна, казалось, можно было тронуть рукой. Это была полуголая девка с ярко-красным ртом, из которого торчали клыки. За ней появился мужик в черном плаще с красными воротником и подкладкой. - Кто эти вампиры? – спрашиваю я моего нового приятеля, - Типа черти? - Нет, не черти, - говорит он, - скорее, ожившие покойники. Во время Великой депрессии это здание оказалось заброшенным. Затем его купил за символичесий один доллар какой-то сумасшедший эмигрант из России. И тогда же здесь появились вампиры. День они проводят в подвале, потому что боятся света. Вечером улетают, возвращаются к утру. Видят их редко и немногие, но знает о них вся местная публика, и уж точно те, у кого есть собаки. Из-за того, что собаки на них воют. Так или иначе, считается это место гиблым, по вечерам его обходят. А я – нет! Увидеть такое зрелище, как сегодня, мне удается нечасто, но когда удается, на следующий день обязательно еду в казино... - Обожди, - перебил я его, - они опасные или нет? - Ну да, в принципе, опасные: пьют человеческую кровь, обладают сверхъестественными способностями, почти бессмертные... А не в принципе, тусуются в Манхеттене среди богатых и знаменитых, обычные люди вроде нас с тобой их не интересуют. Только под руку им не попадай...
Стало совсем темно. Я решил, что полюбуюсь моей собственностью завтра, и готов был уйти, как вдруг что-то стукнуло мне в голову. Я спросил: - Слушай, а что было в этом здании перед Великой депрессией? И услышал в ответ: - Электростанция железнодорожной компании «Гудзон и Манхеттен».
Окончание следует. Читайте его в завтрашнем выпуске anekdot.ru
Рассказал знакомый батюшка из Нью-Джерси. Поехал он за стеллажами в Икеа, что недалеко от аэропорта. Нужных стеллажей не нашел, зато увидел красивое деревянное распятие и купил. Разумеется, в коробке, как все в Икеа. Когда дома открыл коробку, нашел там крест, три гвоздя в полиэтиленовом мешочке и фигурку Христа с отверстиями под гвозди на ладонях и ступнях. Долго думал, что ему делать, но так и не решил. Вернулся в магазин и покупку сдал. На вопрос "почему?" ответил: "От греха подальше".
Если кто-то подзабыл, я хочу напомнить, что коррупция существовала всегда, но пышным цветом впервые расцвела на рубеже нашей эры в Древнем Риме. Наверное, нет такой ее формы, которая не была бы известна римлянам. О взятке, которую смело можно назвать матерью коррупции, Марк Туллий Цицерон говорил: «Взяточники должны трепетать, если результатов этого занятия им хватает только для собственных нужд, и они могут быть спокойны только тогда, когда взятки приносят им доходы, достаточные для дележа с другими». Согласитесь, это речь не мальчика, но мужа.
Подкуп в то непростое время был, прямо скажем, делом обыденным. Подкупали и богатых и бедных. Марк Лициний Красс, самый богатый человек в римской истории, прославился, в частности, тем, что давал большие суммы всем политическим партиям. Разумеется, в обмен на всякие полезные мелочи. Все влиятельные и облеченные властью римляне были гостями на его великолепных пирах. Остается только добавить, что не было ни одного сенатора, которому бы он не «одолжил» серьезные деньги.
Что касается бедных, то их голоса на выборах простодушно покупались хлебом и зрелищами, которые точно доставляли больше радости, чем телевизор, политтехнологии и прямая фальсификация.
Имел ли место захват собственности при помощи административного ресурса? Само собой! Тот же Марк Лициний Красс создал первоначальный капитал, по выражению Плутарха, через «огонь и грабеж», когда руководил единственной в Риме пожарной частью. Если случался пожар, Марк Лициний, да, отправлял туда цистерну с водой и пожарных. Но не давал команду тушить до тех пор, пока несчастный владелец не передавал ему право собственности на здание. Здесь нужно отдать Марку Лицинию должное: он не выгонял бывшего хозяина на улицу, а просто начинал взимать с него квартплату.
А как обстояло дело со строительными подрядами? – спросите вы, и я вас не разочарую. На строительство дорог и общественных зданий сенаторы выбивали невероятные средства, затем нанимали своих подрядчиков и дружно пилили с ними эти деньги.
И тут всплывает интересный факт, который просто требует объяснения, а именно: при всем при том строили быстро и хорошо. Посудите сами. Многие римские дороги служат до сих пор, правда, в заасфальтированном виде. Колизей и поныне самый большой амфитеатр в мире, а строили его всего 10 лет. За последующие 2 (две) тысячи лет он пережил пожар, землетрясение и никогда не был подвергнут капитальному ремонту. А теперь посмотрите на фотографию Колизея на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ и вы увидите, что на свой возраст он выглядит совсем неплохо. Следующая фотография на той же странице – акведук в испанском городе Сеговия. Он – ровесник Колизея, но смотрится так, как будто построен вчера. Средняя скорость, с которой акведуки вводили в строй, - 100 км за 2 – 3 года.
Вот я и спрашиваю себя, что же заставляло этих древних римлян в конце-концов делать отличную работу? Единственный ответ, который мне удалось придумать, звучит так: «Потому что к варварам удирать не хотелось, а Лондона, Нью-Йорка и Майами еще не было»!
Очень давно, еще при Советской власти работал я патентоведом в академическом институте. Институт тогда был совсем молодым, но одна из работ его сотрудников уже удостоилась Государственной Премии. Лауреатами этой первой премии стали директор (академик), его заместитель (член-корреспондент) и рядовой старший научный сотрудник. Первых двух величали, само-собой, по имени-отчеству, а третьего все называли просто Лауреат.
Из народа Лауреат почти не выделялся. Как все нормальные люди, любил выпить, держался подальше от парткома и профкома и не был замечен в чрезмерных симпатиях к начальству. Разумеется, у него были положенные по статусу привилегии, наверное он ими пользовался, но в глаза это не бросалось и даже разговоров по этому поводу я никогда не слышал. Тем более заметной была его неформальная привилегия: он мог не заботиться о последствиях своих поступков. Чтобы было понятно о чем идет речь, задам простой вопрос: «Можно ли было наказать Юрия Гагарина»? Отвечаю: «Нет, такое наказание покрыло бы несмываемым позором все начальство сверху донизу и вызвало бы крайнее раздражение народа». Так вот, Лауреат был институтским Гагариным. Злоупотреблял ли он этой привилегией? Пожалуй, нет. Скорее всего он так к ней привык, что даже не замечал.
Каждый год, начиная с мая и по октябрь, сотрудников загоняли на одну или две недели в колхоз. Старших научных и выше руководство старалось не трогать, но летом, когда все были в отпусках, под общую гребенку попадали даже они. Поэтому в очередном заезде, который мало чем отличался от всех предыдущих и последующих, я оказался вместе с Лауреатом. Жили мы в относительно чистом бараке по пять человек в комнате. С утра пололи помидоры под руководством звеньевой бабы Ганны – малограмотной напористой тетки, которая беззастенчиво упивалась своей властью над «городскими». В перерыв съедали обед в колхозной столовой и валялись полчасика в тени. Потом снова выезжали в поле. И наконец вечером накупали множество бутылок дешевого вина, чтобы достойно отметить конец трудового дня.
На третьи или четвертые сутки нашей колхозной жизни, ближе к полудню, Лауреат стоял в поле, опершись на тяпку, и мрачно смотрел на свой рядок, конец которого терялся в жарком мареве. Кто его знает, о чем он грустил?! Может быть, он соскучился по жене, может быть жалел, что под рукой нет карандаша и бумаги, чтобы записать неясную, но интересную мысль, которая внезапно возникла и через полчаса исчезнет неведомо куда, если ее не зафиксировать. А может быть, это было тривиальное похмелье. Но так или иначе Лауреат стоял в поле, опершись на тяпку, и мрачно смотрел на свой рядок, конец которого терялся в жарком мареве. Вдруг из горячего воздуха материализовалась баба Ганна. - Хлопчику, - запричитала она, обращаясь к Лауреату, - Хіба ж ти полеш?! В тебе ж усі бур'яни стоять! * Лауреат еще больше помрачнел лицом. - Баба Ганна, - сказал он, - Нехай у твого чоловіка так стоїть, як в мене бур'яни! ** И похоже, попал в больное место. Баба Ганна стала хватать ртом воздух, как рыба, вытащенная из воды, и вскоре испарилась.
Не прошло и двадцати минут, как она снова материализовалась в компании молчаливого мужика в сапогах и полувоенном френче, как выяснилось позже, колхозного парторга. - Як твоє прізвище, хлопчику? *** - спросила она с вполне различимой угрозой в голосе. - Баба Ганна, - вполне миролюбиво отозвался Лауреат, - У Вас тетрадка есть? - Є, є! **** - обрадовалась баба Ганна - А карандаш? - Теж є! ***** - Тогда открывайте тетрадку, берите карандаш, пишите: «Пошла на хуй!» Баба Ганна написала...
Потом эта тетрадка вместе с карандашом в качестве вещественных доказательств бесчисленное количество раз демонстрировались во всех высоких кабинетах, до которых сумел добраться не в меру борзой второй секретарь сельского райкома. Он грамотно выбрал формулировку: «попытка вбить клин между городом и селом в особо циничном виде», и она не подвела. Ничтожная стычка между кандидатом наук и звеньевой, набрав приличные обороты, стала полноценным пунктом повестки дня где-то на самом верху. Обычно в таких случаях директор устраивал показательную порку, чтобы не только наказать провинившегося, но и навсегда отбить желание делать что-либо подобное у всех остальных. На моей памяти у одного несчастного забрали отдел, у другого – уникальный прибор, который тот выбивал не менее четырех лет, а третий просто исчез. Но наказать Лауреата, как я уже писал выше, было делом нереальным.
Волей-неволей директору пришлось заняться челночной дипломатией. Ее результатом стали следующие кадровые перестановки: второй секретарь оказался в горкоме, баба Ганна получила медаль «За трудовое отличие», Лауреат остался при своих, а в институте появился еще один отставной чекист в должности референта по международным связям. Был он бесцветен, высок, худ и странным образом изогнут. Буквально на следующий день весь институт за глаза называл его «Гельминт». Служебная деятельность Гельминта заключалась в получении дважды в месяц зарплаты, так как международных связей в институте было негусто.
Прошло несколько незаметных лет, и в один прекрасный день Лауреату пришло личное приглашение на международную конференцию в японском городе Осака и точно по его узкой специальности. Лауреат никогда до того за границей не бывал и справедливо рассудил, что другого такого шанса не представится никогда. Директор к этому времени умер, замдиректора перееехал в столицу и заведовал своим институтом. Поэтому Лауреату не оставалось ничего лучшего, как пойти со своим приглашением прямо к Гельминту и просить его посодействовать. - Нет проблем, - обнадежил тот, - Приглашение у тебя солидное. С таким приглашением отправить человека в Японию, как два пальца обоссать. Но на тебя были сигналы, что ты бухаешь и что в колхозе материл звеньевую. Ну, бухаешь - туда-сюда, а звеньевая, между прочим, кавалер медали «За трудовое отличие». Тут уже до потери классового чутья рукой подать. Чтобы подстраховаться, давай так: ты даешь слово, что по приезду из Японии напишешь отчет, кто чего говорил за рюмкой чая. А я даю слово, что тебе разрешат поехать. И Родине поможешь, и себе подсобишь. - Ну, если нужно помочь Родине, почему бы и не написать, - согласился Лауреат после недолгого раздумья. - Тогда, - обрадовался Гельминт, - оформим подписку о сотрудничестве, и можешь собирать чемоданы. - А как ее оформлять? - Да проще простого! Вот тебе бумага, напишешь в произвольной форме: «Я, такой-то такой-то, изъявляю добровольное желание помогать органам КГБ в их работе. Об ответственности за разглашение факта сотрудничества предупрежден. Даваемые мной материалы буду подписывать псевдонимом, ну, например, «Лауреат»». Распишешься, поставишь дату. Вот и все дела! Лауреат взял бумагу, размашисто написал: «Пошел на хуй!», расписался и поставил дату.
За границу Лауреат в конце-концов все-таки попал. После развала Советского Союза жена увезла его в Израиль, где он вскоре умер. Откройте фотографию на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. Лауреат на ней слева. И если под рукой есть спиртное, помяните человека, который жил в Советском Союзе и не боялся.
* Молодой человек! Разве ты полешь?! У тебя же все сорняки стоят! ** Пусть у твоего мужа так стоит, как у меня сорняки! *** Как твоя фамилия, молодой человек? **** Есть, есть! ***** Тоже есть!
В советское еще время был у меня знакомый по имени Женя, который сильно выпадал из тогдашнего стандарта. Поэтому у него были всякие прозвища, из которых я запомнил три: Дед, Йог и Коллега. Был он тогда относительно молодым человеком, но носил большую окладистую полуседую бороду вроде как у Толстого. И вообще напоминал Льва Николаевича крепким сложением, носом картошкой и густыми нависшими бровями. Еще он обладал даром, характерным по большей части для очень старых людей, разговаривать со всеми на равных, никого не обижая и не давая в обиду себя. Видимо, из-за комбинации этих качеств и прилепилась к нему кличка «Дед».
Был у нас с Женей общий интерес - восточная философия. Но я дальше сухой теории не продвинулся, а Женя практиковал тибетскую йогу внутреннего Огня или туммо. Внешне это выражалось в том, что круглый год ходил в старых подвернутых джинсах «Wrangler», футболке или легкой полотняной куртке и никогда не носил обувь. Бывало, идешь зимой по городу и видишь: стоит погруженный в себя Женя в очереди за пирожками с капустой, а вокруг его розовых ступней медленно тает снег. Очередь обычно замечала это отклонение от нормы, когда за ним становились человека три, и неизменно приходила в волнение. Люди молча толкали друг-друга и показывали на Женины ноги пальцем. Народ попроще впадал в ступор, не веря своим глазам. Особо впечатлительные дамы не выдерживали и уходили, не в силах смотреть на такое самоистязание. Серьезные мужчины предлагали вызвать милицию. И обязательно в очереди находился грамотей, который громко и со значением произносил слово «Йог!». В тот же момент все успокаивались и начинали обсуждать, что могут и чего не могут индийские йоги. А Женя уже удалялся, меланхолично жуя пирожок. Поэтому горожанам он был известен именно под кличкой «Йог». От тех далеких лет у меня сохранилось одно единственное черно-белое Женино фото. Вы можете его увидеть на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ.
Сам я тогда работал патентоведом в академическом институте, где даже во времена сухого закона казенный спирт лился, если не рекой, то вполне полноводным ручьем. Но патентоведов, как легко догадаться, на этот праздник никто не приглашал. Поэтому в случае острой необходимости я плелся через грязный захламленный двор в опытное производство на участок, где делают жидкий гелий. Спирт там водился всегда, а начальник участка по имени Толя и по кличке «Барин» был моим приятелем. В очередной такой визит открываю дверь и вижу Женю. Ну, думаю, нашего полку прибыло! Спрашиваю: - Давно ты здесь? - По мне, так давно, почти месяц. - Слушай, - говорю, - я «Дхаммападу» в «Доме книги» выменял. Если интересно, приходи в новый корпус на второй этаж, спроси, где патентоведы. Дам посмотреть! И шагаю прямиком в Толин «кабинет», из окошка которого он в данный момент наблюдает за порядком на участке.
Толя открывает сейф, наливает в мою чекушку элитный ректификат и интересуется: - А откуда ты Коллегу знаешь? - Женю? По книгам. А почему Коллега? Он Дед или Йог, ну, может быть, Борода. - Помнишь, - начинает Толя, и его глаза вдруг становятся грустными, - недели две назад был здесь вице-президент Академии наук. Директор, как положено, водил его по институту. Моча им в голову ударила зайти на мой участок. Сан Саныч открывает дверь, пропускает гостя вперед, сзади топчется свита. А прямо напротив двери, в обшарпанном продавленном кресле сидит босой Женя и дымит беломориной. Ну, академики немного опешили, остановились. А Женя их ободрил: «Да не робейте, - говорит, - заходите, коллеги!».
Согласно статистике, которая знает все, американцы меняют местожительство в среднем каждые шесть лет. Вот и мы однажды переехали из города Нью-Йорк в штат Нью-Джерси. Американские штаты – маленькие государства со своими законами, парламентом, бюджетом, полицией и даже правилами дорожного движения. Например, в Нью-Джерси разрешен правый поворот на красный свет после полной остановки, а в Нью-Йорке категорически запрещен. Поэтому закон требует от каждого нового жителя штата сдать теоретический экзамен по ПДД, обменять водительские права и, наконец, получить местные номера на машину. Отводится на это мероприятие один месяц. Я вспомнил о нем, когда от месяца остались три рабочих дня.
В перерыв залез в интернет и отыскал ближайший офис Отдела Автотранспорта. Он оказался в пяти минутах от моей работы и в этот день был открыт до восьми вечера. Ну, думаю, везет! И как всегда почти сглазил: к концу дня начался очередной аврал. Менеджер заказал всем пиццу и объявил, что будем стоять до победы. Мне удалось ускользнуть только под обещание подключиться вечером из дома. До офиса я добрался в 7:25, когда очередей уже не было, а посетителей все еще принимали. Заполнил бланк, заплатил деньги, нашел нужную стойку. Клерк за стойкой оказался улыбчивым, доброжелательным и разговорчивым, как большинство пожилых афроамериканцев.
- О, - сказал он, - я слышу у вас русский акцент! Я знаю русский акцент. У моего приятеля была русская подруга. Вы, наверное, предпочли бы сдавать на русском, все-таки это ваш родной язык, но сейчас такой опции нет. Раньше мы принимали экзамен на бумаге. Кроме английского, у нас были вопросники на испанском, русском и китайском. А с этого года перешли на компьютеры. Испанский уже есть, а русского, извиняюсь, пока нет. К экзамену готовы? Пользоваться компьютерной мышкой умеете? Отлично! Тогда следуйте за мной!
К экзамену я не только не готовился, но и не собирался готовиться. Более того, я напрочь забыл, как сдавал его шесть лет назад в Нью-Йорке, но это меня абсолютно не волновало. Водил машину уже давно, штрафы имел только за превышение скорости, о правом повороте знал, народ с экзаменом справляется. Ну, думаю, сдам и я.
Клерк усадил меня за компьютер и включил его. Рассказал, что я буду отвечать на 26 вопросов. На каждый вопрос есть 4 варианта ответа. Я должен выбрать правильный ответ по крайней мере на 20. Он нажал мышкой «Пуск» и удалился, оставив меня наедине с первым вопросом: «Какова максимально допустимая концентрация алкоголя в крови водителя?». Я не знал и остановился на самом маленьком числе. Не угадал. Ничего, думаю, у меня в запасе еще пять. Второй вопрос был таким: «Какова минимальная глубина протектора шины?» Почти одинаковые числа в долях дюйма не говорили мне ничего. Я снова не угадал...
Четыре последующих вопроса были такими же подлыми. Почему подлыми? Потому что на эти вопросы есть простые ответы, которые все знают и которыми все успешно пользуются в реальной жизни. Например, выпивать можно одну бутылку пива или один бокал вина или одну рюмку водки в час. Больше не стоит, чревато. Глубину протектора проверяют одноцентовой монетой так, как показано на фотографии на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале. Если голова Линкольна видна полностью, нужно покупать новые шины. Одним словом, на первые шесть вопросов я дал шесть неправильных ответов. Компьютер показал сообщение «Экзамен окончен». Я встал, развел руками и выразил все свои чувства коротким идиоматическим выражением «Ну ни <- - -> себе!». Разумеется, не вслух.
Выглядел я наверное очень смешно, потому что клерк просто расцвел белозубой улыбкой. - Я вижу, у вас очень слабые знания, - сказал он, - и я хочу дать вам несколько советов. Во-первых, вам придется много и упорно работать, чтобы усвоить всю необходимую информацию. Но этого мало. Мне кажется, что у вас нет опыта сдачи американских экзаменов: вы не умеете анализировать вопросы и улавливать разницу в вариантах ответов. Когда я получил эту работу, у меня был месяц тренинга, а после этого - самый трудный в моей жизни экзамен. Перед экзаменом нас специально учили понимать вопросы и ответы. Я очень старался, я научился и я сдал! На когда вы хотите назначить ваш экзамен? - Сегодня четверг. Давайте на завтра. Завтра не работаете? Давайте на понедельник. - А вы успеете подготовиться? Мне кажется, что вам не хватит и двух недель! - Успею! – сказал я, - буду очень стараться. - Посмотрим, - усомнился клерк и вручил мне на прощание книжицу с циничным названием «Учебник водителя».
Почему циничным? Потому что значительная ее часть была посвящена административным и прочим материям, которые не имели никакого отношения к собственно управлению автотранспортом. И именно на эту часть был сделан упор в 166 так называемых общих вопросах, из которых, как было сказано, отбираются 26 экзаменационных. Чтобы не быть голословным, приведу типичный вопрос: «В течение какого времени вы должны сообщить о перемене имени?» Ну, думаю, попал! Эти 26 вопросов нужно где-то, кровь из носу, раздобыть.
Я напрягся и вспомнил, что у меня есть знакомый хозяин автошколы. Немедленно позвонил ему, обрисовал ситуацию. – Да, - успокоил меня Боря, - вопросы всегда одни и те же. Я тебе сейчас их сброшу на русском языке с правильными ответами. Да, одинаковые на всех языках, чтобы никто не обиделся. Прости, бегу. – Он положил трубку и моментально сбросил файл. Я так же моментально его открыл. Первым был вопрос об алкоголе, вторым - о протекторе. Пу Сунлин описывал состояние героя одного из рассказов так: «Сердце так и встрепенулось радостью… Словно сразу получил от государя все девять отличий». Нечто подобное испытал в этот момент и я.
К хорошему привыкаешь быстро. Я мгновенно забыл о 166 вопросах и сконцентрировался на том, как бы не учить 26. Ведь, если честно, времени у меня на это не было: сегодня и завтра нужно работать, в субботу учить ПДД нехорошо, не субботнее это дело, а в воскресенье, если не позвонят с работы, мы хотели съездить на океан. После рассмотрения нескольких возможностей было принято решение выучить только ответы, вернее, их номера. Не отладывая дело в долгий ящик, я записал 26 цифр в ряд и вскоре обнаружил, что они не случайны. Сегмент «1-2-4-3-1» повторялся пять раз, завершала ряд тройка. Ужинал я с сознанием хорошо выполненного долга, потом включил лэптоп и допоздна трудился без обычного в таких случаях отвращения.
В понедельник я вошел в офис первым, чтобы к девяти успеть на работу. Мой друг увидел меня, приветливо помахал рукой и позвал к своей стойке. - Я понимаю, что вы убили на подготовку выходные, но я должен вас огорчить. Наш компьютер, который принимает экзамен на английском языке, поломался. Поэтому все, что я могу предложить вам сейчас, это сдавать на испанском. Ну, думаю, дела... Но быстро вспомнил, что язык мне до лампочки, и тут же согласился: - На испанском так на испанском, - Вы знаете испанский? - удивился он. На испанском я знал только два словa: «sí» - «да» и «mañana» - «завтра». Первое подходило к случаю больше, и я немедленно им воспользовался. Клерк повел меня к компьютеру, нажал знакомую уже кнопку и удалился, оставив меня наедине с первым вопросом. Я увидел в нем слово «alcohol» и сразу успокоился.
Через три минуты я ответил на последний вопрос, встал и направился в сторону клерка. Он заметил меня, заглянул в результат и очень сильно растерялся. Уж не знаю, что он говорил про себя. Наверное, нечто блеклое, вроде «Holy shit!», потому что точного эквивалента для «ну ни <- - -> себе!» в английском нет. - Как же так? – произнес он вслух дрожащим голосом, - В четверг вы не знали абсолютно ничего, а сегодня ответили на все вопросы за три минуты, без единой ошибки да еще и на испанском. Я не могу поверить, что это возможно! И не говорите мне, что вы сверхчеловек, робот или инопланетянин. Я знаю, что их не бывает!
Чем я мог его утешить? Разве только уверить, что вдохновился его примером и очень старался. Так и поступил. Он поставил штамп на моем бланке. Я поблагодарил и пошел фотографироваться на новые права. Все время я чувствовал на своей спине его взгляд и помню это не самое приятное ощущение до сих пор.
Сегодня, 13 сентября, с заходом солнца наступает еврейский 5776 год. По этому поводу мне вспомнилась история, которая произошла лет 30 назад. Был у меня друг, и его день рождения в том далеком году совпал с еврейским Новым годом. Я был в командировке, лично поздравить не мог и решил послать телеграмму. Почему телеграмму? Потому что имейлов тогда не было, письма могли идти как угодно долго, а телеграммы, если отправить пораньше, в течение дня все-таки доходили.
На почту я пришел к открытию. Написал на бланке (без знаков препинания и предлогов, чтобы не платить лишние деньги): «Дорогой Миша Поздравляем днем рождения Желаем всех благ Целуем» и думаю, как же поздравить с Новым годом? Традиционная формула на иврите такая: «Шана това у-метука!» - «Хорошего и сладкого года!», но именно это писать было нельзя, время было такое. Напишешь на иврите – шифровка. Напишешь на русском – почему в сентябре поздравляешь с Новым годом? В любом случае практически обеспечен вызов в КГБ. Поздравление в этом случае живо обернется подрывной сионистской деятельностью, а там и до измены Родине недалеко. Скорее всего, не посадят, но неприятности будут точно. Поэтому я не стал продолжать текст, а подписался: «Шанина Товина Уметукова Быкояров». Быкояров – это я. Почта телеграмму приняла без вопросов.
Что было вечером, Миша вкратце описал так: «Прихожу я с работы домой. День рождения, Новый год, гости - на подходе, шампанское и водка - в холодильнике, а моя Аидка мрачнее тучи. Протягивает мне телеграмму и говорит: - Читай! Тебя с днем рождения поздравили! Ну хорошо, Быкоярова я знаю, а кто эти три бляди?!»
Всем, кто празднует и не празднует: Шана това у-метука! и открытка на http://abrp722.livejournal.com в моем Живом Журнале.
Бродили по Токио и вышли к синтоистскому храму Намийоке Инари. Он оказался небольшим скромным, но с множеством предметов непонятного назначения. Почему-то меня больше всего заинтересовали лисички в красных передниках. Вы тоже можете их увидеть на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. - Что это и зачем? – спрашиваю я нашего гида. - Понимаете, - гид немного задумался, - это не лисички, это – местные божества китсуне. А японцы весьма суеверны и частенько этих китсуне о чем-нибудь просят. Делается это так: приносят в храм подношение и красный передник. Жрец каннуси передает просьбу божеству и надевает на него передник. Видимо, что-то в этом есть, так как храм существует уже почти 400 лет, и посмотрите сколько во дворике благодарственных табличек. - А почему верующие не просят сами? - Чтобы просьба была услышана, нужны годы духовной практики. Ну, и чтобы не просили ничего плохого. - А что просят? - Обычно просили выздоровления от болезни, хороший урожай риса или хороший улов рыбы, но сейчас просят и всякие необычные вещи. - Например? - Слушайте, - наш гид оживился, - вы же родились в Советском Союзе, вам будет интересно! Недавно я прочитал в газете, что здесь был какой-то очень важный господин из России. Он предложил миллион долларов, а попросил, чтобы цена на нефть поднялась хотя бы до 80 долларов за баррель. - И что жрец? - Каннуси долго думал и сказал господину, что сталкивается с такой просьбой впервые, не знает, допустима ли она, и поэтому должен посоветоваться с более сведущими людьми. - И что решили сведущие люди? - Сейчас этот вопрос рассматривает специальная комиссия японского парламента. Если решение будет положительным, его будут утверждать на совместном заседании обеих Палат.
Много лет назад был я студентом Харьковского университета и жил в общежитии на улице Отакара Яроша. А неподалеку на Новгородской жил мой двоюродный брат. Понятно, что я там дневал и ночевал. Само собой, знал всех молодых людей во дворе. Одним из них был Костя по прозвищу Цыган. Почему такое прозвище, спросите вы? Да потому что он был похож именно на цыгана: невысокий, жилистый, смуглый, с крупными белыми зубами, темными глазами и уж точно другой породы, чем два его родных брата. Соседи поговоривали, что настоящим отцом Кости был цыган. Тогда мне поверить в это было трудно, у них была самая обычная семья. Это сейчас я понимаю, что в жизни всякое бывает.
В отличие от хрестоматийных цыган Костя жил оседло, любил читать, был не то кандидатом, не то мастером по авиамодельному спорту, успешно заканчивал авиационный институт. Госэкзамены и защита диплома были у него в начале июня. В Харькове в это время уже тепло, но еще не жарко. А уж вечера иначе как роскошными и назвать трудно. Именно таким вечером Костя и его одногруппники обмывали защиту в знаменитой харьковской шашлычной, которая располагалась сразу за стеной ипподрома. Днем там прямо из окна можно было наблюдать за забегами, но и вечером тоже было совсем неплохо. Водка была холодной, мясо – горячим, цены – разумными, настроение - отличным. Уже собирались расходиться, когда в зале вдруг появилась старая цыганка с красным платком на голове, в длинной до полу юбке с оборкой и переднике. Она подошла к столику, где сидел Костя, положила ему руки на плечи, развернула к себе, посмотрела в глаза и сказала: - Эй, чаво, что ты здесь сидишь? Ты же наш! Приезжай в табор! Там тебя ждут! - и исчезла.
А Костя тут же встал из-за стола, пробрался в какое-то подсобное помещение, открыл окно и мягко спрыгнул на территорию ипподрома. По запаху нашел конюшню. Пожарным ломиком сорвал с ворот замок. В конюшне было темно, но свет Косте был не нужен. Он отлично видел в темноте. Прошелся по стойлам, выбрал себе лошадь ...
С лошадьми Костя имел дело только раз в жизни, когда в колхозе перед вторым курсом его послали помогать конюху. Конюх нарадоваться не мог на нового помощника. Лошади его любили и слушались. Верхом ездил так, как будто практиковался в этом с раннего детства. Седлать и запрягать научился в пять минут. Был у него, видно, талант к лошадному делу, но модели самолетов тогда интересовали его больше.
Сейчас все это пригодилось. Костя дал лошади предусмотрительно захваченный из шашлычной сахар, подстелил вальтрап, поставил на него седло, затянул подпруги, надел уздечку. Тихо вывел лошадь из конюшни, птицей взлетел в седло, дал лошади разгон побольше, перемахнул через ограду и очутился на совершенно пустой площади Первого мая. Шагом добрался до парка Горького, ловя на себе удивленные взгляды редких прохожих, а там пустил лошадь рысью. Миновал Лесопарк и примерно через час выехал в район Пятихаток, заметил большой костер в стороне от леса, поскакал на него и очутился в таборе.
Похоже, его действительно ждали. Мальчишки увели лошадь, здоровенный цыган со сплошь золотыми зубами поднес ему чашку вина. Спели величальную: «К нам приехал наш любимый Кость Сергеич дорогой...». Усадили за стол. Собственно, это был не стол, а расстеленные на сене клеенки, но такое количество деликатесов сразу Костя видел впервые в жизни. А вина было совсем мало: несколько бутылок сухого. Мужчины и женщины сидели отдельно. Вокруг стола крутились полуголые и совсем голые дети. Наяривал таборный оркестрик. Народ ел, пел и плясал. Говорили на цыганском, но кое-что и на русском. Из отрывочных фраз Костя понял, что в таборе сватают невесту, празднуют это событие уже второй день подряд и будет праздновать третий. Голода Костя не чувствовал: он и так много съел в шашлычной, петь по-цыгански он тогда не умел, вошел было в танец, но в последний момент сдрейфил. Решил для смелости добавить и потянулся за бутылкой, но та непонятно как увернулась от его пальцев. После третьей попытки мужчины засмеялись, но не зло и не обидно. Косте только и осталось, что сидеть, смотреть и слушать. Вдруг ему пришло в голову, что из своих 22-х лет он ни единого дня не жил собственной жизнью. Книги ему давала мама, в авиамодельный кружок его привел отец, а в секцию настольного тенниса – братья. Нет, никто его не принуждал, и у него самого никогда не возникало чувство протеста. Просто он не знал, что есть табор, звездное небо над ним, лошади, пасущиеся в стороне, и люди, среди которых ему было просто и легко. А теперь он узнал. И ненавистная прежде кличка «Цыган» в тот же момент стала простым подтверждением факта. Вместе с этой мыслью на Костю снизошел покой, он пошел на опушку леса, подстелил себе под голову сена и уснул.
Разбудили его громкие голоса. Поверх кустов Костя увидел серые фуражки с красными околышами и понял, что там милиция. Из доносящихся слов он различал только «паспорт» и «прописка». Первым делом, Костя отметил, что слово «лошадь» пока вроде не звучало. Потом он представил себе, что его обнаруживают, выясняют его личность и пишут в институт, что был задержан без документов в цыганском таборе. Вроде бы не преступление, но ректорат может посмотреть и по-другому. И конечно, не исключено, что всплывет кража лошади. Костя испугался.
Тем временем милиционеры проследовали в самую большую ярко-желтую палатку вместе со вчерашним цыганом, остальные сгрудились вокруг, стало тише. Костя бесшумно отполз по-пластунски, поднялся и тихо пошел в противоположную табору сторону. Потом переключился на бег и, не отдыхая, добежал до Чайковки, куда ходил автобус. Через час с небольшим был дома.
Дома, конечно, был переполох, но с появлением живого и здорового Кости все успокоились и даже не очень расспрашивали. Дня два он просто валялся в постели, совершенно равнодушный ко всему окружающему. Не почувствовал никакой тревоги даже когда прочитал в газете, что из конюшен ипподрома украли дорогущую лошадь, которая предназначалась в подарок какому-то арабскому принцу, и что злоумышленников ищет милиция. По распределению он не поехал, продал все свои модели, купил гитару и уже через полгода играл и пел в ресторане. Вскоре его заметили и пригласили в цыганский ансамбль, который гастролировал по всему Союзу. Один раз я его встретил в Харькове, когда навещал брата, а второй – совершенно случайно уже в Донецке.
Я пригласил Костю к моим родителям. Мы сидели на балконе пятого этажа, потягивали свежее пиво с пересохшей и очень соленой таранкой, которую я выпросил у мамы. - Как дела, – спрашивал я его, - не жалеешь? - Нет, не жалею, - отвечал Костя, - все нормально, но по-другому. Тебе не понять, ты не цыган. Мне бросилась в глаза Костина массивная золотая печатка с грифоном на накладке. Через много лет я увидел похожую в витрине дорогого ювелирного магазина на 5-й авеню в Нью-Йорке и сразу вспомнил Костю. Вместо цены на бирке было написано: «Цена по запросу». К счастью, у меня была с собой камера, и это кольцо можно увидеть на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. Костя перехватил мой взгляд и со значением сказал: - Настоящее золото, фуфла не держим. - Хорошо зарабатываешь? - Нет, не очень. Но знаешь..., - Костя замялся, потом блеснул белыми зубами и продолжил, - когда распинали Иисуса Христа, мимо проходили цыгане и украли один гвоздь. Бог Отец это заметил и с тех пор разрешил нам иногда воровать.
Чтобы не мыть лишний раз посуду, я подал таранку на писчей бумаге. Бумажных тарелок тогда не было и в помине. Костя взял один из листов и начал делать самолетик. Я тоже любил пускать с балкона бумажные самолетики. У меня они пролетали метров 30-40. Но Костин качнул крыльями, как бы оседлал ветер, перелетел парк и на середине реки исчез из виду.
Идиома - оборот речи, употребляющийся как единое целое. Толковый словарь
На интернете полно тестов, которые предлагают проверить знание английских идиом. А вот тестов для иностранцев на знание современных русских идиом я до сих пор не встречал. И вот, встретил на американском сайте. Всего вопросов было 15, перечислять их долго, но теми, которые особенно понравились, хочется поделиться. Каждый вопрос состоит из короткого диалога, а потом даются варианты ответов на выбор. Итак:
- Сергей, как продвигается твой проект? - Чем дальше в лес, тем толще партизаны. Что это значит? 1. По мере продвижения проекта сотрудники толстеют и хуже работают. 2. Продвижению проекта мешают партизаны. 3. По мере продвижения проекта возникают все новые трудности. 4. Проект продвигается хорошо.
- Николай, как прошло твое рабочее интервью? - Пролетел, как фанера над Парижем. Что это значит? 1. Интервью было успешным. 2. Николай потерпел неудачу. 3. Николай проехал свою остановку и опоздал. 4. Новая работа предполагает частые перелеты с пересадкой в Париже.
- Даш, тебе не кажется, что Миша к тебе неравнодушен? - Не смеши меня! Он абсолютный ботаник! Что значит «ботаник»? 1. Он уделяет слишком много времени учебе. 2. Он преподает ботанику в школе. 3. Он – вегетарианец. 4. Он ботает по фене, то есть говорит на воровском жаргоне.
- Слышал, что Володю увольняют? - Слышал. Интересно, откуда ноги растут? Спрошу у Юры. Он должен знать. Почему Юра должен знать? 1. Он ходит с директором в баню. 2. Он – гей. 3. Он - специалист по потезированию ног. 4. Он - бабник.
По поводу «откуда ноги растут» хочется добавить, что особенно интересно получается, когда встречаются два таких знатока и каждый из них в отношении «источника ног» имеет собственное мнение. Тогда и наблюдаешь картинки вроде той, что сегодня на http://abrp722.livejournal.com/ в моем ЖЖ. И неважно на каком языке они говорят, русском, английском или испанском.
Когда-то моя приятельница защитила диссертацию по Марселю Прусту и пригласила меня на банкет. Среди сонма литературоведов были там два товарища, которых все привычно называли Беранже и Стендаль. Разговорился я с Беранже. - Наверное, - говорю я ему, - Вы специалист по творчеству Беранже... - Нет, - отвечает он, - не специалист. И вообще я не Беранже, а Биранжо. - А что такое Биранжо? - Это аббревиатура. Много лет назад я гулял в лесу на Юго-западе Москвы. Попал в перестрелку, получил два ранения пониже спины и впридачу прозвище. Би - bis, на латыни «дважды», ран – ранен, жо – разумеется, жопа. Вместе получается Биранжо. - Интересно, - говорю я, - А куда был ранен Стендаль? - Никуда. Он в молодости частенько перебирал. А когда перебирал, приставал ко всем с этой идиотской детской загадкой про... э-э-э... ну, скажем, галошу. Ну, сами знаете: сверху черно, внутри красно... ну, и так далее. Из-за этого вот «красного и черного» и прилепилось к нему прозвище Стендаль... Слушайте, - у моего собеседника вдруг заблестели глаза, - зачем Вам эта ерунда? Пойдемте лучше выпьем!
С тех пор к литературоведам я отношусь с неизменным пиететом.
A галошу со сплошной красной подкладкой большинство читателей, боюсь, никогда не видело. Мне удалось найти ее изображение только на плакате 1925 года. Можете заглянуть на http://abrp722.livejournal.com и посмотреть, если интересно.
В далекие советские времена, когда я работал патентоведом в академическом институте, было у меня несколько командировок в Харьков. Обычно я останавливался на Павловом Поле, но один раз мне удалось поселиться в самом центре, в гостинице «Харьков» на площади Дзержинского. Из окна я сначала увидел красивый сквер и памятник, но почему-то не Дзержинскому, а Ленину. Потом – вход в городской парк, но тоже не Дзержинского, а уже Шевченко. Правда, в этом, как выяснилось позже, была своя логика: в другом конце парка памятник Шевченко все-таки имел место. После работы, на пути от одного памятника к другому я набрел на неглубокий овражек, где обнаружилось нечто вроде шахматного клуба на открытом воздухе, который местные называли «Ямой».
Я небольшой любитель шахмат и уж тем более не специалист, но правила знаю и поэтому могу наблюдать за партией, пусть и на своем убогом уровне. Кроме того вокруг играющих толпились болельщики и эти болельщики живо комментировали каждый ход. Играющие тоже за словом в карман не лезли. Прибаутки, перековерканные цитаты, блатные словечки буквально летали в воздухе, как шарики в руках умелого жонглера. Одним словом, здесь было гораздо веселее, чем одному в убогом гостиничном номере. И я завис.
За одной из досок пожилой человек играл с очень старым. Очень старого называли, как мне запомнилось, Копанец. Мне так и осталась неизвестной шахматная квалификация игроков, но в в словесной перепалке они несомненно были международными гроссмейстерами. Здесь и толпилось больше всего народу. - А хулером ему в животикум? – говорил Копанец. - Прелюбопытнейше приплясывают девчоночки... - реагировал его соперник на непредвиденный ход. И вместе подсказчику: - Товарищ, уйди. Ты лишний на этом празднике жизни! – а потом его же еще и присказкой, где «подсказчику» рифмовалось с «за щеку».
В какой-то момент Копанец решил передохнуть. Он внимательно осмотрел присутствующих и спросил: - А где Савон? Почему я не вижу Савона? Фамилию Савон знал даже я. Савон был знаменитым гроссмейстером. Я и подумать не мог, что и он ходит на эту «Яму». - Савон в Сараеве, - сказал кто-то из толпы. Зрители не прореагировали, и я догадался, что в Сараеве какой–то турнир, о котором знают все, кроме Копанца, который невозмутимо продолжил: - А что Савон там делает? - Он поехал убивать эрцгерцога Фердинанда – решил пошутить другой зритель. Копанец поднял на этого другого подслеповатые глаза, покачал головой и медленно произнес: - Не нужно подшучивать над стариками, молодой человек! Для вас «Фердинанд» - пустой звук, а я за месяц до его убийства по поддельному паспорту приехал в Петербург чтобы увидеть Ласкера и Капабланку. И я их видел! Мне тогда было 18 лет...
Почему люди так любят шахматы? Наверное потому, что за цену доски и деревянных фигурок человек может почувствовать себя интеллектуалом и политиком, полководцем и королем, стратегом и тактиком. Сейчас популярность шахмат немного упала, но в них по-прежнему играют, не исключая довольно экзотических мест. В моем Живом Журнале на http://abrp722.livejournal.com вы даже можете увидеть где и как.
Рабби Менахем-Мендл Шнеерсон - 7-й и последний Любавический ребе, по-видимому, был самым влиятельным из еврейских духовных лидеров XX века. Родился он в Николаеве, учился в Париже, а после Второй мировой войны жил в Бруклине. Помимо всего прочего, Ребе славился открытым умом и нетривиальным мышлением. Такими же нетривиальными часто были его советы и их результаты. Из бесчисленных примеров мне хочется привести один.
Однажды Ребе обратил внимание, что его кардиолог, доктор Вейсс чем-то расстроен. Стал расспрашивать. Доктор объяснил, что у отца был обширный инфаркт, и он остался жив только благодаря тому, что вовремя приехала «Хацала» (добровольная еврейская служба скорой помощи), но теперь у отца парализована правая сторона, а кроме того он не может говорить. Еще он полностью зависим от окружающих и поэтому очень подавлен. Тогда Ребе спросил: - А что Вы делаете для того, чтобы сделать отца хоть немного счастливее? - Я навещаю его почти каждый день и несколько раз возил в ресторан, - ответствовал доктор. - А Вы пробовали сделать нечто такое, что его действительно бы порадовало? - Я не знаю, что можно сделать для человека, который не может двигаться и говорить. - А что он больше всего любил до инфаркта? – поинтересовался Ребе. Доктор Вейсс - глубоко верующий и соблюдающий все законы Торы еврей робко признался, что отец, пока был здоров, больше всего любил ходить в биллиардную, играть там с друзьями в карты и делать ставки на скачки. - Такой уж он человек, - совсем смущенно закончил доктор. Ребе, однако, не проявил какого-либо неодобрения, а посоветовал в ближайшее воскресенье повезти отца в биллиардную, чтобы он мог увидеть своих друзей и посмотреть как играют в карты.
При следующем визите Ребе снова поинтересовался состоянием отца. Растерянный доктор рассказал, что он ездил с отцом в биллиардную каждое воскресенье. Делал там по указаниям отца ставки на лошадей и в итоге выиграл больше восемнадцати тысяч долларов. - Теперь, - сказал доктор Вейсс, - я не знаю что с ними делать. Учитывая их происхождение, я не уверен, что могу ими распоряжаться. - Вы правы! – согласился Ребе, их выиграл Ваш отец, а не Вы. Скоро ему станет лучше и он ими распорядится сам. А Вы напомните отцу, что «Хацала», которая спасла ему жизнь, - организация некоммерческая и существует только на пожертвования.
Вскоре отец действительно начал быстро поправляться и, следуя совету Ребе, пожертвовал выигранные деньги на «Хацалу», все до цента.
Те, кому пришлось лично видеть Ребе, всегда вспоминают о его глазах. Казалось, что они проникают прямо в душу собеседника и свободно там читают. На http://abrp722.livejournal.com/ посмотрите на фотографию Ребе, которую многие считают лучшей.
В 1990-м году мы с женой окончательно решили, что пора валить. Тогда это называлось «уезжать», но суть дела от этого не меняется. Техническая сторона вопроса была нам более или менее ясна, так как мой двоюродный брат уже пересек линию финиша. Каждую неделю он звонил из Нью-Йорка и напоминал, что нужно торопиться.
Загвоздка была за небольшим – за моей мамой. Не подумайте, что моя мама была человеком нерешительным, отнюдь нет. В 1941-м она вывезла из Украины в деревню Кривощеково недалеко от Новосибирска всех наших стариков, женщин и детей общим числом 9 человек. Не сделай она этого, все бы погибли, а я бы вообще не родился. Не подумайте также, что она страдала излишком патриотизма. В город, где мы все тогда жили, родители переехали всего четыре года назад, чтобы быть поближе ко мне, и толком так к нему и не привыкли. Вообще, мне кажется, что по-настоящему мама любила только Полтаву, где прошли ее детство и юность. Ко всем остальным местам она относилась по принципу ubi bene, ibi patria, что означает «Где хорошо, там и родина». Не страшил ее и разрыв социальных связей. Одни ее друзья уже умерли, а другие рассеялись по всему свету.
Почему же, спросите вы, она не хотела уезжать? Разумеется, из-за детей. Во-первых, она боялась испортить карьеру моему брату. Он работал на оборонку и был жутко засекреченным. Весь жизненный опыт мамы не оставлял сомнений в том, что брата уволят в первый же день после того, как мы подадим заявление на выезд. Сам брат к будущему своей фирмы (и не только своей фирмы) относился скептически и этого не скрывал, но мама была неумолима. Во-вторых, мама боялась за меня. Она совершенно не верила, что я смогу приспособиться к жизни в новой стране, если не смог приспособиться в старой. В этом ее тоже убеждал весь ее жизненный опыт. «Куда тебя несет? – говорила она мне, - Там полно одесских евреев. Ты и оглянуться не успеешь, как они обведут тебя вокруг пальца». Почему она считала, что я обязательно пересекусь с одесситами, и почему она была столь нелестного мнения о них, так и осталoсь неизвестным. В Одессе, насколько я знаю, она никогда не бывала. Правда, там жил дядя Яша, который иногда приезжал к нам в гости, но его все нежно любили и всегда были ему рады.
Тем не менее эти слова так запали мне в душу, что за 22 года, прожитых в США, у меня появились друзья среди сефардов и ашкенази, бухарских и даже горских еврееев, но одесских евреев я только наблюдал издалека на Брайтон Бич и всякий раз убеждался, что Одесса, да, не лыком шита. Чего стоило, например, одно только сражение в «Буратино»! Знаменит этот магазин был тем, что там за полцены продавались почти просроченные продукты. Скажем, срок которых истекает сегодня, или в крайнем случае истек вчера, - но за полцены. Все, как один, покупатели смотрели на дату, качали головами и платили полцены. По субботам и воскресеньям очереди вились через весь магазин, вдоль лабиринтов из ящиков с почти просроченными консервами. По помещению с неясными целями циркулировал его хозяин – человек с внешностью, как с обложки еженедельника «Дер Штюрмер». Изредка он перекидывался парой слов со знакомыми покупателями. Всем остальным распоряжалась продавщица Роза, пышная одесская дама с зычным голосом. Она командовала афро-американскими грузчиками и консультировала менее опытных продавщиц. «Эй, шорный, - говорила она, - принеси маленькое ведро красной икры!» Черный приносил.
Точную дату сражения я не помню, но тогда на Брайтоне стали появляться визитеры из России. Трое из них забрели в «Буратино» в середине субботнего дня. Были они велики, могучи и изъяснялись только мычанием, то ли потому что уже успели принять на грудь, то ли потому что по-другому просто не умели. Один из них, осмотревшись вокруг, двинулся в обход очереди непосредственно к прилавку. Роза только и успела оповестить его и весь магазин, что здесь без очереди не обслуживают, а он уже отодвигал мощной дланью невысокого паренька, которому не повезло быть первым. Через долю секунды он получил от этого паренька прямой в челюсть и, хотя и не упал, но ушел в грогги. Пока двое остальных силились понять, что же происходит, подруга молодого человека стала доставать из ящиков консервные банки и методично метать их по противнику. К ней присоединились еще два-три человека. Остальные нестройным хором закричали: «Полиция»! Услышав слово «полиция», визитеры буквально растворились в воздухе. Народ, ошеломленный бурными событиями и мгновенной победой, безмолвствовал. Тишину разорвал голос Розы: «Ну шо от них хотеть?! Это ж гоим! Они ж не понимают, шо на Брайтоне они и в Америке и в Одессе сразу!» Только дома я обнаружил, что мой йогурт просрочен не на один, а на два дня. Ну что же, сам виноват: не посмотрел.
Но вернемся к моей маме. Жили они с отцом на пятом этаже шестиэтажного дома в квартире с двумя очень большими комнатами и огромным балконом, который шел вокруг всей квартиры и в некоторых местах был таким широким, что там умещался стол со стульями. С балкона были видны река, набережная и парк, а летом еще и цвела герань в ящиках. Сам дом был расположен не только близко к центру, но и на примерно равном расстоянии от всех наших друзей. А мы жили и подальше и потеснее. Поэтому вначале завелось праздновать у родителей праздники, а потом и просто собираться там на кухонные посиделки. Летом посиделки, как правило, проходили на балконе. Пили пиво или мое самодельное коричневатое сладковатое вино. Сейчас я бы его вином не назвал, но градус в нем был. Оно поднимало настроение и помогало расслабиться. В смутные времена, согласитесь, это не так уж мало.
Только не подумайте, что у меня был виноградник и винные погреба. Вино меня принудила делать горбачевская антиалкогольная кампания. А началось все с покупки водки. Как-то в субботу ждали гостей, нужны были две бутылки. В пятницу я взял отгул и к двум часам был в магазине. Со спиртным боролись уже не первый год, но такой очереди мне еще видеть не приходилось. Я оценил ее часа в три и расстроился. Но таких, как я, расстроенных было мало. Народ, возбужденный предвкушением выпивки, терпеливо ждал, переговаривался, шутил, беззлобно ругал Горбачева вместе с Раисой. Вдруг стало тихо. В магазин вошли два худых жилистых человека лет сорока и направились прямо к прилавку. Мне почему-то особенно запомнились их жесткие лица и кривые ноги. Двигались они плавно, быстро и ни на секунду не замедляли шаг. Люди едва успевали расступаться перед ними, но очень старались и в конце-концов успевали. «Чечены!» - донеслось из очереди. Чеченцы подошли к прилавку, получили от продавщицы по две бутылки, бросили скомканные деньги и ушли, не дожидаясь сдачи. Все заняло не более минуты. Еще через минуту очередь вернулась в состояние добродушного веселья, а я не смог остаться и двинул домой. Меня терзали стыд за собственную трусость и злость на это общество, которое устроено таким странным образом, что без унижений нельзя купить даже бутылку водки. В то время я увлекался восточной философией. Она учила, что не нужно переделывать окружающую среду, если она тебя не устраивает, а нужно обособить себя от нее. Поэтому я принял твердое решение, что больше за водкой никогда стоять не буду.
В понедельник я выпросил у кладовщицы две двадцатилитровые бутыли. На базаре купил мелкий рубиновый виноград, получил у приятеля подробную консультацию и... процесс пошел! Виноградное сусло оказалось живым и, как любое живое существо, требовало постоянного внимания и заботы. Для правильного и ровного брожения его нужно было согревать и охлаждать, обогащать кислородом и фильтровать. И, как живое существо, оно оказалось благодарным. С наступлением холодов мутная жидкость очистилась, осветлилась и в декабре окончательно превратилась в вино. Первая дегустация прошла на ура, как, впрочем, и все остальные. В последний год перед отъездом я сделал 120 литров вина и с гордостью могу сказать, что оно было выпито до последней капли.
Но вернемся к моей маме. У нее был редкий дар совмещать несовместимое. Она никогда не курила и не терпела табачный дым и в то же время была обладательницей «прокуренного» с хрипотцой голоса. Она выросла в ортодоксальной еврейской семье, но не упускала случая зайти в церковь на службу. Особенно ей нравились монастыри. Она всегда была благодарна Революции и Советской власти за то, что у нее появилась возможность дружить с отпрысками дворянских семей. Я бы мог продолжить перечисление, но надеюсь, уже понятно. Наверное, поэтому с ней с удовольствием общались и спорили наши друзья. Нужно признать, что она была человеком резковатым и, пожалуй, слишком любила настоять на своем. Зато ее аргументы были, хотя и небесспорными, но оригинальными и неожиданными. Помню ее спор с Эдиком, кандидатом в мастера по шахматам, во время матча Карпов – Каспаров. Шахматист болел за Карпова, мама – за Каспарова. После короткой разминки мама сделала точный выпад: - Эдик, - сказала она, - как Вы можете болеть за Карпова, когда у него такие кривые зубы? Эдик малость опешил, но парировал: - А какое отношение зубы имеют к шахматам? - Самое прямое. Победителя будут награждать, по телевизору на него будут смотреть миллионы людей и думать, что от шахмат зубы становятся кривыми. Что, они после этого пойдут играть в шахматы? Эдик так и не нашелся что ответить. Нелишне добавить, что в шахматы мама играть вообще не умела.
Теперь, когда все декорации на сцене расставлены, я хочу представить вам наших друзей Мишу и Аиду, первых, кто поехал в Америку на месяц в гости и возвратился. До них все уезжали навсегда. Прощания на вокзале по количеству плачущих больше смахивали на похороны. А вот Миша и Аида в том далеком 1990-м поехали, вернулись и привезли с собой, кроме горы всякого невиданного добра, неслыханную прежде информацию из первых рук. Как водилось, поделиться этой информацией они пришли к моим родителям. Брызжущий восторгом Миша пошел в атаку прямо с порога: - Фаня Исаевна, дайте им уехать! Поживите и Вы с ними человеческой жизнью! Мы вот-вот уезжаем, скоро все разъедутся. Не с кем будет слово сказать. - Миша, - сказала моя мама, - Вы же знаете: я не о себе забочусь. Я прекрасно осведомлена, что у стариков там райская жизнь, а вот молодые... И беседа вошла в обычную бесконечную колею с примерами, контрпримерами и прочими атрибутами спора, которые правильны и хороши, когда дело не касается твоей собственной судьбы.
А папа, справедливо спросите вы? Наверное и у него было свое мнение. Почему я молчу о папе? Мнение у него, конечно, было, но выносить его на суд общественности он не спешил. Во-первых, папа не любил спорить с мамой. А поэтому давал ей высказываться первой и почти всегда соглашался. Во-вторых, он уже плохо слышал, за быстрой беседой следить ему было трудно, а вклиниться тем более. Поэтому он разработал следующую тактику: ждал, когда все замолчат, и вступал. В этот день такой момент наступил минут через сорок, когда Миша и мама окончательно выдохлись. Папа посмотрел на Мишу своими абсолютно невинными глазами и абсолютно серьезно и в то же время абсолютно доброжелательно спросил: - Миша, а красивые негритянки в Нью-Йорке есть? - Есть, есть, Марк Абрамович, - заверил его Миша. - А они танцуют? - Конечно, на то они и негритянки! Танцуют и поют. А что им еще делать?! - Марк, - возмутилась мама, - при чем тут негритянки? Зачем они тебе? - Как это зачем? – удивился папа, - Я несколько раз видел по телевизору. Здорово они это делают. Эх, хоть бы один раз вживую посмотреть! - Фаня Исаевна, - торжествующе провозгласил Миша, - наконец-то понятно почему Вы не хотите уезжать!
Разговор получил огласку. Народ начал изощряться. Говорили маме, что ехать с таким морально неустойчивым мужем, конечно, нельзя. Намекали, что дело, похоже, не только в телевизоре, по телевизору такие эмоции не возникают. Мама злилась и вскоре сказала: - Все, мне это надоело! Уезжаем!
Через два года мой двоюродный брат встречал нас в Нью-Йорке. Папа до Америки не доехал, а мама прожила еще восемь лет. На http://abrp722.livejournal.com/ вы можете посмотреть, какими они были в далеком 1931-м через год после их свадьбы.
Всего мои родители прожили вместе шестьдесят с половиной лет. В эти годы вместились сталинские чистки, война, эвакуация, смерть старшего сына, борьба с космополитизмом, ожидание депортации, очереди за едой, советская медицина, гиперинфляция и потеря всех сбережений. Одним словом, жуткая, с моей точки зрения, судьба. Тем не менее, они никогда не жаловались и считали свою жизнь вполне удавшейся, чего я от души желаю моим читателям.
Так получилось, что на моих американских работах я долго не задерживался. И только на одну компанию проработал целых шесть с половиной лет. Много рассказывать о себе в Штатах не принято, но за долгие годы когда-нибудь узнаёшь, что один из твоих коллег – заядлый яхтсмен, другой - один из лучших игроков в покер в штате Нью-Джерси, третий – морской пехотинец и так далее. Так вот, этот третий был у нас Information Security Officer. Как точно перевести я не знаю, но по сути он отвечал за то, чтобы секреты нашей компании не попали в неправильные руки. Звали его Брайен и был он, можно сказать, образцом американской мужественности: 190 см ростом, с могучими плечами, квадратной челюстью и ослепительной улыбкой. До сих пор не понимаю как Голливуд прошел мимо него.
Однажды накануне Рождества компания расщедрилась на шикарный корпоратив с открытым баром, т.е. пей сколько хочешь. Пьяных не было, но веселые были. За одним из столов начали бороться на руках, ристрестлинг по-местному. Вскоре за столом появился Брайен и стал вышибать всех в среднем за 3 секунды. Понятно, что интерес к борьбе вскоре почти угас. И тут за стол сел Юра.
С Юрой мы работали в одном отделе. Я бы не сказал, что он сильно выделялся из толпы: лет где-то за сорок, среднего роста, хорошего сложения, но никак не качок. На http://abrp722.livejournal.com/ вы и сами можете посмотреть на него. Из особых примет я бы назвал чувство юмора. Когда мы встречались около кофейной машины, я всегда с удовольствием трепался с ним о том о сем, само-собой по-русски.
Итак, за стол сел Юра. Нет, первый раунд он не выиграл, но продержался около минуты, а второй выиграл. Третьего раунда не было: у Брайена устала рука. Я подошел к Юре: - Слушай, - спрашиваю, - кто ты такой? - Я в ВДВ служил, - говорит Юра, - Там кое-чему научился и сейчас со спортом дружу. - А как ты попал в ВДВ? Ты же человек мирный. - Это я сейчас мирный, а когда был молодой, так бил первым без особых раздумий. Получилась из этого пара приводов в милицию. Когда забирали в армию, военком посмотрел в мое дело, потом на меня и записал в ВДВ. - От дедовщины, - интересуюсь, - страдал? - Да какая у нас дедовщина!? Был один чудик, который вообразил себя прыщом на заднице. Как-то стал переукладывать парашют, смотрит – все стропы перерезаны. Ну и все, успокоился. - А евреев сильно гнобили? – продолжаю я - Абсолютно нет. Ко всем одинаково относились. Правда, один раз к нам приезжал командир дивизии, генерал Лебедь. Помнишь такого? - Да, помню. Ну и что? - Идет он вдоль строя и все ему представляются. И я представляюсь: «Рядовой Вайсерман». Он посмотрел на меня и удивленно так: «А ты, Вайсерман, что здесь делаешь?» Отвечаю: «Служу Советскому Союзу, товарищ генерал». Задумался Лебедь. «Нет, - говорит, - что-то здесь неправильно. «Служу Советскому Союзу» это когда в армии награждают. А у нас устав свой и я тебя не награждал. Но видно придется». Дал знак адьютанту, тот вручил мне часы! Я крикнул: «Слава ВДВ»! - Покажи, – говорю, - часы! Юра показывает швейцарскую «Омегу». - Ни фига себе подарочек! - невольно присвистнул я. - Да нет! – засмеялся Юра, - Эти я здесь купил, а те через три дня остановились и я их выбросил. - А день ВДВ празднуешь? - Праздную, если не забываю. - А как? - Надеваю дембельскую фуражку и залезаю в свой бассейн!
Все знают анекдот про лесника, который всех разогнал. А это – быль.
Позвонил я в Донецк старой знакомой. Спрашиваю как дела? - Так себе, - говорит, - Вчера заходил Сережа. Сказал, что около их дома ночью стреляли. Кто и почему неизвестно. А позавчера у Зойки во дворе стреляли. Помнишь Зойку?
В Донецке я не был давно, но Зойку помню. Просто потому, что ее невозмозможно забыть. В те славные времена она работала зам. начальника убойного цеха макеевского мясокомбината. К сожалению, ее фотографии у меня нет, но я поставил на http://abrp722.livejournal.com/ фото ее чернокожего двойника – актрисы Хэтти Макдэниел.
- Да, - говорю, - помню. И что она? - А ничего. Вышла на балкон и всех разогнала.
Был у меня приятель. Назовем его для конкретности Влад. Добрый человек, вольная душа, ну и пофигист еще тот. Шел однажды по улице и увидел крохотного белого котенка. Принес домой. Через два года котенок превратился в совершенно роскошную кошку с длинной розовой шерстью, Муську. На http://abrp722.livejournal.com/ можете посмотреть на похожую кошку, но Муська была более розовая.
Решил Влад понести Муську на кошачью выставку. Дело это тогда было новое, нравы простые. В графе «порода» Влад от фонаря написал «персидская розовая». Выставка была в миллионном городе, где кошатников и интриг хватало, но Муська заняла певое место безоговорочно и с большим отрывом. Владу за Муську предлагали 2000 долларов. Это тогда были сумасшедшие деньги, на них однокомнатную на двухкомнатную можно было обменять, но Влад не взял. «Мотоцикл я бы, скажем, продал и квартиру скорее всего бы продал, если бы много предложили, - сказал нам Влад, - но кошку не могу». Муська продолжила свой привычный образ жизни: днем - дома, ночью - на улице. Бывало, зайдешь к Владу вечером, дверь откроется, а оттуда пулей вылетают 2000 зеленых и исчезают в темноте. Стоит ли удивляться, что Муська вскоре пропала. Остался Влад и без кошки и без денег.
Я иногда вспоминаю эту историю и никак не могу понять: правильно Влад поступил или неправильно? А если неправильно, то когда именно?
Мой отец умер в начале 90-х прошлого века. В последние два года жизни у него появились проблемы с равновесием. Однажды в подъезде упал лицом вперед на кафельный пол, ударился носом и потерял сознание. Мать вызвала «скорую». По пути в больницу водитель «скорой» наехал на собаку, которая сорвалась с поводка у жены какого-то милицейского начальника. Было много шума, но в конце концов отца благополучно доставили в отделение челюстно-лицевой травмы. Во время всех этих событий я был в командировке и смог добраться до больницы только через несколько дней.
Отец, и так невысокий, в старости ссохся и ссутулился, а после случившегося, казалось, стал еще меньше. Тем не менее уже ходил и вообще выглядел на удивление бодрым. На носу у него была наклейка, а вокруг глаз – сине-желтые «очки», характерные для данной травмы. Если никогда эти «очки», не видели, можете зайти на http://abrp722.livejournal.com/ и посмотреть. Только предупреждаю: и фото не мое, и лицо на фото к нашей семье никакого отношения не имеет.
Отец сказал, что хочет пройтись, и мы вышли в широкий длинный коридор. Он пожаловался, что к нему в больницу приехал майор милиции, затащил его в пустую комнату и потребовал показания на водителя. - А ты? - заинтересовался я. - Я сказал, что привлекать нужно не водителя, а скандальную бабу, из-за которой инфарктник, например, мог бы не доехать до больницы живым. Ни одной его бумаги я не подписал! Майор остался очень недоволен и на прощание, когда мы уже вышли из комнаты, посоветовал мне не конфликтовать с органами правопорядка. Ну, и я тоже что-то ему ответил...
Между тем вокруг нас по коридору дефилировали двухметровые амбалы в спортивных костюмах с точно такими же, как у отца, наклейками на носу и с такими же «очками». Они подходили к нему, спрашивали о здоровье, называли его «батей». Можно сказать, в натуре держали за своего. А я больше всего боялся, что один из этих молодых людей похлопает отца по плечу.
В советское еще время, когда я работал я патентоведом в академическом институте, появился у нас однажды новый руководитель отдела, Борис Яковлевич Сухаревский. От остального институтского начальства он отличался демократичностью и личным обаянием. Как сейчас говорят, была у него харизма. Посмотрите на его фотографию с молодыми сотрудниками на http://abrp722.livejournal.com/ и вы поймете о чем идет речь. Не удивляйтесь, что Сухаревский не улыбается. У людей того поколения улыбаться на фотографиях было не принято.
О его появлении в институте ходила забавная байка. На прежнем месте работы, тоже в академическом институте, но в другом городе, у Бориса Яковлевича не сложились отношения с директором, которого в дальнейшем мы будем называть старым директором. Не сложились в академическом смысле слова: Сухаревскому не нравилась предложенная сверху тематика. Найти новую работу ученому такого калибра как Сухаревский в те годы было нетрудно. Вскоре он договорился с директором нашего института, в дальнейшем новым директором. Казалось бы все просто, но Сухаревский был евреем. На евреев в академии наук была, хоть и негласная, но совершенно реальная норма, а тут у новый директор берет сверхпланового. Вот и началась в аппарате академии изматывающая волокита. А Бориса Яковлевича, как я уже говорил, все любили и хотели ему помочь. В конце-концов старый и новый директора добились аудиенции у президента, академика Патона. - У меня один еврей уходит, - сказал старый директор, - следовательно число евреев уменьшается на единицу. - Ко мне один еврей переходит от старого директора, - сказал новый директор, - следовательно число евреев остается неизменным.
Патон ненадолго задумался и заговорил: - Один глубокоуважаемый академик говорит мне, что у него число еврееев уменьшается на единицу, другой – что остается неизменным. У меня есть все основания доверять и тому и другому. Минус единица и нуль в сумме по академии дают минус единицу. Сухаревский пусть переходит, а если кто-нибудь накатает телегу в ЦК и будут проверять, я объясню, что в конечном счете на одного сократили, и попрошу сохранить вакансию.
Никто не знает откуда появились и как давно живут в Гибралтаре обезьяны-маготы, но все англичане знают поверье, что Гибралтар будет британским до тех пор пока на скале останется хоть одна обезьяна. Поэтому неудивительно, что колония обезьян является объектом пристального внимания на государственном уровне. В 1942 году маготов осталось всего семь и тогда премьер-министр Великобритании сэр Уинстон Черчилль лично распорядился, чтобы их число было немедленно пополнено за счёт диких родственников из Марокко и Алжира. Тем не менее и после вливания свежей крови численность маготов существенно не увеличилась и продолжала оставаться критически низкой. В конце прошлого века Королевское общество Великобритании выделило грант на изучение фертильности гибралтарских маготов. Британские ученые сосредоточились на рационе обезьян и разработали специальные пищевые добавки, чтобы сбалансировать витамины и минералы, но успеха не добились. Тогда они обратились за помощью к своим израильским коллегам.
Израильтяне в первую очередь заинтересовались поведением обезьян и выяснили что самки маготов не самые лучшие мамы. Они плохо заботятся о детенышах, что в результате приводит к высокой детской смертности. Попробовали исправить мам гормонами. Не помогло. На очередном семинаре кто-то пошутил: - А почему бы отцам не позаботиться о подрастающем поколении? Народ засмеялся, а руководитель проекта профессор Эйтан Розенберг вдруг сказал: - Между прочим, маготы одни из немногих приматов, у которых есть крайняя плоть. – и продолжил: - А не обрезать ли их нам, разумеется в строго медицинском значении этого термина? Может малость очеловечатся? Снова посмеялись и ... решили попробовать. Результат оказался разительным. Обрезанные самцы охотно возились со своими детёнышами и часто повсюду таскали их с собой. Самцы кормили, чистили, развлекали малышей и с гордостью показывали их своим товарищам. Даже если самец заводил новую «семью», он не забывал уделять внимание детенышам от прежних «браков», что не всегда характерно даже для людей. Популяция обезьян резко увеличилась. Сейчас их около трехсот. - Трудно поверить, но нам удалось превратить самцов диких маготов в настоящих еврейских отцов, - сказал в своем интервью газете the Guardian профессор Розенберг, - Это грандиозный успех!
На http://abrp722.livejournal.com/ вы можете воочию увидеть результат работы израильских ученых. На моем фото (кликните чтобы увеличить) типичная семья маготов. Недаром Лев Толстой сказал: «Все счастливые семьи похожи друг на друга».
В академическом институте, где я работал патентоведом, кроме академиков были и вполне себе простые рабочие. С одним из них, столяром дядей Колей по прозвищу Танкист, я как-то сидел за одним столиком во время обеда в нашей институтской столовой. На дворе был горбачевский полусухой закон и разговор шел понятно о чем. - Академик Баранов, - рассказывал дядя Коля, - новую мебель купил, попросил меня собрать. Я собрал. Хозяин расплатился как положено, а потом спрашивает: - Николай Сидорович, Вам что налить? Французский коньяк, шведскую водку «Абсолют», или спирт? Я думал, думал, а потом говорю: - Эх, наливайте спирт!
Меня выбор дяди Коли, честно говоря, озадачил. Спирта в институте было много. Столяром дядя Коля был хорошим и ему, конечно, перепадало. А вот французский коньяк и «Абсолют» были нектаром и амброзией, напитками богов. Обыкновенные люди вроде меня и дяди Коли их никогда даже не нюхали. Будь я на месте дяди Коли, на спирте бы я не остановился точно.
Пока я думал удобно ли спросить дядю Колю о мотивах его выбора, он доел, вежливо попрощался и удалился. А я поплелся в свой кабинет. Там меня уже ожидал Валентин Моисеевич, доктор наук, профессор. Он зашел посмотреть результаты информационного поиска по своей заявке. Когда с поиском было закончено, разговор перешел понятно на что. Я пересказал свою беседу с дядей Колей. Поделился своими сомнениями. Валентин Моисеевич даже не улыбнулся. Он поправил и без того аккуратные усы и сказал менторским тоном: - Молодой человек, это элементарно. Гегемон мыслит градусами. Коньяк и водка – 40 градусов, спирт – 96. Вот и все! – потом подумал и добавил, - А Баранов такой гусь, что во второй раз не нальет!
Прочитал пару дней назад душераздирающее повествование Филимона Пупера о русской девушке, которая вышла замуж за араба-христианина и сразу вспомнил о моем однокласснике Толе. Эту историю я рассказываю с его разрешения.
В нашем классе Толя был чуть ли не самым способным, но науки его не интересовали. Гораздо больше его интересовали карты и он этого никогда не скрывал. Серьезно играть на деньги начал наверное с девятого класса. Поступать в институт Толя решил в Москве. - Куда? – спросил я его. - Туда, где маленький конкурс. В Москве самые клевые игроки, а все остальное меня не колышет.
Поступил в Лесотехнический институт и продолжал играть. Сессии сдавал, как он говорил, чтобы не выгнали из общежития. Денег по моим понятиям у него было немеряно. Сколько стоила его печатка с бриллиантом и сейчас не очень представляю. Однажды, когда я приехал в Москву, мы два дня гуляли с театром «Ромэн». За все платил Толя. С той далекой поры у меня осталось только одно наше с Толей фото. На http://abrp722.livejournal.com/ можете на него посмотреть. Он – крайний справа, я – крайний слева. На пятом курсе решил что диплом ему не помешает и закончил институт. В нагрузку к диплому получил распределение в леспромхоз в Красноярском крае. С распределением тогда было строго, Толя дрогнул и поехал. Оказался отличным инженером. Его там носили на руках и платили сколько могли, но Толя сбежал, отработав только год из трех положенных. Говорил, что вторую зиму он бы не пережил. Вернулся в Москву, снова занялся картами и вскоре снова попал на те же самые три года в тот же самый леспромхоз. Встретили его как родного, быстренько расконвоировали, и стал Толя делать ту же работу что и прежде, но забесплатно.
Когда вернулся, выразил желание как можно быстрее слинять за границу. Время было еще советское. С выездом было туго. Я посоветовал ему жениться на еврейке. - Нет, - сказал Толя, - там где евреи, меня достанут. Мне нужно туда, где евреев нет. Ты на меня не обижайся. Чисто бизнес. В конце-концов познакомился с христианином из Египта и женился на его сестре. Уехал в Каир, и лет двадцать я о нем ничего не слышал. Год назад случайно нашел его на Одноклассниках под другим именем, а потом и по скайпу поговорили. - Играешь? – спрашиваю я. - Я пробовал, но не получилось. Мусульманам играть в карты нельзя, в казино тебя быстро запоминают. Пришлось завязать. А жена пилит, говорит жить не на что. И то правда. Ну и вспомнил, что я инженер. Составил резюме, послал в несколько компаний. Никакой реакции. Жена говорит: – Ты что-то неправильно делаешь, поговори с моим дядей, он у нас в семье самый умный. Встретился я с дядей. - Ты инженер? - говорит дядя, - а какой инженер? - По лесозаготовкам. - А что такое лесозаготовки? - Сначала деревья валят, потом бревна складывают на лесосеке, потом сплавляют. - А зачем инженером для этого быть? С такой работой два феллаха справятся. - Дядя, говорю, в Сибири деревья другие. Это бревна по 40 метров длиной, больше метра в диаметре и их очень много. А кроме того нужно карты читать, временные дороги строить, монтировать оборудование и еще много чего. Дядя долго думал, а потом сказал: - Забудь лесозаготовки! Ты инженер по перемещению негабаритных грузов. У меня есть друзья. Что-нибудь придумаем.
Через две недели я начал работать инженером и работаю там до сих пор. Мне хорошо платят. И я буду там работать до пенсии. Эта работа не закончится никогда. - Не надо, Толя, - говорю я, - у нас в Штатах есть выражение: “Nothing lasts forever”. – «Ничто не длится вечно». Таких работ не бывает. - У вас не бывает, а у нас бывает, - с достоинством отвечает Толя, - Я работаю для министерства древностей и занимаюсь текущим ремонтом египетских пирамид.
Марик Фарбер самый рыжий из моих приятелей. Его шевелюра похожа на солнце над Карибским морем в ясный день за пятнадцать минут до заката. Мы познакомились еще во время вступительных экзаменов в университет и с тех пор наши жизни шли параллельными курсами, но близкими друзьями мы так никогда и не стали. Может быть потому что в любом, пусть самом пустяковом, деле ему обязательно нужно быть первым и лучшим, а я соревноваться не люблю.
Однажды Марик заметил, что почти все его соперники и родственники уже находятся по ту сторону границы, и тоже решил перебираться. Выбрал для себя США как страну с самыми широкими возможностями по части конкуренции. Широко разрекламированные трудности эмиграции его не пугали за исключением английского языка. С языком была просто беда. В школе Марик учил французский, в университете – английский. Научную литературу читал естественно на английском. Помнил много терминов, но не знал как спросить где туалет. А если бы спросил, то никогда не понял бы ответ. Его жена Жанна учила в школе и институте английский, но за много лет неупотребления совершенно забыла. Нужно было принимать срочные меры, а именно найти хорошего частного преподавателя. Понятно, Марик был согласен только на лучшего и такого, который был бы и носителем языка. Но ни англичан, ни американцев, ни даже канадцев или австралийцев в нашем городе не было. Поэтому носителем языка в его версии оказалась энергичная немного за 30 дама по имени Марина, прожившая пять лет в Индии. Логика в таком выборе была: английский там, как известно, является одним из разговорных языков. Правда, если быть совсем точным, не английский, а индийский английский, что не совсем одно и то же. Но тогда Марик этого не знал.
После первого урока Марик поделился с Жанной своими сомнениями. Во-первых, ему не понравилось что весь урок изучали старые журналы “Сosmopolitan”, которые Марина привезла из Индии. Во-вторых, по мнению Марика ее произношение сильно отличалось от произношения ведущего его любимой радиопередачи «Час Джаза» Виллиса Конновера. Жанне больше всего не понравилось как Марина поглядывала на Марика. Говорить об этом она не стала, но полностью согласилась с мнением супруга. На второе занятие Марина пришла в индийском национальном наряде: очень широкие вверху и очень узкие внизу длинные брюки и свободная навыпуск блуза с невиданной отделкой. Все из умопомрачительного материала. На Жанну этот костюм или как выразилась Марина «салвар-камиз» произвел неизгладимое впечатление. Она потихоньку перерисовала в тетрадку фасон, а в перерыве утащила Марину в другую комнату чтобы ознакомиться с деталями. Во всем остальном второй урок не отличался от первого. Третьего урока не было.
В поисках нового учителя Марик двинулся по знакомым и в какой-то момент вышел на меня. Я познакомил его с Еленой Павловной. Тогда мы с женой занимались с ней уже почти два года. Марик все допытывался лучшая ли она, а я не знал. Сообщил сухие факты: преподает в университете, учит нас по американским учебникам и аудиокурсам, определенно понимает радиопередачи и песни. После полугода занятий я вполне прилично смог объяснить японцу свой стендовый доклад на конференции в Москве, а начинал с того же разговорного нуля что и он. Я бы мог добавить что по моим наблюдениям ее ученикам сопутствует удача в новой жизни, но Марик такие вещи не понимает. Поэтому я промолчал.
Елена Павловна не впечатлила Марика: слишком молодая, слишком несолидная. Правда, рыжая как и он сам. Марик подумал, что можно попробовать, и после первого же занятия решил что его все устраивает.
Через несколько месяцев Елена Павловна сказала: - Я совершенно упустила что вам нужно работать над спеллингом. В английском спеллинг – важный аспект языка, по нему даже проводят национальные соревнования. Чтобы улучшить спеллинг я вам советую писать диктанты. Берите урок, который мы уже проходили, и диктуйте друг другу. Интересно кто из вас напишет лучше?
Марик занервничал. Он даже представить не мог что лучше напишет родная жена, но скорей всего так и должно было случиться. Недолго думая, Марик нашел подходящий текст и аккуратно его переписал на чистый лист в общей тетради, где вел записи. Тем же вечером предложил Жанне написать диктант и «случайно» открыл книгу на переписанной уже странице. Первой диктовала Жанна, а Марик писал. Когда закончили, Марик вырвал заранее подготовленный лист и отдал жене. После этого супруги поменялись ролями. Жанна тоже вырвала исписанный лист. Начали проверять. Жанна сделала двенадцать ошибок, Марик – одну. Жанна горько зарыдала. - Какая я идиотка! – повторяла она снова и снова, - Я же учила этот проклятый английский девять лет, и через считанные месяцы ты пишешь лучше меня! Сердце Марика дрогнуло и он повинился. Жанна жутко обиделась, но в конце концов Марик вымолил прощение.
Примерно через неделю написать диктант предложила Жанна. - Только теперь страницу буду выбирать я, - сказала она. - Жанночка, - ответил Марик, - как ни жаль, но мы попали в ловушку. Откуда я знаю что сегодня ты не переписала страницу заранее? Ни ты, ни я теперь страницу выбирать не можем потому что в этом выборе мы не доверяем друг другу. Выбирать должен кто-то третий. Жанна в который раз подивилась как хорошо организованы тараканы в голове ее муженька и возмутилась: - Какой еще третий? Может быть кошка?
Тут нужно сделать отступление и сказать что кошка для Жанны такая же привычная фигура речи, как для некоторых Пушкин. Когда другие говорят «Рассказывай это Пушкину!», Жанна говорит «Рассказывай это кошке!». Поэтому кошка не была для Марика неожиданностью.
- А почему бы и не кошка, - сказал он, - берем старое Мишкино домино с большими костями, раскладываем на полу, запускаем Муську. Подходит она сначала к четыре-два, пишем 42-ю страницу, или 24-ю. Жанна кое-как согласилась, домино разложили, кошку запустили в комнату. Но ... шесть-два Марик достал не из коробки, а из кармана и заранее потер кость кошачьей мятой. Поэтому Муська первым делом побежала к шесть-два. А Марик уже переписал и 62-ю страницу и 26-ю тоже. Снова слезы, снова сердце Марика дрогнуло, снова Жанна простила мужа, но работа над спеллингом между тем зашла в безнадежный тупик.
На следующем уроке Жанна не выдержала и пожаловалась Елене Павловне на коварство Марика. - У меня студенты тоже пытались пользоваться «бомбами», но я нашла простой выход, - сказала Елена Павловна, – За день до экзамена они приносят мне стопку бумаги, я густо прокрашиваю торец каждый раз в новый цвет и на экзамене выдаю по несколько листов для подготовки. У вас бумагой может заведовать Жанна, а тексты выбирать Марк. Правильно? Жанне идея понравилась и она перевела вопрос в практическую плоскость: - Елена Павловна, а какой краской вы пользуетесь? - Любой. У меня есть немного красок для ткани. Могу отсыпать и вам. И немедленно отсыпала.
Следующий диктант написали по рецепту Елены Павловны, и его результат оказался сильным ударом по самолюбию Марика. Что делать он не знал, но и сдаваться не собирался. Решил что купит краски сейчас, а что делать придумает потом. К его удивлению ни в одном магазине обнаружить их не удалось. - А что, красок для ткани нет? – спросил он на всякий случай у продавщицы в хозяйственном. - А что, все остальное есть? – спросила продавщица у него и окинула взглядом абсолютно пустые полки.
Марик разозлился и решил что сделает краски собственными руками как уже три года делал вино. В конце концов, химик он или не химик? Покопался в институтской библиотеке и наткнулся на «Очерки по окраске тканей местными растениями в древней Руси» 1928 года издания. Взял домой, проштудировал и пришел к выводу что краски из растений в условиях глобального дефицита именно то что ему нужно. На дворе стоял 1991-й год. Оборудование в институте, где работал Марик, еще не растащили. После обеда в лабораториях было совершенно пусто. И он решил попробовать.
Вообще-то Марик занимался вибронными состояниями в координационных соединениях и в последний раз работал с выпаривательными чашками и колбами много лет назад в университете на лабораторных. Теперь пришлось многое вспомнить. Он сушил, толок, вымачивал, выщелачивал, фильтровал. Через полтора месяца пришел первый успех: получилась черная краска из дубовой коры. Сначала она упорно красила в грязно-темно-серый цвет, а теперь окрашенный кусок старой простыни, которую он утащил из дому для экспериментов, смотрелся как драгоценный бархат с картин старых мастеров. Потом был длительный застой, но вдруг вышла удивительно глубокая и сочная оранжевая. Другие цвета после оранжевого пошли хотя и с трудом, но легче.
Марик не узнавал себя. Он давно охладел к своей науке, а когда решил уезжать и понял что докторскую никогда не напишет, охладел совсем. А тут в нем проснулся энтузиазм, какого он не помнил и в молодые годы. Почему? По вечерам в пустом институте Марик часто думал над этим, но ответа не находил. Может дело было в свободе от начальства, отчетов, карьеры, рецензентов? Может быть потому что приготовление красок скорее не наука, а ремесло? Ремеслами Марик никогда не занимался и только теперь стал понимать чем они отличаются от науки. В науке нет тайн и любой результат должен быть воспроизводим. Ремесло – набор больших и малых секретов, а результат может быть, как и искусстве, абсолютно уникален. Поэтому хорощий студент может, например, как бы заново создать периодическую систему элементов, но никто пока что не повторил скрипки Страдивари.
Марик был так увлечен своей новой деятельностью, что частенько стал отвечать на вопросы невпопад. Убегал из дому с горящими глазами, а приходил поздно и усталый. И вообще был настолько явно счастлив, что жена заподозрила неладное.
В четверг вечером, когда Марик задержался на работе в третий раз за неделю, Жанна села на троллейбус и поехала к его институту. Больше всего она боялась что ее туда не пустят. Обычно Марик заказывал пропуск или звонил на проходную, но сейчас нужно было пробиваться самой. С одной этой мыслью в голове она даже не заметила как благополучно миновала по краю темную посадку между улицей и зданием и подошла к освещенным стеклянным дверям. Двери были закрыты. Жанна постучала. Из подсобки вышла вахтерша, сонно посмотрела на позднюю гостью, отодвинула засов и приоткрыла дверь. Вдруг глаза вахтерши округлились, а рот открылся как у вытащенной на берег рыбы. Жанна обернулась и увидела что с другого края посадки к проходной бежит высокий мужик в распахнутом длинном плаще, а под плащом ничего нет. Сердце у Жанны бешенно забилось. Она вдавила себя внутрь и закрыла засов. Вахтерша, не оборачиваясь, побежала в подсобку, Жанна за ней. Там вахтерша достала бутылку самогона, заткнутую пробкой из газеты, разрезала напополам соленый огурец и налила понемногу обеим. Выпили и только после этого заплакали.
- Уволюсь я отсюда, - жаловалась вахтерша, - сил моих нет. Вчера какой-то придурок с топором бегал, жену искал, а сегодня этот чебурашка... – и спросила, - Ты к кому? - К Фарберу из 206-й комнаты. - К рыжему что ли? Ты ему кто? - Жена. - Ну иди, - сказала вахтерша и снова налила, но на этот раз только себе.
Жанна поднялась по темной лестнице и пошла по длинному гулкому коридору вдоль закрытых дверей. Дошла до 206-й. Из комнаты через матовое стекло двери пробивался свет и доносились звуки вроде тех что женщина издает во время любви. Кровь ударила Жанне в голову, она рванула ручку... В лаборатории тихо рычала центрифуга, слегка парил темно синий раствор в колбе, на столе красовался ворох цветных лоскутов. Из Спидолы пела свой неповторимый скэт Элла Фицджералд. Ее Марик сидел в кресле и перебирал карточки с английскими словами. Больше никого в комнате не было. - Ты не с топором? - поинтересовался Марик, глядя на возбужденную жену, - А то вчера здесь уже один бегал. - Сегодня нет. А что ты здесь делаешь ночью? – поинтересовалась в свою очередь Жанна. - Краски, - ответствовал Марик, - смотри какие красивые! - Тогда зачем ты красишь тряпки? Давай покрасим что-нибудь хорошее!
В магазинах тогда не было ни хорошего ни плохого, и Жанна достала из шкафа семейную реликвию - отрез некрашенного тонкого шелка. Его подарил Жанниной бабушке какой-то местный пациент в 1944 году в Самарканде, где та работала в военном госпитале. Сначала попробовали на лосутках – краски на шелк ложились отлично! Воодушевленные успехом, покрасили «узелками» всю ткань и просто ахнули как здорово получилось. Глядя на эту красоту, Жанна стала думать что бы из нее сшить и никак не могла придумать: ни к одному из современных фасонов эта супер расцветка не подходила. В конце концов извлекла из глубин подсознания салвар-камиз и решила рискнуть. Отделку, конечно, взять было негде, хорошо хоть удалось достать цветные нитки. Но результат все равно оказался ошеломляющим. Все подруги немедленно захотели такие же, а Марик сказал что из этого можно сделать профессию. Однако вскоре пришел долгожданный вызов из посольства США. Начали собираться, распродавать вещи, почти каждый вечер с кем-нибудь прощались. И так до самого отъезда.
Никто не любит вспоминать первые пять лет эмиграции. Не будем трогать эту тему и мы. А по прошествии этих лет Фарберы жили в собственном доме в небольшом городке недалеко от Нью-Йорка. Сыновья учились в хорошей местной школе, Марик занимался поиском багов в компьютерных программах, Жанна работала на Манхеттене секретарем у дантиста. Небо над ними было голубым и казалось что таким оно будет вечно. Именно тогда и грянул гром – Марика уволили.
Те кто терял работу в США знают что первые две недели отсыпаешься и оформляешь пособие, потом, отдохнувший и полный энтузиазма, начинаешь искать новую. Но если работа не находится в течение полутора месяцев, нужно срочно искать себе занятие – иначе впадешь в черную меланхолию, которую американцы называют депрессией. Я, например, начал писать истории и постить их на anekdot.ru, но абсолютное большинство народа начинает ремонт или перестройку дома. Польза от этого двойная: и ты занят и дом повышается в цене. Марик домом заниматься не хотел. Поэтому вначале он делал вид что учит QTP, а потом по настоянию Жанны записался сдавать учительские экзамены и делал вид что к ним готовится.
А тем временем заканчивалась зима, и был на подходе самый веселый праздник в еврейском календаре – Пурим. В этот день евреи идут в синагогу в маскарадных костюмах, во время службы шумят трещотками, а после службы напиваются допьяна. Жаннин босс пригласил Фарберов на праздник в свою синагогу и подарил билеты. Деваться было некуда, и Жанна начала перебирать свой гардероб в поисках чего-либо подходящего. Единственной подходящей вещью в итоге оказался тот самый салвар-камиз, о котором она не вспоминала со дня приезда в США. По крайней мере он удовлетворял формальным требованиям: прикрывал локти и колени, не подчеркивал дразнящие выпуклости, был необычным, нарядным и праздничным.
В синагоге после чтения «Мегилы», когда народ приступил к танцам, еде и «лехаим», к Жанне подошла местная дама из тех что одеваются подчеркнуто скромно и подчеркнуто дорого. Она искренне похвалила Жаннин наряд и поинтересовалась где он куплен. Жанна сказала что сшила его сама и снова получила целый ворох комплиментов. Жанна растаяла и призналась что краски сам сделал ее муж. Дама с интересом посмотрела на Марика и заметила, что умей она делать такие краски, было бы у нее много миллионов. Подошел босс и представил стороны друг-другу. Дама оказалась сотрудницей секции «Мода и стиль» газеты «Нью-Йорк Таймс». В этот момент Марик понял что замечание насчет миллионов совсем не шутка, а будут они или их не будет зависит только от него.
На последние деньги он оборудовал самую что ни есть примитивную лабораторию в собственном гараже. Разыскал лабораторные журналы и похвалил себя что не поленился их привезти. Через два месяца разослал образцы своих 100% органических красок производителям 100% органических тканей. От пяти получил заказы. С помощью старшего сына составил бизнес-план и взял у банка заем на открытие малого бизнеса. Наодалживал сколько мог у знакомых. Заложить дом не удалось: в нем было слишком мало денег. Снял помещение, нанял рабочих. Через год расплатился со всеми долгами и расширил производство вдвое. Марику повезло: спрос на органику рос тогда экспоненциально. Но согласитесь, к своему везению он был готов.
С тех пор прошло немало лет. Марик перенес свою фабрику в Коста-Рику поближе к дешевым сырью и рабочей силе. Заодно построил большой дом на Карибском побережье и живет там большую часть года. Время от времени прилетает в Нью-Йорк, где у него тоже есть квартира. Иногда звонит мне. Тогда мы встречемся в нашем любимом ресторане в Чайна-тауне и едим утку по-пекински в рисовых блинчиках. Я знаю что Марик достанет свою кредитку первым (потому что должен быть первым во всем!) и заказываю хороший мозельский рислинг к утке и «Remy Martin Louis-XIII» в качестве финального аккорда. Судя по чаевым, счет Марика не напрягает.
Жанна большую часть года живет в нью-йоркской квартире и время от времени летает в Коста-Рику. Главное место в ее жизни делят фитнес и внуки.
Елена Павловна продолжает готовить своих учеников к максимально комфортному пересечению границ, потому что язык – самое ценное и самое легкое из того что можно взять с собой. Сейчас она это делает из Новой Зеландии и в основном по Скайпу.
Когда Марика спрашивают как случилось что он занялся красками, он говорит что его фамилия Фарбер переводится с идиш как «красильщик», а значит это ремесло у него в генах. Марик – молодец. Когда нужно, на любой вопрос он может дать точный короткий и совершенно понятный ответ. А я так не умею и скорее всего уже не научусь.
На Большом острове Гавайского архипелага имеет место быть Национальный парк вулканов. Если вас интересует мое мнение, это не самое приятное место на земле, особенно там, где поближе к кальдере Килауэ́а, самого активного действующего вулкана в мире. Последнее извержение Килауэ́а началось в 1983 году и продолжается до сих пор. На многие километры вокруг вулкана не растет ничего кроме жухлой травы, там и здесь из земли вырываются облачка сернистого газа. Ну и сам вулкан непрерывно дымит и извергает лаву. Представляете как там дышится? Нет не представляете. В последний раз я подобным образом задыхался в Донецке в 1982 году, когда в городе неделю не было ветра, но в Донецке было легче.
Конечно, во всех путеводителях написано, что дышать там нужно осторожно, а на дороге к смотровой площадке, откуда вулкан виден особенно хорошо, стоит знак "За этой чертой качество воздуха может быть опасным для вашего здоровья". Какой вред в таком месте можт быть от сигареты? Я думаю никакого. Но... закон в Америке есть закон и этот закон от 2009 запрещает курить в национальных парках кроме как в специально отведенных местах. Есть такое место и около этой смотровой площадки. Не верите? Посмотрите на фото на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml и вы увидите дымящийся вулкан слева, специальный контейнер с водой для окурков справа и никаких курильщиков. Не хочется курить в этом месте.
Когда мы собрались уезжать, одинокий курильщик все же появился. Вокруг глаз у него были черные ободки как у шахтера со стажем. Я подошел: - Отец, ты не из Донецка? Мужик сильно удивился, но ответил: - Не, я с Макеевки. - А сюда как попал? - Доча привезла. Она у меня за американца замуж вышла. Они сейчас в Гонолулу живут на соседнем острове, а сюда отдохнуть приехали и меня привезли. - Нравится в Америке? - Ни хера не нравится. Внуки меня не понимают и я их не понимаю. Зять больше чем на палец не наливает. Воздухом ихним дышать не могу: кашляю, голова все время болит. Курево помогает, но по восемь долларов за пачку сильно не раскуришься. Не поверишь, за последние полтора месяца здесь в первый раз нормально отдышался, так они завтра уезжают.
Мужик затянулся в последий раз, бросил окурок на землю и медленно побрел к типично американской компании с бесчисленными чадами.
В десятом классе Юру и Таню посадили вместе на предпоследней парте в среднем ряду. Если бы этого не произошло, вполне возможно они бы продолжали не замечать друг друга. Юра пришел в этот класс три года назад, но так и не стал своим. Был зациклен на математике и вообще по общему мнению держался немного высокомерно. Таня была своя, но особого интереса у мальчиков не вызывала. Не подумайте что она была уродиной. Наоборот. Приятное круглое лицо, очаровательные ямочки на щеках, темные волосы, белые зубы, живые глаза. Но во-первых, она была слишком крупной, выше и крепче многих мальчиков в классе. Она говорила что кто-то в их роду был сибиряк. Во-вторых, однозначно была слишком серьезной. В-третьих, и это третье - самое главное, ее окружала аура неиспорченности и чистоты, которая юношей скорее отпугивает чем привлекает.
Приходилось ли вам сидеть за одной партой с крупной девушкой? Если да, вы наверняка знаете что это испытание не из легких. То и дело вас касаются то локоть, то плечо, а то и горячее бедро. В семнадцать лет такие прикосновения волнуют гораздо сильнее чем самое крутое порно в тридцать пять. Стоит ли удивляться что не прошло и недели как Юра в первый раз проводил Таню домой. Потом стал провожать каждый день, потом был приглашен посмотреть новый корейский телевизор с видиком и естественно приглашение принял. Родителей не было дома и наши герои долго и неумело целовались. С каждым следующим разом это несложое упражнение получалось у них все лучше и вскоре вполне логично завершилось понятно чем. В наш информационный век и Юра и Таня теоретически были готовы к этому событию. Теории вкупе с природным инстинктом, которым Б-г наградил каждого из нас, вполне хватило, чтобы не только не разочароваться друг в друге, но и продолжить столь увлекательные эксперименты с их молодыми телами.
Когда эффект новизны немного спал, появилось время для разговоров. Однажды, лежа на плече у Юры, Таня спросила: - Куда ты будешь поступать? На мехмат? - Никуда я не буду поступать, - подчеркнуто равнодушно ответил Юра и погладил Танину грудь. - Я иногда не понимаю твои шутки ! Убери руку, тебе скоро уходить. Ты на самом деле не поступаешь? - На самом. Меня никуда не примут. Наша семья уже два года в отказе. - А что значит в отказе? - Значит что мой дядя, брат моей мамы, давно живет в Америке. Лет двенадцать. Он зовет нас к себе, мы хотим уехать к нему, а нам не разрешают. - А почему вам не разрешают? - Моя мама долго работала зубным врачом в поликлинике военного училища. Ей сказали что она является носителем государственной тайны. Пожалуйста, никому в школе не рассказывай, а то у меня неприятности начнутся. - Ну конечно, не буду. А как зубы могут быть государственной тайной?!... Ерунда какая-то, так не бывает. Зубами можно только кусаться. Вот так! - и показала как.
Разговор подолжился на следующий день на обратном пути из кино. Начала его Таня: - Неужели из нашей страны уезжают навсегда? Это что всем можно? - Я слышал что можно только евреям, - осторожно ответил Юра. - А ты что еврей? Не может быть! У тебя фамилия украинская, Баршай. И мне девочки говорили что у евреев эти самые обрезаны, а у тебя нормальный. - Ну, «бар» по-еврейски значит «сын», а «шай» значит «подарок». А этот самый не обрезан, потому что обрезание делают только верующие. - Интересно! И сколько вы собираетесь ожидать пока разрешат? - Никто не знает. Говорят что Горбачев будет отпускать. Тогда может быть и скоро. - А что ты там будешь делать? - Пойду учиться на Computer Science. Как это по-русски не знаю. Вроде программирования, но на другом уровне. Мне дядя сказал что меня с моими победами на олимпиадах примут куда угодно. Может быть даже в Гарвард. - А ты сможешь? Там же все на английском... - Дядя говорит что разговорный язык выучивается быстро. Самое трудное – сдать ТОЙФЛ. Это специальный тест на знание языка. Без него нельзя пойти в университет. Я к ТОЙФЛ с Еленой Павловной готовлюсь. Она уже подготовила несколько человек, которые я точно знаю сдали. - Я тоже хочу учить английский и готовиться к ТОЙФЛ, - сказала Таня, - Когда ты идешь к этой Елене Павловне? Послезавтра? Я иду вместе с тобой.
Елена Павловна оказалась молодой рыжеватой женщиной, похожей на актрис вторых ролей в фильмах из жизни американской провинции. Она представилась, сказала что преподает в университете, быстро проверила Таню на вшивость, успела за это время множество раз улыбнуться и подвела итог: - Ты, Таня, конечно, далеко позади Юры, но если будешь много работать, наверстаешь. Девочки вообще осваивают язык быстрее мальчиков. Можно попробовать. - Елена Павловна, - сказала Таня, - я очень хочу с Вами заниматься, но боюсь что мои родители будут против. Они хотят чтобы я поступала на юридический и сейчас больше напирала на историю. Я и так в последнее время не очень, а тут еще и английский... - Think positive! – сказала Елена Павловна и в очередной раз улыбнулась. – Попробуй с ними поговорить. Скажи что мальчик из твоего класса предложил тебе заниматься с ним потому что вдвоем дешевле. Про ТОЙФЛ не говори – и ты не объяснишь правильно и они не поймут. Еще помни что они твои родители и хотят тебе добра. А сейчас можешь посмотреть и послушать наш урок.
Когда после урока наши герои вышли на улицу в промозглую декабрьскую темень, Юра сходу спросил: - Ты что на самом деле идешь на юридический? Туда же можно поступить только из армии, из милиции, из села или по большому блату. Слушай, кто твои родители? - Мой папа служит в КГБ, он полковник. Мама – завуч в 12-й школе. Оба работают допоздна, а когда встречаются дома, каждый по привычке начинает командовать. Ничего хорошего из этого не получается. Поэтому они стараются бывать дома пореже. – Таня закусила губу, но быстро перестроилась, - Для нас с тобой это просто замечательно!
Слово «КГБ» в семье Юры всегда произносили тихо и с затаенным страхом. Поэтому в первую секунду ему захотелось просто убежать. Но тут он почувствовал теплую Танечкину ладонь в своей, вспомнил «Think positive» Елены Павловны и молча пошел провожать Таню. Было уже поздно, редкие прохожие словно призраки плыли в холодном тумане. Один из этих призраков, но покрупнее, нервно расхаживал около Таниного подъезда. – Это папа, - шепнула Таня и побежала.
- Кто это тебя провожал? – было первым вопросом Виталия Петровича, - потом он спросил, - Ты не замерзла? - Нет, не замерзла. Мы были совсем недалеко. Это Юра Баршай из моего класса. Мы сидим за одной партой. Он предложил мне вдвоем заниматься английским с университетской преподавательницей, чтобы было дешевле. Я пошла с ним на урок познакомиться и посмотреть. Учительница мне очень понравилась и занятие тоже. Без английского сейчас никуда. Папа, ты не против? - Как зовут преподавательницу? Понял. Дай мне денек-другой подумать.
На следующее утро Виталий Петрович, попросил своих ребят пробить по картотеке Юру и Елену Павловну. Сверх уже нам известного выяснилось что почти каждую неделю Юриной матери звонит человек с той же фамилией, что и ее девичья, и что родились они в одном городе. Одним словом, скорее всего ее брат. Предполагаемый брат, Грегори (Гриша) Бройдо, оказался математиком, работал на министерство обороны США и был одним из главных разработчиков сверхсекретной системы ЖПС, которая по разведданным была способна определить с высокой точностью местоположение любого объекта на земной поверхности независимо от скорости передвижения. С ним много раз пытались войти в контакт через бывших соучеников, друзей и девушек, но всегда безуспешно. Гриша славился нелюдимым характером. Никаких сестер в СССР за ним не числилось. Елене Павловне тоже звонили со всех концов света, но это были все ее бывшие ученики.
Виталий Петрович поразмыслил и решил идти к генералу. Благо они дружили еще с 1968 года, когда вместе участвовали в операции «Дунай» в Праге. Генерал внимательно выслушал Виталия Петровича и тоже попросил день на размышление. Вызвал на следующий день и сказал: - Молодец, Виталий! Прошляпили наши сестру. Гриша ее в анкете не указал, а московские не проверили. Едут эти Баршаи вроде к тете в Израиль, а приедут к брату в США. До чего хитрожопый народ! Если бы не мы, все бы давно разбежались! Значит так. Оформляй Таню стажеркой, но сам понимаешь, ей об этом знать незачем. Пусть ходит на английский и не волынит. Без английского сейчас никуда. Платить будем мы.
Заниматься английским вдвоем оказалась невероятно увлекательно. Настолько увлекательно, что все остальное пришлось свести к минимуму, кроме секса разумеется. Зато секс и английский не просто сочетались, но и обогащали друг друга новыми яркими красками. Незатейливое английское "I'm coming" возбуждало Юру гораздо сильнее чем русское «Я кончаю». Однажды после нескольких "I'm coming" они уснули так крепко что проснулись около шести. Юра быстро натянул на себя одежду и выскочил из квартиры. На лестнице он столкнулся с здоровенным мужиком, несомненно Таниным отцом.
Виталий Петрович тоже столкнулся с каким-то мальчишкой. Короткий взгляд - и тренированная память мгновенно выдала фотографию из дела Юры Баршая. Будь Таня не его дочкой Виталий Петрович ровно через пять минут знал бы что делал этот сопляк в его квартире. Для этого существовали проверенные годами методы. Но для дочки они не годились. Откуда-то из глубины памяти всплыла презумция невиновности и необходимость понимать соответствие собственных выводов тому, что имеет место в действительности. Одним словом, получилось что в данном деле следствию нужно больше фактов. Нужны факты – будут факты, – подумал Виталий Петрович, - Для опытного оперативника это как два пальца обоссать. - Взял на работе жучок, поздно вечером установил его на лавочке напротив подъезда, где всегда сидели местные старухи, и в полдень следующего дня обосновался на детской площадке, которая была вне поля прямого зрения. Сел он так чтобы казаться пониже, а наушник спрятал под шапку. Включил. Старухи повели неспешный разговор о болезнях и соседях. Виталий Петрович почти задремал от их монотонных голосов, когда на горизонте появилась его Таня с тем самым мальчишкой и вошли в подъезд. За спиной у мальчишки болтался тощий рюкзак – однозначная примета разлагающего влияния Запада. - Опять Танька своего хахаля повела. Почитай каждый день водит, - сказал голос в наушнике. - Видно скоро в подоле принесет, - сказал другой голос. - А может и не принесет. Евреи, они хитрые. От нашего уже давно бы залетела, - сказал третий голос.
Впервые в жизни у Виталия Петровича заныло сердце и стало трудно дышать. Он чувствовал себя преданым, униженным, обманутым. И кем? Собственной дочерью. Самым обидным было то что его, кадрового чекиста, уже черт знает как давно водил за нос какой-то сопливый еврей. Хотел было немедленно пойти домой и разобраться что к чему, но когда попытался встать, снова закололо в груди. Виталий Петрович испугался и так и остался сидеть на мартовском солнышке до тех пор пока из подъезда не появился Юра. В рюкзаке у него лежали два блина от штанги. Пару дней назад Юра нашел их недалеко от Таниного домы и оттащил к ней чтобы забрать позже. Под тяжестью блинов он согнулся в три погибели и еле переставлял ноги. - Смотри как идет, - сказал голос в наушнике, - ровно как шахтер после смены. - Так ты на девку посмотри, - сказал другой голос, - она ж как кобылица племенная и в самом соку. - Заездит она парня, хоть и еврей - сказал третий голос, - и куда только его родители смотрят?!
Теперь сердце Виталия Петровича болело совешенно нестерпимо. Поэтому ему пришлось просидеть еще около получаса. За это время понял что дочка стала взрослой, и не появись Юра, появился бы кто-нибудь другой. Против природы не попрешь. Вспомнил как Юра выходил из подъезда, его согбенную фигуру, волочащиеся ноги и даже посочувствовал ему по-мужски. Так что эта беда - не беда. Настоящая беда что Танька спуталась с евреем и предателем Родины. - Пойдут слухи, полетят анонимки, ни к чему все это, - думал Виталий Петрович и решил что Юра должен исчезнуть и как можно скорее. Как? Очень просто – пусть уезжает в свою Америку. У Виталия Петровича сразу отпустило сердце. Он пошел домой, налил себе стакан коньяка, чего никогда не делал в будни, и проспал до утра.
На ближайшем совещании в райкоме он сел рядом с замначальника ОВИРА и проинформировал его что семье Баршай пора уезжать. Замначальника взял под козырек, а по пути на работу все думал сколько же Виталию Петровичу за это дали. Затребовал дело Баршаев, понял что брать с них нечего, решил что это сугубо по работе, успокоился, и зелеными чернилами наложил резолюцию: «Просьбу удовлетворить. К исполнению»..
Через два дня Юра влетел в класс за секунду до звонка с совершенно сумасшедшими глазами. Нацарапал записку и передал Тане. Таня прочитала: - Нам дали разрешение, мы уезжаем. – Таня написала в ответ: - А я?
Если честно, Юра никогда не задумывался что будет после того как им дадут разрешение и отвечать Тане ему было нечего. Поэтому его аналитический ум начал решать поставленную задачу. Когда ответ был найден, прозвенел звонок на перемену. Таня вытащила Юру на улицу и снова задала тот же вопрос: - А я? - Если бы мы с тобой были мужем и женой, мне кажется тебя было бы можно вписать в кейс... - Где же ты раньше был? – возмутилась Таня. После школы мы идем за паспортами и в три встречаемся у районного ЗАГСА. Не волнуйся, think positive! Знаешь где это? Юра знал.
В ЗАГСЕ ближайшим возможным днем оказалось 13 мая, пятница. На него наши герои и назначили свое бракосочетание. Остановка теперь была за малым – сообщить радостную новость родителям. Подбросили монетку куда идти сначала. Получилось к Юриным. Юра позвонил и сообщил что приведет в гости одноклассницу. Мама послала папу за тортом и предупредила чтобы он молчал пока гостья не уйдет. Юра готовил речь и вроде все продумал, но когда вошли сразу выпалил: - Это Таня. Мы женимся 13 мая. Танин папа работает в КГБ. Сели пить чай. - Танечка, что это у тебя за пятнышко на зубе? Пошли посмотрю, – сказала мама и увела Таню в другую комнату. Через полчаса они вернулись. Допили чай. Юра пошел провожать свою теперь уже невесту. - КГБ с собой не повезу, - мрачно изрек папа. - Повезешь, но не КГБ, а Таню, - возразила мама. Там такую девушку он не найдет, а уж жену тем более. Гриша уже сколько раз женат был?! И все неудачно. А эта нарожает тебе замечательных здоровых внуков. - Откуда ты это взяла? - Я видела ее зубы.
Прошло несколько дней и начались весенние каникулы. Таня уехала с классом на экскурсию в Полтавскую область. Спешить было некуда и Виталий Петрович шел со службы домой пешком. В стороне от дома ему бросилась в глаза чужая черная «Волга». - По мою душу, - почему-то подумал он, и оказалось не напрасно. На скамеечке около дома, где всегда сидели старухи, теперь сидел генерал. - Садись, Виталий, - сказал генерал, - разговор есть. Виталий Петрович сел. - Уезжают, значит, Баршаи? Ты вроде должен быть в курсе дела... В курсе? Вот и хорошо. Твоя Таня за Юру Баршая замуж собралась. Уже знаешь? Еще нет? Значит я тебя первым поздравил. Москва Танино решение поддержала. Говорят свой человек в тылу врага никогда не лишний. Да не волнуйся ты, она же твоя дочка. Не пропадет. Иди наверх и собери какую-нибудь закуску. Твоя Антонина на подходе. Дай мне с ней поговорить. Сам ты не справишься.
Вернувшись домой с каникул, Таня набралась мужества и сообщила родителям о своих планах. Странно, но факт – они отнеслись к новости довольно спокойно. Мама, конечно, расплакалась: - Танечка, зачем тебе уезжать? Что ты там забыла? У тебя здесь все есть и все будет. - Мамочка, ну как я Юру одного отпущу. Посмотри какой он замечательный. Его там сразу какая нибудь миллионерша перехватит. Посмотри какая я дылда. Ну кому кроме Юры я нужна? Не волнуйся, я не пропаду. Я же ваша дочка, - и тоже расплакалась... - Ладно, пусть приходит к нам. Посмотрим что за птица, - сказала мама.
Внушить Юре что с ее родителями нельзя спорить было трудно, но в итоге он пообещал. Познакомились. Сели за стол. Виталий Петрович опрокинул первую рюмку коньяка, потом вторую и немного расслабился. - Где в Америке жить собираетесь? - Сначала поедем в Нью-Йорк, а там еще не знаем. - А чего же в Нью-Йорк? - проявил осведомленность Виталий Петрович, - Там же крысы по улицам бегают, в Центральном Парке ограбить могут в любое время дня и ночи, от реки воняет, смог, бездомные... Город желтого дьявола, одним словом. Таня наступила Юре на ногу и он вспомнил что спорить нельзя. Поэтому с самым невинным видом задал вопрос: - Вы наверное там были, Виталий Петрович? - Да зачем мне там бывать? - почему-то обиделся будущий тесть, - Сейчас двадцатый век. Я газеты читаю, телевизор смотрю, кино. Там наши замечательные журналисты трудятся, держат нас в курсе дела. А я чего там не видел? - А куда бы Вы посоветовали ехать? Виталий Петрович задумался. В Техасе стреляют, в Майами сплошное блядство, в Чикаго мафия во главе с Аль Капоне. Вспомнился плакат хрущевских времен из серии «Догоним и перегоним Америку». Там тощая коровенка с серпом и молотом на боку бежала за здоровенной коровой с американским флагом. Подпись под плакатом гласила: «Держись корова из штата Айова». Чего хорошего в этой Айове Виталий Петрович понятия не имел. Поэтому он честно ответил: - Не знаю, мне и здесь хорошо - и добавил, - ты, Юра, смотри Таню не обижай. Ты знаешь где я работаю, на Луне достану. Таня с мамой в это время уже обсуждали платье для ЗАГСА, Юра думал только о том как хорошо бы было увести Таню в ее комнату. Последние слова Виталия Петровича прошли мимо его ушей, и вечер закончился мирно.
У многих девушек перед замужеством мозг сосредотачивается на предстояшей свадьбе и отключается от всего остального. То же произошло и с Таней с той только разницей что у нее для этого были веские причины. Со свадебной церемонией как таковой все было достаточно просто: фата, белое платье, белая «Чайка», белые розы... Но каким образом посадить за один стол отказников и чекистов не мог придумать никто. Ну как скажите офицеру КГБ чокаться с изменниками Родины? Коллеги не одобрят, не поймут и обязательно напишут телегу. А как отказнику чокаться с товарищем, который вчера приходил к тебе с обыском? А например, тосты? Каково, например, бойцу идеологического фронта поднять бокал за «следующий год в Иерусалиме»? А каково еврею-отказнику выпить за «границу на замке»? А музыка?.... Таня и обе мамы не спали ночами, но так и не смогли ничего придумать. Совсем расстроенная, Юрина мама позвонила своей тете в Днепропетровск предупредить что свадьбы скорее всего не будет. - Деточка, - сказала тетя, - когда я была девочкой, у нас в Черткове на свадьбах, бармицвах и вообще на всех праздниках женщины и мужчины гуляли отдельно. Сидели за столами отдельно, танцевали отдельно, и всем было хорошо и весело. Если, например, свадьбу устраивали богатые люди, они снимали два зала – для женщин и для мужчин. Вы тоже можете так сделать. Снимите зал для наших гостей, снимите зал для тех, а жених и невеста будут переходить из одного зала в другой. - Смотри, - подумала Юрина мама, - мы тут страдаем, а евреи все давным-давно придумали. Ресторан с двумя уютными залами по разным концам длинного коридора нашелся уже на следующий день.
В день свадьбы на дверях одного из этих залов появилась красивая табличка с щитом и мечом. Чтобы никто ничего не перепутал. А за дверью шла свадьба по годами накатанному сценарию «Операция Выездная сессия». Назначили прокурора, заседателей. Генерал занял место судьи. Сначала судили молодых и приговорили к пожизненному сроку счастливой совместной жизни без права обжалования и досрочного освобождения. Потом уже судили всех присутствующих поочередно. Судья был снисходителен и приговаривал всех к огромному рогу в красивой оправе, который в незапамятные еще времена конфисковали у грузина-вора в законе. После того как рог обошел по кругу начали петь «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок» и «С чего начинается Родина» как бывало всегда, когда праздник удавался.
На другой двери был листок с крупной надписью от руки «ВОИР». За этой дверью гости почередно рассказывали об успехах своих родственников и друзей на всех континентах матушки-Земли и желали того же молодым. Потом танцевали «Хава Нагила» и «7:40». А сами молодые каждые полчаса переходили из зала в зал вместе с музыкантами. К полуночи музыканты прилично набрались и начали путать репертуар к крайнему недоумению гостей, которые в и в том и в другом залах мгновенно затихали и начинали тревожно оглядываться вокруг. Таню и Юру эта путаница очень веселила и почему-то из всей свадьбы запомнилась больше всего.
За следующий год молодые успели недолго пожить в Вене, довольно долго недалеко от Рима в Остии и наконец приехали в Нью-Йорк. Теплым майским днем Таня впервые очутилась на Бродвее недалеко от Уолл-стрит. Небо было голубым, в воздухе пахло жареным арахисом. Из небоскребов толпой валили люди и разбредались по многочисленным ресторанчикам. Мимо Тани проходили женщины в невероятно шикарных (как ей тогда казалось) деловых костюмах. Большинство из них были такими же крупными как она, а многие и покрупнее. -Мамочка, - подумала Таня, - я больше не дылда, я такая как все! Никогда и никуда я отсюда не уеду.
Сейчас Таня и Юра живут в Калифорнии. У них трое детишек. Юра пытается поднять свою IT- компанию, а Таня командует местным отделом кадров в компании с громким именем. Одним словом, обычная американская судьба. Иногда к ним приезжает Танина мама, иногда - Виталий Петрович. Он вышел в отставку и теперь директор внешнеторговой фирмы. На судьбу не жалуется. Елена Павловна продолжает готовить будущих студентов к тестам, но теперь из Новой Зеландии. На http://passatest.livejournal.com/ вы даже можете на нее посмотреть и познакомиться с ней.
Да, совсем забыл. ТОЙФЛ, с которого все началось, и Юра и Таня сдали с баллом выше 600 с первого раза.
Днем Советской Армии и Военно-Морского Флота навеяло. Теперь он День защитника Отечества, но не суть важно.
Лет семь назад слышал я по русскому радио интервью с неким Лешей-Тарзаном, некогда владельцем знаменитого ночного клуба в Майами и вроде бы одним из боссов русской мафии во Флориде. Интервью он давал по телефону, если не ошибаюсь, из канадской тюрьмы, но опять же не суть важно. Сидел он за попытку продать советскую диверсионную подводную лодку класса «Пиранья» колумбийской наркомафии для доставки кокаина и героина в США. Работал Леша над этой операцией совместно с кубинцем Хуаном Альмейда. «Пиранья» приглянулась колумбийцам из-за маленьких размеров и отличной системы шлюзования водолазов. Лодка на самом деле впечатляет. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml вы можете на нее посмотреть.
- Когда Альмейда вышел на меня с предложением, я совершенно четко понимал что ничего из этого дела не получится, - рассказывал Леша-Тарзан, - Ну, как вы представляете себе вывести боевую подводную лодку из порта? Тем не менее, узнав о бюджете 150 миллионов долларов, решил что 5-10 миллионов я, еврейский парень, как-нибудь уведу при любом раскладе и согласился. Полетел в Россию. Там меня свели с очень большим адмиралом. Встретились мы с ним на кронштадтской базе ВМФ посмотреть товар, как говорится, живьем. Первый его вопрос я не забуду до конца жизни: - Как будете покупать? С вооружением или без?
Ехали мы с моим бывшим однокурсником Мишей ночью в автобусе. Автобус медленно катил по африканскому бушу, передняя дверь была открыта настежь, а за дверью неторопливо шагала львица. Народ столпился около двери и щелкал кадр за кадром. У них это называется фото-сафари. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml можете посмотреть как это выглядит. Когда в конце-концов мой друг прорвался в первый ряд и приготовился сделать лучший в жизни кадр, автобус подбросило на кочке и Миша стал неудержимо падать на львицу. Мишина жена закричала, львица облизнулась. По счастью за Мишей оказался здоровенный бур. Он подхватил незадачливого охотника и втащил в автобус. Бледный Миша только и смог сказать: - Смотри, чуть в потенциальную яму не угодил. Гулиду помнишь? - Конечно, я помнил.
Леонид Степанович Гулида читал у нас один из теоретических курсов. Читал хорошо. Был он человеком невысоким, кругленьким, добрым, говорил немного гнусаво и растягивал гласные. Примерно так: - Стыдно, молодой челавеек. Студент третьего курса не может взять приизводную. Стыдно! Вам – два! Друзья мои, кто следующий?
Однажды Леонид Степанович начал лекцию следующим образом: - Сегодня я расскажу вам об очень важном в физике понятии – о потенциальной яме. Так принято называть область пространства с локальным минимумом потенциальной энергии. А «яма» появилась из охотничьей терминологии. Представьте себе что вы охотник. Вы вырыли в лесу яму с абсолютно гладкими стенками, замаскирвали ее ветками, и в яму попал тигр. Если глубина ямы превышает максимальную высоту прыжка тигра, то лев... - Тигр, подсказали несколько голосов. - Да, тигр, - смутился Гулида и протер очки, - Так вот, eсли глубина ямы превышает максимальную высоту прыжка тигра, то лев... - Тигр! - взревела сотня молодых глоток. - Да, - сказал Гулида, - что это сегодня со мной? Давайте попробуем еще раз, – в аудитории стало тихо, Гулида сосредточился и осторожно начал - Если глубина ямы превышает максимальную высоту прыжка тигра... – Тут он набрал воздух и мощным лекторским голосом торжествующе закончил, - ТО ЛЕВ НИКОГДА НЕ ВЫПРЫГНЕТ ИЗ ЯМЫ! – победно осмотрел аудиторию и только тогда позволил себе улыбнуться.
В последний раз мне привелось поговорить с Леонидом Степановичем в большом гастрономе неподалеку от университета. Дело было перед Новым годом, в продажу выбросили хорошую водку. Очередь в кассу вилась змеей через весь магазин. Леонид Степанович шел вдоль очереди от головы к хвосту и внимательно вглядывался в лица. Увидел меня. Обрадовался. - Молодой человек, Вы с третьего курса или с четвертого? - С четвертого, Леонид Степанович. - Тогда купите мне, пожалуйста, ДВЕ бутылочки!
Нашел я на «Одноклассниках» своего старого друга Лёву. Как ни странно, но оказалось что живем мы в одной стране. Сначала он у нас побывал, а потом я к нему в Нью Хемпшир поехал. Вышли мы после завтрака на открытую веранду за домом, а там на утреннем солнышке уже греются две собаки и кот. Одна собака – австралийская овчарка, другая – колли. Какой породы кот решайте сами. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml он доступен для всеобщего обозрения. Смотри, - говорит Лёва, - что сейчас будет. Я смотрю. Кот спрыгнул с перил, затем с веранды и легкой трусцой через зеленую лужайку направился в сторону леса. Собаки дали ему отойти подальше, благо размеры участка позволяют, и с громким лаем пустились вдогонку. Догнали, развернули и загнали на веранду. Кот устроился на прежнем месте и вновь наступили тишина и покой.
- Понимаешь какое дело, - Лёва не спеша отхлебнул пива, - у овчарок пастушеский инстинкт, но не буду же я из-за этого инстинкта заводить овец. Так они приспособились пасти кота. Кот появился в доме после собак, поэтому считает их начальством и не особенно сопротивляется. И мы довольны - собаки заняты, кот присмотрен. И не просто присмотрен. Я бы сказал, что собаки относятся к коту по-хозяйски что ли. Прошлой весной подогнали ему кошечку, такую белую что аж розовая. Что у них было в голове ума не приложу. Наверное поголовье увеличить хотели. А кот влюбился с первого взгляда. Ему бы только потрахаться говоришь? Извини, я жизнь прожил, знаю где любовь а где секс. Когда за кошкой приехали хозяева (оказалось что у нее ошейник с встроенным GPS передатчиком), кот плакал. Потом почти неделю ничего не ел. Мы уже боялись что помрет. Вспомнили что у наших друзей в Коннектикуте кошка еще не кастрирована. Позвонили. Они приехали. Так этот гад эту молоденькую чуть не придушил. Друзья обиделись и уехали. С тех пор не разговариваем. А ты «потрахаться»!
Но не подумай что кот лишен свободы, которая гарантирована ему Конституцией США, - Лёва снова отхлебнул пива, -. Вечером я запираю тандем в вольере, а кот уходит на Большую Прогулку и возвращается утром. Завтракает, дремлет, с собаками играет, если охота. Эх, мне бы такую жизнь!
Кот в это время мягко спрыгнул с перил, оглянулся на собак и исчез в ближайших кустах. Тандем всполшился и рванул за котом. Лёва мощным глотком прикончил бутылку и потянулся за новой. Я подумал что нельзя быть единственным бездельником в трудовом коллективе и нужно найти себе занятие. А посему приложился к бокалу с Пино Грижио, откинулся на спинку кресла и блаженно погрузился в сон.
То ли в последнем классе школы, то ли на первом курсе попался мне зачитанный до дыр «Декамерон» Джованни Бокаччо. Даже сама книга была особенной – она сама по себе открывалась в самых пикантных местах. Кроме этих пикантных мест и бьющей через край радости бытия «Декамерон» поразил меня изобретательностью автора. Казалось что в далеком XIV веке Бокаччо умудрился исчерпать все варианты в результате которых мужчина и женщина оказываются в одной постели. Более того, таких вариантов в моем XX веке даже поубавилось хотя бы потому что нынче в гостиницах незнакомых людей больше не укладывают в одну кровать. Потом книга куда-то исчезла и я не вспоминал о ней много лет пока однажды, бродя по Сиене, не увидел знакомое имя на мемориальной доске. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml вы тоже можете посмотреть на нее. В голове что-то щелкнуло и я вдруг понял, что знаю еще один вариант, до которого старина Джованни не додумался.
Поехал мой приятель Володя поднимать науку в ненаучных доселе краях. Новый Институт уже работал, а институтский дом, как водится, еще строился. Поэтому Володю вместе с женой временно поселили в общежитии музыкально-педагогического института. Ну что можно ожидать от общежития в провинциальном городе? Убогие комнаты, удобства в коридоре, злобные вахтеры... Какие уж тут радости бытия?! Но энергичная Володина натура взяла свое. Однажды в дверях он столкулся с третьекурсницей-арфисткой и воспылал к ней, как сказал бы Бокаччо, превеликой любовью. Юная красавица вскоре ответила своему пылкому воздыхателю полной взаимностью, но к огорчению влюбленных вместе они могли проводить только краткие минуты, когда наверняка отсутствовали и володина жена и соседка по комнате нежной музыкантши, что случалось весьма нечасто. Перебрав все возможные и невозможные способы провести со своей избранницей полновесную ночь, когда дневнй шум и заботы не отвлекают любовников от того что приносит им наибольшую радость, Володя сказал жене что уезжает в командировку, а прекрасная арфистка уговорила свою соседку найти себе на эту ночь пристанище в какой-нибудь другой комнате. Двери рая отворились для нашей четы и в этом раю, снова и снова вкушая дары Венеры, они пребывали до полного изнеможения.
Где-то к четырем часам утра Володю разбудил властный зов природы. Володя встал и как обычно проследовал в туалет в коридоре прямо в трусах. Вышел из туалета и на автомате проследовал в свою законную комнату. Открыл дверь и уже собрался улечься, когда в тусклом свете коридорной лампочки увидел на кровати еще кого-то рядом с женой. Немного пришел в себя, присмотрелся и в этом ком-то узнал соседку своей арфистки. Володя недолго постоял в раздумье, решил что из этого бардака нужно сваливать как можно скорее и закрыл дверь. Через неделю он с женой переехал на частную квартиру.
С тех пор прошло много лет. У Володи двое взрослых сыновей, а он все такой же энергичный, решительный, обаятельный и очень умный. Но я знаю, что его жена еще умнее и вся комбинация была результатом ее точного холодного расчета. Откуда я знаю? От соседки прекрасной арфистки.
Между прочим, может быть кто-нибудь знает итальянский и может перевести что же написано на этой мемориальной доске?
Поехал я в круиз на Аляску. Здорово, конечно, хотя и немного странно. Август, а холодно. В свинцового цвета океане плавают льдины, киты и тюлени. Последний день выдался таким холодным и дождливым что после ланча даже не хотелось выходить наружу. Посему устроился я в удобнейшем кресле на обзорной палубе.. Тепло, сухо, одним словом, благодать... Рядом со мной расположился мистер с книгой. Но не читает, а смотрит в окно на однообразные северные пейзажи вроде тех что на http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml и думает о чем-то своем. Подошел стюард, ненавязчиво поинтересовался не желают ли сэры чего-нибудь из бара. Мы оба словно сговорившись заказали «водка мартини», оба услышали знакомый неистребимый акцент и заговорили по-русски.
Эмигрантский разговор всегда рано или поздно выходит на “откуда и когда”. Мой новый знакомый, Борис, покинул Москву лет на десять раньше меня, и еще восемь до этого успел побыть в отказе, в смысле что ему не разрешали уехать. - Не слабо, - говорю, - восемь лет в отказе. Как это Вас угораздило? Борис задумался и вдруг предложил: - Могу и рассказать, если хотите. До ужина далеко, на палубе сыро и холодно, жена на занятиях по йоге. Только давайте сразу закажем еще по мартини. Я плачу.
В детстве, - начал Борис, - я был можно сказать вундеркиндом. С первого и по последний класс учеба не стоила мне ни малейших усилий. Ходить на уроки было, конечно, скучно, но я ходил. Как говорили родители, это была моя работа. А вообще запоем читал, особенно о путешествиях. В младших классах увлекался шахматами, в старших – картами. Закончил школу с серебряной медалью. Приехал в Москву из провинции и без репетиторов и блата поступил в лучший в стране институт. Зачем? До сих пор не очень понимаю. Скорее всего из юношеского тщеславия.
Здесь впервые в жизни мне пришлось поупираться. Физика и математика, конечно, без проблем, а вот английский... Два года зубарил днями и ночами. Но ничего, впоследствии очень пригодилось. Третий курс ушел на КВН. Почти весь четвертый провел на переднем крае науки у опального Воронеля в Б-гом забытой Менделеевке и окончательно понял что физика это не мое. В итоге специализировался в теории управления на первой в СССР кафедре по этому профилю.
В тот год весь выпуск нашей кафедры распределили ни много ни мало в ЦК КПСС. Веяние тогда было такое – внедрение современных методов управления. Мне досталась должность инструктора в отделе, который курировал какой-то из оборонных секторов. Начальник отдела сказал что нужно получить первую форму допуска и вступить в партию. Пообещал ускорить процесс. Через две недели на общем собрании меня утвердили кандидатом в КПСС. Тем временем пришел допуск и я расписался что буду свято хранить государственную тайну. Следующим этапом был совет ветеранов в райкоме. - Соглашайся со всем что они будут говорить, старайся не выглядеть умным, ни в коем случае не шути, - напутствовал меня начальник отдела.
Ветеранов можно было принять за постаревшую тройку НКВД, если бы их не было четверо. Дальше пошел странный КВН, где вопросы задавала только одна команда. Сначала - приветствие по анкете. На разминке у меня спросили столицу республики Конго, членов группы “Освобождение труда” и генерального секретаря компартии Франции. Затем перешли к домашнему заданию. Слово взял самый мордастый ветеран: - Я тут запросил бывших коллег. На семинаре по философии вы, молодой человек, позволили себе заявить что выдающийся ученый, - он заглянул в бумажку, - Альберт Эйнштейн – еврей. Вы понимаете что это льет воду на сионистскую мельницу? - Напутствие вылетело у меня из головы. Да, говорю, Эйнштейн – еврей. Это медицинский факт. Сионист - это еврей который хочет жить в Израиле. Это определение. Никакой логической связи между этими двумя высказываниями нет. Ветеран побагровел и тяжело дыша выдал правильный ответ: - Если связи нет, не созрел ты, молокосос, для Партии. Одним словом, до конкурса капитанов дело не дошло, меня завернули. Начальник отдела попытался вмешаться, но пускать в ход тяжелую артиллерию ради меня ему видимо не хотелось. Пришлось уволиться по собственному желанию и начать искать другую работу.
Работы в общем были, однако пришлось вспомнить что еврей не только Эйнштейн, но и я сам. Ну, не то чтобы я об этом забыл, просто в Физтехе перестал об этом думать. А тут никуда не берут. Фамилия у меня обрусевшая, имя отчество нехарактерные. Прихожу в отдел кадров, все вроде хорошо. Потом кадры смотрят в паспорт, потом просят принести отдельную справку о московской прописке. Когда приношу, говорят что ставку забрали. Я уже был женат. Жена на сносях, живем у тещи с тестем, а домой не приношу ни копейки. Тесть у меня работал тогда таксистом. Был он человеком простым, но толковым и практичным. Однажды вечером посадил меня за стол, открыл бутылку водки и сказал: - А уезжайте вы с Галкой в твой Израиль. Ничего у тебя здесь не получится. Ты в этой жизни не сечешь. А там все наверное вроде тебя, не пропадешь. - А за себя не боитесь, Яков Андреевич? - А чего мне бояться? Я баранку кручу.
На том мы и порешили. Поехал я в Черновцы к двоюродному дядьке, сын которого несколько лет назад уехал в Израиль. Заказал вызов, получил вызов, собрал документы и пошел в ОВИР. И здесь всплыла моя первая форма допуска. Это неважно что я ею ни разу не воспользовался. Главное что она была и истекала через десять лет после подачи документов. Ловушка захлопнулась...
Не помню уже кто, но вечное ему спасибо, посоветовал заняться контрольными для заочников. Хотя первое время пришлось здорово побегать. Но я был молодой, институтов в Москве много, скорость у меня была фантастической и цена разумной. Начал с контрольных по физике и математике, а вскоре уже брал курсовые и дипломы по любой науке. Горное дело, география, теплотехника – только плати. Через два года написал первую диссертацию, кандидатскую, для директора металлургического завода. Еще через год - первую докторскую для начальника главка министерства угольной промышленности. Деньги полились рекой. Тесть разменял свою двухкомнатную на двухкомнатную для себя и трехкомнатную для нас в тихом центре. Поужинать в дорогом ресторане, слетать на пару дней в Крым – запросто. Купил на тестя машину. С дачей заводиться смысла не имело. А что еще? Те приятели, которые умудрились уехать, шастали по всему миру, ходили на бродвейские мьюзиклы и в итальянские музеи, меняли работы, а я клепал рубли, которые не знал куда девать.
Примерно на шестой год моего отказа, когда я вечером выходил из шахматного клуба, ко мне подошел солидный дядька, представился Виталием Сергеевичем, завел разговор и вроде невзначай поинтересовлся: - Мне рассказывали что Вы можете написать докторскую по любой науке. Это правда? - Ну, не написать, конечно. Могу помочь оформить. - Оформить так оформить, - согласился мой новый знакомый, - А с военными науками справитесь? Ну, думаю, какие-нибудь ракеты, траектории. - Наверное справлюсь, - говорю, а какая собственно специальность? - Государственная безопасность. Тема – на Ваше усмотрение. Вы специализировались в управлении и информационных технологиях, вот и предложите что-нибудь по этому профилю. Через неделю встретимся здесь же. А к этому времени Вы подготовите название темы пообщее, резюме поконкретнее и коротенький план. Все желательно не более чем на двух страницах. О внедрении не думайте, главное чтобы выглядело диссертабельно. Постарайтесь чтобы заказчику понравилось, если в Израиль ехать не передумали. Другой такой возможности у Вас не будет.
Легче всего сформулировать задачу в двух случаях: если знаешь о вопросе все или если не знаешь ничего. Но во втором случае запросто можно изобрести велосипед. О госбезопасности я не знал и не мог знать ничего, так что оставалось надеяться на везение. Задачу я придумал в тот же вечер быстро и легко (верный признак удачи), когда ехал домой по ночной слегка запорошенной снегом Москве. Наверное Вы знаете как передается информация по интернету. Файл разбивается на так называемые пакеты, каждый из которых содержит по маленькому кусочку информации и сам по себе особого смысла не имеет. Затем каждый пакет идет по сети к адресу независимым от остальных пакетов оптимальным путем. В месте назначения они вновь собираются в файл. Представьте себе, что вы хотите письменно объсниться девушке в любви. Следуя изложенной выше технологии, вы берете 3 листа бумаги, на одном пишете “Я”, на другом – “тебя”, на третьем – “люблю”. Вкладываете каждый лист в отдельный конверт, на каждом конверте ставите номер и отсылаете их по почте. Девушка получает три письма (может даже быть первым третье, а последним первое), раскладывает их согласно номерам, открывает, читает. Информация адресатом получена. Можно на всякий случай сходить в аптеку за кондомами...
Стойте, о чем мы говорили? Да, о диссертации. Тогда у меня в голове гвоздем торчала эмиграция. На нее проецировалась любая новая тема. Госбезопасность не стала исключением. Друзья мне писали что почти ко всем новым эмигрантам из СССР приходят люди из разведки или из чего там еще и задают самые разные вопросы. Наверное, решил я, ответы вводятся в компьютер, анализируются, сличаются соответствующей программой и в конце-концов создается более или менее правдоподобная картина сразу по многим интересующим вопросам. И я подумал что точно таким образом можно доставлять и дезинформацию. Делить ее на пакеты и отправлять эти пакеты с эмигрантами. Для полного правдоподобия носители ни в коем случае не должны осознавать важность своего кусочка. Тогда дезинформация, собранная в единое целое из ничего не значащих отрывков, которые еще и пришли каждый своим путем, будет восприниматься противником с высокой степенью доверия. И чем больше людей будет эмигрировать тем шире и надежнее эта система будет работать. Так сформулировалась искомая тема: “Управление глобальными информационными потоками”.
Через неделю я отдал две отпечатанные страницы Виталию Сергеевичу, а еще через неделю он поздним вечером позвонил мне домой: - Поздравляю, тема одобрена. Завтра утром Вы приступаете к работе. Приезжайте к 10 утра на Лубянку, идите прямо к главному входу. Вас там встретят. На следующий день вскоре после десяти я уже сидел за столом напротив Виталия Сергеевича и рассматривал свои новые документы, которые только что вручил мне хозяин кабинета: паспорт с моими именем-отчеством и похожей фамилией, удостоверение капитана КГБ, пропуск с множеством закорючек, партийный билет. Комплект дополнял ключ от двухкомнатной квартиры на Юго-Западе. - Я советую Вам большую часть свободного времени проводить именно в этой квартире, - напутствовал меня мой новый начальник, - Скажете жене что пишете диссертацию для директора Тульского оружейного завода, будете там жить и по мере возможности приезжать на выходные. А сейчас я покажу Ваш кабинет. В коридоре не крутитесь. Все бумаги храните в сейфе, ничего не вносите и ничего не выносите. Расписание у Вас свободное. Для сотрудников Вы нелегал между заданиями. Никто ни о чем Вас не будет спрашивать. Отчет о проделанной работе будете представлять раз в месяц. И последнее, в нашей организации проекты принято называть операциями. Вашей операции присвоено имя “Русский поток”, а Вы утверждены ее координатором. В кабинете кроме письменного стола, телефона и сейфа меня ожидал наверное первый в СССР Commodore PET с принтером – лучшая игрушка, которую я когда-либо получал до тех пор.
Я знаю о чем Вы сейчас думаете, - Борис приложился к своему бокалу, - Думаете что я согласился работать на ГБ и тем самым продал душу дьяволу. Поверьте, я долго терзался этим вопросом. Во-первых, я твердо верил что эти ребята никогда не доведут до ума ничего из придуманного мной. У них мозги другие. Насчет ломать им равных нет, а строить почему-то не получается. Во-вторых, Вы не знаете что значит сидеть в отказе, когда у вас растут двое детей. И наконец, мне было уже за тридцать, а я еще не встретил задачу, которую мне было бы интересно решать. Это была первая, - Борис снова приложился к бокалу, - И наверное последняя.
Начались трудовые будни. Мне пришлось работать сразу над множеством параллельных задач самого разного плана. Не стану утомлять Вас сложными и расскажу какую-нибудь простенькую. Как, скажем, заставить эмигранта запомнить на первый взгляд случайную и несущественную информацию, в нашей терминологии - привязать пакет к носителю? Среди прочих я предложил метод эмоционального стресса. Параллельные исследования на нескольких кафедрах психологии установили что этот - самый эффективный. Вызывает, например, начальник шахтостроительного управления одного из своих инженеров, потенциального эмигранта, и сообщает ему, что в Казахстане, недалеко от Арыкбалыка обнаружили молибден. Собираются строить рудник. Громадная зарплата, подъемные. Не хочет ли он поехать? Человек, конечно, переживает, со всеми советуется. Потом ничего не случается, но спроси его об Арыкбалыке, он сразу скажет что там собираются строить шахту. А другой потенциальный эмигрант, симпатичная бухгалтер бальзаковского возраста, едет из командировки и оказывается в одном купе с обаятельным офицером дорожно-строительного батальона. Тот жалуется что их переводят из Рязани в какой-то богом забытый Арыкбалык в Казахстане. Достает бутылку шампанского за которой следует незабываемая ночь. Эксперимент показал что с вероятностью 86 процентов дама запоминает Арыкбалык на 3 года. Теперь дайте потенциальным эмигрантам уехать и отправьте в Арыкбалык пару бульдозеров, которые заметят со спутника. Противник не будет иметь ни малейшего сомнения что там строят или будут строить пусковые шахты.
С использованием компьютерных технологий обходится эта дезинформация совсем недорого, но противника, если тот заглатывает наживку, провоцирует на колоссальных затраты. Да и без расчетов понятно что выпускать евреев дешевле чем строить ракеты, шахты и атомные подводные лодки. Вы спрашиваете как определить потенциального эмигранта? По паспорту и прописке. Я в свои расчеты закладывал что в ближайшие десять лет из СССР уедут 80 процентов евреев, половинок, четвертушек и их мужья и жены.
Что там говорить, интересных проблем была пропасть: минимальный размер пакета, хранение и запросы в базах данных, дублирование, избыточность итп итд. И не забывайте какой это был год и какие были компьютеры. Ну, еще заставить работать ленивый техперсонал ВЦ. Вкалывал я по 14-15 часов в сутки, а потом добирался к себе на Юго-Запад, засыпал и продолжал работать во сне. Иногда на выходные приезжал домой поиграть с дочками. На Лубянке, когда поступало указание, ходил на торжественные и партийные собрания. Два раза в месяц получал приличную зарплату и чеки Внешпосылторга, которые немного скрашивали недовольство жены. Так продолжалось больше года. А потом все куски соединились в единую конструкцию, которую спокойно можно было пускать в дело и уж точно выставлять на защиту. Я написал статьи, которые относились к отдельным интересным аспектам общей задачи, честно вставил туда всех кого привлекал к сотрудничеству: психологов, математиков, статистиков, медиков, кроме разумеется самого себя. Передал их Виталию Сергеевичу. Дальнейшая судьба этих статей мне неизвестна. Скорее всего они были опубликованы в каком-нибудь сверхсекретном ведомственном сборнике и канули в вечность.
Диссертацию и автореферат я написал играючи. Потом подготовил выступление на предзащите, которая как мне было сказано прошла успешно. Делать мне стало нечего и появилось время поразмышлять над своей судьбой. От безделья началась бессонница. В одну из бессонных ночей я осознал что очень скоро меня должны убрать. Не отпускать же меня в самом деле на запад. Я видел слишком много лиц и слышал слишком много фамилий. Пасти меня здесь до скончания века бессмысленно, накладно и вообще кто я такой чтобы меня пасти. Пределом своей жизни я положил день когда поступят отзывы от оппонентов и я понадоблюсь для ответов на вопросы. Решил поэкспериментировть и неделю вообще не появлялся на работе. Реакции не последовало, и я понял что не ошибаюсь. Бежать было некуда и бессмысленно – в заложниках оставались дети.
А тем временем приблизилась Олимпиада. Политбюро похоже решило избавиться от неудобных евреев. Старые отказники начали потихоньку уезжать. Но “секретных” все равно не отпускали. Что уже говорить обо мне?! От нечего делать решил вспомнить добрые старые времена и на праздник Симхат-Тора к вечеру поехал к синагоге на Архипова. Народу была тьма. Молодежь плясала буквально под колесами автомобилей. Милиция ходила с матюгальниками и призывала всех расходиться, но никто на эти призывы не реагировал. В танцах я не силен. Поэтому пристроился повыше на склоне и начал осматриваться вокруг. Неподалеку от меня не таясь стоял человек с чем-то вроде здоровенной телефонной трубки и непрерывно в нее бубнил. По его команде двое в штатском выхватывали из пляшущей толпы то одного то другого и вели в большой автобус с табличкой “Интурист”. Особенно здорово плясала тоненькая девушка с копной черных волос. Помните “Портрет Иды Рубинштейн” Серова? Очень похожа. Когда повели и ее, я подошел к человеку, показал корочки и сказал: - Девочка нужна мне. Тот посветил фонариком, сличил фотографию. - Сейчас сделаем, капитан. Отойди в сторону и обожди, видишь сколько работы. – и он снова забубнил в трубку. Вскоре двое в штатском подошли ко мне и повели в автобус. В автобусе было почти темно, люди, которые только что весело танцевали, выглядели испуганными и растерянными. Меня усадили в хвост вместе с девушкой. Посмотрели друг на друга. Молчим. Вдруг рядом со мной открывается задняя дверь, я выскальзываю в нее и вытаскиваю за собой девушку. Не оглядываясь и прижавшись друг к другу, уходим, Появляется свободное такси. Машем руками. Такси останавливается. Поехали! Через пятнадцать минут мы сидели в холодной стекляшке, я уговаривал ее выпить вина чтобы согреться, а она все спрашивала меня почему открылась дверь. И не перестала спрашивать об этом до самого утра.
Через два самых счастливых месяца в моей жизни я стоял в Шереметьево и смотрел как моя любовь скрывается в в черной дыре таможни откуда никто и никогда не возвращался. Что говорить, вы и сами наверное знаете как это бывало. Недавно нашел ее на “Одноклассниках”. Живет в Хьюстоне, узнаваема, выглядит благополучно, но похоже больше не пляшет. Думал: написать не написать? Так и не написал. А тогда я прямо в аэропорту безобразно напился, с кем-то поскандалил, попал в милицию. Спасло всемогущее удостоверение. Вместо вытрезвителя меня отправили домой, на Юго-Запад разумеется. Проснулся я с тяжелым похмельем и вдруг вспомнил что добрых два года не видел мать и отца. Рванул во Внуково и через три часа входил в родительскую квартиру. - Боря, - сказала мама, Галя уже четвертый день не может тебя найти. Завтра ты должен быть в ОВИРе.
На следующее утро я сидел в кабинете зам. начальника ОВИРа, которым оказался Петр Николаевич, улыбчивый украинец средних лет. - На машине? – написал он на бумажке. Я кивнул головой. - Угол справа от входа и ждите, - снова написал он, а вслух сказал, - К сожалению, ничем порадовать Вас не могу, - и открыл дверь. Через пять минут он плюхнулся на переднее сидение рядом со мной: - Поехали в шашлычную на Тульской, разговор есть.
Приехали. Я заказал водку, шашлыки и все остальное. Выпили, закусили, обсудили шансы киевского Динамо в чемпионате страны. Понимал он в этом деле здорово, но и я понимал неплохо. Перешли на ты. - Слушай, Боря, - сказал зам. начальника ОВИРа, - такое дело. Ты занимаешь большую трехкомнатную квартиру в центре, а мои тесть с тещей живут в однушке в Чертаново. Ты собираешься уезжать, а они собираются оставаться. Меняйся с ними квартирами, и я обещаю что через месяц ты будешь в своем Израиле. Мне рисковать было нечем. - Договорились, - говорю, - только не месяц, а две недели и ты, Петя, поможешь с билетами. - Нет проблем, я хотел дать тебе время собраться.
Когда через две недели мы миновали шереметьевский КПП и оторвались от земли, мне впервые пришло в голову что Б-г есть и только он мог посадить нас в этот самолет. Поблагодарил как умел. Прилетели в Вену. Там сразу отделили тех кто в Израиль. Но мне Израиль не годился – слишком много наших. Из ХИАСовского меню выбрал Южную Африку – далеко и нет дипломатических отношений с СССР. Там мы и прожили первые пять лет. Я сразу стал программировать все за что платили деньги. Вскоре облюбовал себе SAP. Вы наверное знаете этот корпоративный софт на все случаи жизни. Открыл собственную компанию, я – президент, жена – бухгалтер. Беру только интересные для себя проекты в разных странах мира. Совмещаю, так сказать, приятное с полезным, и на меня еще стоит очередь. Девочки выросли, живут в Нью-Йорке, а мы вот бродяжничаем. Мог бы уже и не работать, но никак не решим где осесть. Что говорить, life is good.
Защитился ли мой заказчик? Хороший вопрос. Точного ответа не знаю, но информация к размышлению есть. Ехал я однажды из Киото в Токио. Смотрю на киотском вокзале стоит наш человек, держит над собой двумя руками лист бумаги, а на нем написано “Помогите”. Дело было уже после развала Союза, я подошел. Лев Осипович оказался известным московским химиком из того еще поколения, которое говорило только на русском. Приехал на конференцию в Токио, решил посмотреть на Киото, потерял своего провожатого, сначала растерялся, но как видите, нашел выход.
Сели в поезд и проговорили все четыре часа. Оказался он большим знатоком московского академического мира. Я не удержался и спросил слышал ли он о защитах по специальности “госбезопасность”. Мой новый знакомый немного задумался, а потом вспомнил как в Доме ученых ему рассказывали о неком гэбэшном генерале, который представил блестящую докторскую, что-то об информационных потоках. - На него наверное целый институт работал. Перед самой защитой соискатель неизвестно отчего занервничал и повысил секретность работы до такой степени, что большинство членов совета не смогли присутствовать на заседании. Трест, как говорится, лопнул изнутри, защита не состоялась... - Лев Осипович довольно захихикал.
Мне же этот сценарий показался излишне анекдотичным. Мог, конечно, мой клиент занервничать, когда я исчез, но не настолько. Скорее всего кто-то еще повыше решил что под мою идею можно получить финансирование и протолкнул ее на самый верх. Там в то время давали деньги даже на поворот сибирских рек. Вполне могли дать и на это. Тогда секретность автоматически повысилась до упора, а генерала само-собой тоже не обидели. Могли, скажем, присудить степень без защиты, по совокупности, и включить в руководство проектом.
Давайте думать дальше. В 1983 американцы вбросили свою дезинформацию - программу “Звездных войн”. Советский Союз поверил, дрогнул и стал искать симметричный ответ при катастрофическом отсутствии ресурсов. В данной ситуации мой “Русский поток” было совершенно логичным выбором. Пара лет, я думаю, ушла на привязывание пакетов. На завершающем этапе, как и планировалось, началась массовая еврейская эмиграция. Мне иногда кажется что они заставили уехать даже тех кто не собирался или не хотел. Что из этого получилось мы, конечно, не узнаем никогда, но похоже наши чекисты в очередной раз продемонстрировали что горячее сердце и не очень чистые руки не могут заменить голову на плечах. В сухом остатке выиграли советские евреи, которые, говоря высоким стилем, вышли из рабства и обрели свободу... А свобода это такая замечательная штука, что за нее просто необходимо выпить. Лехаим!
Борис допил свой мартини, поднялся, предлжил встретиться за ужином, но больше так и не появился. А на следующее утро мы уже улетали домой.
По традиции праздновали День Благодарения у наших друзей в их гостеприимном коннектикутском доме. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml вы можете увидеть фотографию этого дома, которую я сделал в 2006 году. Но с тех пор мало что переменилось. Эту историю рассказал один из гостей, а я перескажу ее вам. Рассказчика я знаю шапочно. Зовут его Юра, человек он живой, умный. Допускаю что мог и приукрасить.
После университета служил Юра в Советской Армии где-то недалеко от Москвы. Мне кажется что в Голицино, но после нескольких рюмок я мог запомнить и неправильно. Служил он вроде в каком-то важном центре который обеспечивал связь в стратегических ракетных войсках. Но снова же могу перепутать. Существенно то что генералов там крутилось как собак нерезаных. И некоторые из этих генералов были вполне грамотными и реально что-то делали и реально за что-то отвечали.
Так вот, отправился Юра в увольнение. Прошел через КПП и ждет прямо перед окнами КПП автобус. А на дворе декабрь и морозец, а потому он ходит взад-вперед чтобы не совсем замерзнуть. А на той же остановке ждет автобус генерал-лейтенант. Мне трудно представить чтобы генерал-лейтенант ездил автобусом и я считаю это место в рассказе слабым. Но черт его знает, может генеральская машина по пути в аварию попала, а товарищ спешит. Да я и сам видел генералов в московском метро во время нечастых наездов. Так что хоть и с натяжкой, но сойдет. И вот наш генерал ходит чтобы не замерзнуть вместе с Юрой. Рядом им ходить вроде глупо и поэтому приспособились они ходить в противофазе. И каждый раз, когда Юра встречается с генералом, он переходит на строевой шаг и отдает честь. Сказано в уставе что нужно отдавать, он и отдает потому что понимает что так надежнее, а труда большого нет и даже наоборот помогает согреться.
На пятом витке генерал останавливает Юру: - Товарищ рядовой, не нужно каждый раз честь отдавать. По уставу правильно, а по уму каждый раз не нужно. - Отставить отдавать честь, - отвечает Юра и тут же продолжает. – Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться! - Обращайся, рядовой, - поморщился генерал. - Товарищ генерал-лейтенант, вам голубь на погон насрал. Генерал смутился и даже немного занервничал. - Спасибо, - говорит, - Давай отойдем в сторонку, ты мне почистишь. Почистили, а тут и автобус пришел.
Когда Юра вернулся из увольнения, на КПП его спрашивают: - Слушай, ты о чем с генералом так долго говорил? - Да так, - отвечает Юра, - семейные дела, родственник он мне.
- Мне и так служилось нормально, - закончил рассказчик, - а после этого случая стало совсем легко.
В феврале квартирная хозяйка предупредила что через месяц ее дочка приезжает из Германии насовсем и мне нужно уходить. Найти съемную квартиру в Советском Союзе, если кто помнит, было не самой легкой задачей. Я сделал все что мог: оповестил всех знакомых и развесил объявления с рабочим телефоном в людных местах. На объявления откликались только аферисты, которым очень хотелось получить плату как минимум за полгода вперед в обмен на ключ и клочок бумаги с несуществующим адресом. Аферисты мне были не страшны. От них как правило разило перегаром, впаривать они толком не умели, а денег платить за полгода у меня все равно не было. Знакомые занимались своими делами и особого энтузиазма в поисках жилья для меня не проявляли. Я рассовал где попало вещи и ночевал на работе в полной безысходности.
Выручил меня в итоге Гена, такой же бездомный бедолага как и я, но с одним неоспоримым преимуществом - его любили женщины. Самое интересное что он к этому никаких видимых усилий не прикладывал. Еще к чести Гены нужно сказать что практических выгод он из своего дара не извлекал и не пытался извлечь. Наоборот, чем больше неприятностей ему сулил новый роман, тем легче он на него решался. Женщины вокруг Гены делились на три основные категории: знакомые, воздыхательницы и подружки. Были, конечно, и подкатегории, сотрудницы, например. И все они горели желанием сделать Гену счастливым. Так вот, семья одной из воздыхательниц продавала пустующий дом, в котором когда-то жили бабушка с дедушкой. И это воздыхательница предложила Гене поселиться там «пока не продастся» и оплачивать только коммунальные услуги. Гена, широкая душа, предложил пожить там и мне.
Дом оказался почти в центре города, там где до войны там был еврейский район. Старый, он врос в землю так, что подоконники совсем немного возвышались над тротуаром. Но внутри оказались три комнаты, две газовые печки - грубы для отопления, исправная газовая колонка в кухне совмещенной с ванной и даже телефон. Из крана в ванну тонкой струйкой бежала вода. - Давай починим, - предложил романтик Гена. - Давай лучше не трогать – предложил более приземленный автор этих строк. Через несколько дней непрерывной топки отсыревший дом просох и в него можно было переезжать. Вскоре заботами гениных девушек в нем появилась кое-какая мебель и не только мебель. Дом стал вполне обитаемым.
Я вырос среди многоэтажек и практически никогда не бывал в частном секторе. Неожиданно мне понравилось. Понравились тишина, независимость (хочу - топлю больше, хочу – меньше), отсутствие соседей снизу и сверху. Даже новые обязанности – убирать тротуар перед домом и белить перед праздниками выходящую на улицу стену – не казались мне обременительными. Дневник я не вел и в моей памяти остались только отдельные эпизоды тогдашней жизни.
В маленький дворик без следа зелени выходили двери нескольких домишек вроде нашего. По вечерам в окнах горел тусклый свет. Но людей мы не видели никогда. Только раз, через недели две после нашего поселения в дверь позвонил очень худой молодой человек, представился соседом и поставил на стол бутылку водки. Мы достали казенный спирт. На прощание он сказал: - Хотел оставить у вас пару углов сламу, но вижу что вы не по этому делу. Не буду портить вам жизнь.- Выйдя за двери, он растворился в сумраке и больше никогда не появлялся.
Телефонная линия в дом шла по воздуху. Однажды провод оборвался. Вызвали мастера. Утром появился человек со следами тяжелого похмелья. Он обреченно надел когти и полез на столб. На полдороге он упал и даже не пытался подняться. Громко стонал. Я вежливо спросил не желает ли товарищ обезболивающего. Товарищ мгновенно сообразил, вскочил, принял сто граммов спирта, ожил и снова полез на столб. На этот раз без последствий.
Невдалеке от дома располагалась швейная фабрика. После вечерней смены усталые работницы негромко переговаривались под нашими окнами в ожидании служебного автобуса. Мы с Геной решили их немного развлечь. Перенесли динамик проигрывателя поближе к окну и поставили редкостную по тем временам эротическую сорокопятку: под мелодичную музыку нежно стонали женщина и мужчина. Под окном стало тихо. Потом одна из работниц громко вздохнула: - Во люди ебутся! Любо-дорого послушать. Не то что мой нажрамшись... - Услышу это блядство еще раз – окна побью, - сказала другая. Больше мы пластинку не ставили.
Я думаю каждому знаком чудесный вкус временной жизни, будь то отпуск или армейские сборы. Если такая жизнь длится достаточно долго чтобы перестать думать о прошлом и достаточно коротко чтобы она не превратилась в рутину, человек погружается в удивительное состояние свободы и полной безответственности. Именно это и произошло с нами, временными жильцами старого дома. В нашу обитель потянулся уставший от благополучного быта народ. Шумные сборища плавно перетекали в бесконечные посиделки, дешевое вино и казенный спирт лились рекой. Мы закупили гору стекляных пятикопеечных стаканчиков и просто выбрасывали их после употребления, предвосхитив появление одноразовой посуды. Каждый день мог быть последним и это придавало каждому дню особую остроту.
Через полгода дом продался. Его купили симпатичные молодожены – шахтер Серега и медсестра Люся. Гена перебрался к одной из своих подружек к несказанной ее радости, а я вновь обосновался на работе. Через неделю-другую обнаружил, что забыл нечто важное и вернулся. Перед домом зияла яма глубиной в добрых четыре метра. Серега рассказал что решил заменить кран в ванной. Когда поставил новый, лопнула ржавая труба. Заменил ее – лопнула главная, а потом и стояк. Теперь его меняет Горводопровод. - Слушай, - сказал Серега, - когда копали, я нашел какую-то фиговину. Принес на работу – никто не знает. Говорят инопланетяне забыли. Может ты в курсе?
Он протянул мне странную металлическую пластину с разрезом. Нечто вроде ножниц, но сплошных, без колец и без гвоздика посередине. По сторонам тянулась затейливая надпись на незнакомом языке. Я повертел фиговину в руках и честно признался что понятия не имею, но буквы точно еврейские. - А откуда ты знаешь? - А я еврей. - Ну не переживай, - утешил меня Серега, - все будет нормально. И предложил: - Забирай эту фиговину. Может кому-нибудь из ваших пригодится. Я забрал.
Есть вещи которые как бы прилипают к тебе. Например, моя жена теряет любые темные очки в течение 48 часов с момента покупки. И только очки, которые она нашла на пляже во Флориде служат ей верой и правдой уже лет десять. То же случилось и с Фиговиной. Она не потерялась во время моих многочисленных переездов, она не потерялась во время эмиграции и в конце-концов обосновалась на моем письменном столе в Нью Джерси. Еще через лет восемь я увидел родную сестру моей Фиговины в витрине музея в Венецианском гетто. Фиговина оказалась приспособлением для обрезания. Я не удержался и сфотографировал несмотря на строгий запрет. На http://world.lib.ru/b/b_a/pictureweekly.shtml можете посмотреть на это фото, если интересно.
А моя Фиговина исчезла. И даже не знаю когда. Однажды спохватился, что давно не попадалась на глаза, а ее нет. Самое обидное - я так и не выяснил что же было на ней написано. Все собирался спросить у раввина да так и не собрался. Кто знает, может быть эта надпись была предназначена именно мне. Может быть, прочитай я ее, она бы изменила мою жизнь. Я надеюсь что Фиговина рано или поздно найдется. Ведь не мог же отправитель обидеться на меня и забрать свое послание назад.